остались теперь одни-одинешеньки.
— Зверь кровожаден, но к золоту равнодушен. А вот человек страшнее зверя делается, когда к золоту прикоснется. Все это из-за крови удаганки Мууйи. Уж лучше бы не копали это проклятое золото. Не проливали бы столько людской крови. — Старик стал стелить Федору на ороне. — Есть такая не то сказка, не то быль. Она не в бровь, а в глаз. Хочешь, расскажу?
— Парню с дороги отдохнуть надо, — подала голос старуха. — Успеешь рассказать.
— Ничего, я не устал, — сказал Федор. — Расскажите.
II
Густые сумерки заполнили домик, огонь в очаге догорал, брызжа искрами. Старик достал из печи огня и прикурил трубку. Потом развязал завязки у торбасов.
— Так вот слушай, — начал старик свой рассказ. — Давным-давно в междуречье Калара и Куонты жило племя тунгусов. В одной бездетной семье родилась девочка невиданной красоты. Родилась она весной, как раз в то время, когда на склонах гор пышно цвели первые весенние цветы — красавицы мууйи. И девочке дали имя — Мууйя.
Девочка росла большой, красивой. Родители никак не могли налюбоваться на свою дочь, а все парни с ума по ней сходили. И вдруг на красавицу напала какая-то хворь. Лежит девка в постели, пошевелиться не может, а ей-то всего восемнадцать весен. Кричит криком, жалуется на ноги и руки. Мучается год, другой, третий. Руки и ноги у нее скрючило, тело болячками покрылось. Бедные родители все слезы выплакали, на свое дитя глядя.
Как-то к ним в урасу забрел один глубокий старик из другого рода. Родители больной девушки рассказали ему о своем несчастье. Старик остался у них на ночь. Ложась спать, он слазал тихо хозяину и хозяйке, чтобы больная не слышала:
«Положите что-нибудь из одежды дочери мне под подушку. Только чтобы она не видела. В молодости я был неплохим сновидцем. Может, что-нибудь приснится».
Утром старик проснулся пораньше, отвел отца с матерью в другой пустующий чум и сказал:
«Ваша дочь приглянулась злым духам, нижним предкам трех кузнецов. Тех самых кузнецов, в горнах которых куются великие и могучие шаманы. Вашу дочь они тоже хотели превратить в удаганку, но она не согласилась. Разъяренные духи наслали за это на нее тяжелую хворь, жгут ей на своих горнах руки, ноги и все тело. Если ваша дочь согласится стать удаганкой, она выздоровеет. Ну пусть поторопится. Если пройдет три года со дня болезни, все будет потеряно».
Старик со старухой проводили гостя, а сами к дочери. Стали просить-умолять ее согласиться стать удаганкой.
«Откуда вы узнали?» — удивилась девушка.
«Нам сказал старик, который у нас ночевал».
«Поздно уже, — ответила девушка. — За то, что я два с лишним года не соглашалась стать удаганкой, они теперь, если я соглашусь, заставят меня умертвлять моих кровных родственников. Не могу я купить себе красоту и здоровье ценою их жизни. Лучше сама умру в муках, но спасу всех вас».
Отец с матерью ночи три не спали, все думали, как им быть, что делать. Тяжело смотреть, как мучается кровное дитя, но и смерть родственников нелегко переживать. Опять пошли к дочери, стали слезно уговаривать ее:
«В нашем роду много стариков и старух. Они пожили свое, можно и на покой. А ты еще молода. Да и мы хотели бы еще пожить в счастье. Соглашайся, доченька».
Девушка не могла больше противиться и согласилась.
С тех пор девушка слала поправляться. Руки и ноги выпрямились, стали стройными, красивыми. Через неделю-другую она встала с постели.
Став удаганкой, красавица не камлала. Была как все, на радость родителей. Только в дни полнолуния ее нельзя было узнать: ни с кем не разговаривала, раздражалась по всякому пустяку. То был верный признак, что умирал кто-нибудь из дальних родственников, старик или старуха.
— Тебе еще не надоело слушать? — ковыряясь в трубке, спросил старик.
— Нет-нет, рассказывайте, — попросил Федор.
— А недалеко от озера Орон, — продолжал старик, — жил юноша Янкан лет двадцати пяти. Как-то он среди зимы пошел на озеро искать своих оленей. По дороге юношу догнал снежный смерч. Он выхватил нож из ножен и бросил в смерч. Вихрь тут же стих, смерч прекратился. Янкан долго искал на том месте свой нож, да так и не нашел.
Дня через три к юноше домой пришел человек. Его прислал старый шаман, который жил невдалеке от озера Ничаат.
«Наш старец велел позвать тебя, хочет повидаться с тобой, — сказал человек Янкану. — Иди, он ждет тебя».
Шаман встретил Янкана лежа.
Юноша подошел к орону и увидел в изголовьи шамана торчащий нож.
«Как мой нож попал сюда?» — удивленно спросил Янкан.
Тяжело большой шаман через силу улыбнулся:
«Что, узнал? Возьми свой нож, он мне не нужен».
Юноша взял свой нож и хотел вложить в ножны. Но не тут-то было: руку его тут же свело судорогой, она потянулась с ножом прямо к сердцу. Янкан долго бился и с большим трудом вложил нож в ножны.
Шаман лежал, не сводя с него воспаленных глаз.
«Старуха, — велел он своей жене, — свари мяса и накорми гостя».
Хозяйка принесла жирный кусок оленины. Юноша сел к столу, вынул нож, чтобы разрезать мясо. Руки его опять свело судорогой, подвело с ножом к самому горлу. Янкан с большим трудом съел мясо.
Пока он сидел за столом и ел мясо, шаман молча, с большим напряжением наблюдал за ним. А когда юноша кончил трапезу, — сказал:
«Через три дня я умру. Приходи хоронить меня».
И верно, через три дня шамана, похоронили.
Весной Янкан, увлекшись погоней за диким оленем, забрался на каменный утес. Есть такой возле устья речки Калар. На этом утесе юноша увидел девушку-красавицу. Она сидела на камне унылая, чем-то опечаленная и как будто кого-то ждала.
Юноша подошел к ней, девушка встала и улыбнулась ему, как старому знакомому.
«Здравствуй., Янкан!» — ласково сказала она и протянула белую руку.
«Откуда ты знаешь мое имя?» — удивился юноша.
«Еще бы мне не знать твоего имени, — смеясь ответила девушка. — Мы с тобой друг другу жизни спасли».
«Ты меня с кем-то перепутала. Никому я не спасал жизни и вижу тебя впервые».
«Нет, не перепутала. Давай-ка сядем и припомним», — девушка нежно взяла юношу за руку и посадила на камень.
«Зимой ты попал на озере Орон под смерч?»
«Ну, было такое».
«В смерч ты бросил свой нож?»
«Ну, бросил».
«Свой нож потом ты где нашел? У изголовья шамана?»
Янкан удивился. Это девушка все знала, хотя он никому об этом не говорил.