Тупа в отличие от Тики фигурирует лишь как ведущий персонаж мангаревского предания; на Мангареве его помнили как могущественного короля, посетившего остров с целым флотом парусных плотов, которые шли с востока. Он рассказал мангаревцам о своем великом королевстве на востоке, куда и возвратился после визита. Тики обосновался в Полинезии, но Тупа уплыл обратно — это в точности совпадает с инкскими преданиями.
Данные для плавания к островам, расположенным в двух месяцах хода на запад на плотах от Ики и Арики в Южном Перу, были также сообщены конкистадорам; вместе с общеперуанскими преданиями о плаваниях Тики и Тупака они подстегнули европейцев продолжать исследования в западном направлении. Сообщения инков произвели на современников Писарро, наблюдавших мореходные качества местных плотов и высокие морские навыки жителей приморья, такое сильное впечатление, что они, вооружившись полученными данными, вышли в Тихий океан, чтобы отыскать указанные острова. Так состоялось открытие европейцами Меланезии и Полинезии. Утвердившись на западном побережье Америки, европейцы тотчас вышли в океан на каравеллах с прямыми парусами и постепенно открыли все острова тихоокеанского полушария, которые три столетия были недоступными для других европейцев, обосновавшихся в азиатском приморье, и оставались такими же недоступными еще 200 лет, пока новые парусники не пришли на смену средневековым судам с прямым парусным вооружением. Уже в историческую эпоху человек на протяжении 500 лет мог попасть из Азии в Океанию только кружным путем, идя сначала на север, потом на восток с западными ветрами между Гавайскими и Алеутскими островами и направляясь затем со стороны Америки к Полинезии и прочим островам. Те же транстихоокеанские круговороты определяли движение копий доисторических плотов и джонок, испытанных в наше время. Наиболее совершенные суда приморья Южной Америки и Юго-Восточной Азии в доевропейские времена могли проникнуть в сердце Тихого океана только теми путями, какие затем были освоены испанцами.
Когда европейцы совершили кругосветные плавания, они убедились, что расстояние до Азии в 5 раз превосходит цифру, вычисленную Колумбом, который учел только ширину Атлантики (зато учел предельно точно); одновременно выяснилось, что древнегреческие астрономы поразительно верно определили окружность земного шара, исходя из проведенных в Египте наблюдений. И куда бы ни приходили европейцы, оказывалось, что всюду — на Канарских островах, на островах Карибского моря, в Америке, на каждом пригодном для обитания острове Тихого океана — их опередили другие. Нигде в незнакомых прежде областях они не видели дощатых судов, тем не менее повсеместно оказывались люди, встречавшие новых гостей, которые захватывали и грабили их и которых приветствовали в Европе как подлинных открывателей.
Новые заморские источники богатства возымели такое действие на историю земного шара и произвели столь сильное впечатление на тогдашние и последующие поколения европейцев, что мы так и не выбрали время, чтобы спокойно поразмыслить и взглянуть на покоренные нами народы как на равных себе; в нашем представлении эти люди и их имущество, от памятников до золотых сокровищ, оставались нашим достоянием, и о каких-либо соперниках не могло даже быть речи. Вплоть до последнего времени мы смотрели на Новый Свет как собственники, находясь во власти чуть ли не религиозной догмы, по которой до Колумба никто не имел прав на эти земли, и не допускали мысли о том, что кто-то раньше него доходил до Америки, разве что норманны, так ведь и они тоже европейцы! И никто не мог отплыть от западных берегов Америки, пока мы не пришли и не указали путь в Тихий океан.
Большинство ученых и поныне находится во власти этого подхода. Изоляционисты готовы признать крайний диффузионизм, покуда это не касается Америки. Те самые исследователи, которые отказываются верить, что американские аборигены могли пройти по ветру 600 миль от Эквадора до Галапагосских островов, допускают 8000-мильное плавание малайских аборигенов против течений и ветров до крохотного острова Пасхи, только бы они остановились тут и не дошли до Америки. Стремление изолировать Америку зашло настолько далеко, что Полинезию относят к Старому Свету, хотя европейцы открыли ее после Америки и все этнологи считают ее последней обширной областью земного шара, заселенной человеком. Если исходить из категорий Нового Света, Полинезию следовало бы называть Новейшим Светом.
Люди, почитающие Галапагосы недоступными для американских плотов, а остров Пасхи досягаемым для азиатских каноэ, пренебрегают уроками истории. Через каких-нибудь два года после завоевания испанцами Перу епископ Берланга, прибыв из Европы, натолкнулся на острова Галапагос, потому что незримые течения подхватили его и увлекли в океан, когда он шел каботажем вдоль эквадорского побережья. На таком же удалении от Азиатского материка, Японии и Малайского архипелага лежат Марианские острова с островом Гуам. Однако эта группа оставалась неизвестной как ближайшим восточным цивилизациям, так и европейским колониям на Филиппинах, покуда Магеллан, идя со стороны Южной Америки, не привел к Гуаму свои три корабля еще до того, как Писарро дошел до Перу. Перед тем Магеллан сам провел пять лет на Малайском архипелаге, но ему пришлось отправиться в Южную Америку, чтобы открыть Гуам.
Кто не смотрел самолично на тихоокеанское полушарие с борта малого судна, не испытал на себе, как весь мир сводится к нескончаемым горизонтам океана без троп и дорожек, где острова с атоллами вроде бы и вовсе не существуют, покуда случай не подставит какой-нибудь из них прямо по курсу, тому ничего не стоит впасть в заблуждение, шутя перескакивая с острова на остров по цепочке названий, которые жмутся друг к другу на маленькой безжизненной карте, такой далекой от действительного, огромного, вращающегося тихоокеанского полушария, равного всем остальным океанам и материкам, вместе взятым. На бумажном океане большинство тихоокеанских островов группируются возле Азии, тогда как на американской стороне, когда скачки с острова на остров поневоле прекращаются при достижении острова Пасхи, — пустота. На самом же деле живой океан пересечен широким морским «конвейером», который охватывает все эти острова, как бы отодвигая их от Азии и — о чем отчетливо свидетельствует история — приближая чуть ли не вплотную к Мексике и Южной Америке.
На карте от Эквадора до Галапагосов куда как далеко, в действительности же так близко, что на них тотчас наталкивались каравеллы, отнюдь не занятые поисками новых земель, а намеревающиеся идти вдоль эквадорского побережья. Бесплодные, безводные Галапагосы не были заселены испанцами, которые, подобно аборигенам южноамериканского приморья, предпочитали более плодородные прибрежные и внутренние области Эквадора и Перу. Однако первая же археологическая разведка поросших кактусами островов показала, что они отнюдь не оставались без применения в доиспанские времена. Судя по всему, моряки из Эквадора и Перу приходили сюда ловить рыбу, охотиться на черепах и игуан, возможно, и выращивать хлопчатник. О достаточно частых независимых визитах можно судить по многочисленным черепкам поддающейся определению керамики, происходящей из обширной области, которая простирается по меньшей мере от района Гуаякиля в Эквадоре до Касмы в перуанском приморье, расположенной в 800 км южнее. О хронологии визитов говорит тот факт, что разные типы керамики привязываются к разным периодам на континенте; наиболее древние — к культуре приморская Тиауанако. Найденное при раскопках меловое пряслице может служить ответом на вопрос, почему обнаруженный ботаниками на Галапагосах хлопчатник принадлежал к 26-хромосомной разновидности, искусственно выведенной представителями древних американских цивилизаций.