Эмма промолчала. Эдвин, казалось, не заметил ее оглушительного безмолвия, хотя она стояла совсем рядом с ним, неподвижная, как камень.
– Думаю, что вряд ли стоит спрашивать об этом отца. Ну, как бы там ни было, давай еще немного поищем. – Восторг Эдвина еще не иссяк. Он кинулся на поиски, оставив Эмму у нацарапанных на стене слов, все еще не пришедшую в себя от того, что ей открылось.
– Иди сюда, Эмма! Я еще что-то нашел, – крикнул Эдвин спустя несколько секунд. Эмма подавила в себе желание немедленно выбежать из пещеры и как бы нехотя подошла к нему. Эдвин стоял в углу у кучи мешков, держа в руке плоский овальный камешек. Он протянул его девушке и поднес ближе свечу. – Ты видишь, Эмма? На камне что-то нарисовано. Да это миниатюрный портрет женщины, сделанный маслом. Взгляни! Кажется, это тетя Оливия. Я уверен, что это она.
Эмма ничего не сказала. Только мрачно подумала: „Нет, это не она. Это моя мама”.
– Ты думаешь, что это не тетя Оливия?
– Да нет, – вяло отозвалась Эмма. Эдвин сунул камень в карман.
– Я, пожалуй, сохраню его, – пояснил он.
Эмма поежилась, и свеча качнулась в ее руке. Эдвин не преминул заметить это.
– Эмма, да ты замерзла, – посочувствовал он и обнял ее. Эмма с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть.
– Да. Давай выберемся отсюда. На солнце теплее. – Не дожидаясь ответа, она вырвалась и побежала к выходу из пещеры. Девушка задула свечу и, поставив ее на уступ, стала выбираться наружу. Сначала согнувшись, потом ползком, она двигалась по штольне с невероятной скоростью, пока наконец не очутилась на свежем воздухе. Она вздохнула с облегчением. Никогда она больше не вернется туда. Никогда.
Немного погодя появился Эдвин. Он взглядом отыскал Эмму. Она стояла под сенью Рэмсденских скал, отряхивая платье от пыли и грязи. Волосы ее развевались на ветру. Лицо было непроницаемым. Вглядевшись, он вдруг понял, что холод и отчужденность, как уже не раз бывало, вновь овладели им. Будучи чувствительной натурой и особенно к тому, что касалось Эммы, он тут же ощутил перемену в ее настроении. Что-то заныло в груди.
Он подошел к ней и взял ее за руку.
– Что случилось, Эмма?
Она отвернулась, не ответив.
– Что-то не так? – чуть громче спросил он. Девушка стряхнула его руку:
– Нет, все так.
– Но ты на себя не похожа. И выскочила из пещеры, как перепуганный кролик.
– Да нет. Я просто замерзла, вот и все.
Понимая, что теперь от нее ничего не добьешься, Эдвин отошел. Он стряхнул грязь с брюк и принялся собирать инструменты. В этот миг он почувствовал себя опустошенным. Эмма сидела на плоском камне, на котором отдыхала всегда. Он смотрел, как она приподняла тяжелую гриву своих волос и изящно откинула ее за спину. Потом она сложила руки на коленях и сидела, глядя далеко вперед, не отрывая глаз от вересковых пустошей и простирающейся за ними долины. Юноша улыбнулся. Эмма выглядела так неприступно, так величаво. Нет, царственно, поправил он сам себя: как высоко она держит голову, какая у нее необыкновенная осанка.
Он медленно подошел к ней, стараясь выглядеть непринужденно. Сев на землю у ее ног, он поднял на нее глаза.
– Тебе стало лучше? Теперь, когда ты на солнце, – отважился он тихо спросить.
– Да, спасибо, – отозвалась Эмма, мельком взглянув на него.
Эдвин вздрогнул. Она все еще была далекой и холодной. Он примостил голову на плоском камне и закрыл глаза, гадая, с чего это вдруг она стала с ним так сурова. Она намеренно отстраняется от него, он это понял. В груди заломило от боли, и уже знакомое чувство утраты охватило его.
Тем временем изощренный ум Эммы лихорадочно работал. Как могла ее милая добрая мамочка дружить с Адамом Фарли? С этим ужасным человеком. И к тому же мама провела несколько лет своей юности в Рипоне с кузиной Фридой. И тут ее вдруг осенила мысль: ведь Элизабет – не такое уж редкое имя. Разве не могло быть вырезано на стене имя какой-нибудь другой Элизабет? Возможно, какой-нибудь девушки из аристократического рода, знавшей Адама Фарли в юности. Гораздо более вероятно, что он водил дружбу со знатной дамой, нежели с простолюдинкой. Но был еще и камень, который нашел Эдвин. И на нем действительно мог быть портрет Оливии Уэйнрайт, как думал Эдвин. По крайней мере, очень похоже. Затем она вспомнила о медальоне. Но и это ничего особенного не значило. Имена многих людей начинаются на букву „А”. Мама могла получить медальон от кого угодно. Теперь все эти доводы казались Эмме неопровержимыми. И поскольку мысль о дружбе ее матери с Адамом Фарли была невыносима для нее – ведь это могло очернить память о маме, – Эмма постепенно убедила себя в том, что Элизабет из пещеры это другая девушка.
Она сразу повеселела. Посмотрела на Эдвина, мирно сидящего у ее ног. Бедняжка Эдвин! Она была жестока и несправедлива к нему, он же всегда такой милый и славный. Она легонько, почти игриво, похлопала его по плечу.
Эдвин открыл глаза и не без опаски посмотрел наверх, не ведая, какое у нее настроение. К его большой радости, Эмма улыбалась ему своей прелестной лучезарной улыбкой, а в ее изумрудных глазах плясали ослепительные огоньки.
– Мне кажется, уже пора поесть. Ты не проголодался, Эдвин?
– Да я просто умираю с голоду! – Он был вне себя от счастья, увидев, что к ней вернулось хорошее настроение. Он вскочил и, подбежав к своему пиджаку, достал маленькие золотые карманные часы. – Эмма, да ведь уже полпятого! Я мгновенно распакую корзинку.
Эмма засмеялась, покачивая головой, а Эдвин в замешательстве уставился на нее.
– Что такое?
– Как жаль, что ты себя не видишь, Эдвин Фарли! Ты похож на трубочиста: все лицо грязное и руки. Да ты только взгляни на мои! – Она подняла руки ладонями вверх. Он захохотал вместе с ней.
– Я мигом сведу тебя вон к тому ручью, – крикнула девушка. Она вскочила и понеслась вниз по склону холма. Эдвин помчался за ней. Он догнал ее и ухватился за ее пояс. Она засмеялась и попыталась вырваться, но он крепко держал его. Они споткнулись и упали, и покатились вниз по вереску, все так же весело смеясь. Они докатились до самой кромки воды, и Эмма непременно упала бы в ручей, если б Эдвин не держал ее так крепко в своих объятиях.
– Ты только посмотри, что ты наделал, Эдвин Фарли! – упрекнула Эмма сквозь смех, притворившись раздосадованной. – Ты все мое платье вымочил в ручье!
Эдвин отпустил ее и сел, нетерпеливо откинув волосы со лба.
– Прости, Эмма, но ведь это только с краю. Оно быстро высохнет на солнце.
– Ага, надейсь.
– Ты хотела сказать: „Да, надеюсь, что так”, Эмма, – поправил ее Эдвин.
Девушка лукаво посмотрела на него и произнесла, подражая его интонации:
– Да, Эдвин, ты совершенно прав. Я неправильно выразилась.