Леонидович, будьте добры, покажите вашу руку, — сухо попросила она.
Майский поднял левую руку, расстегнул рукав куртки и, спустив его вместе с краем пиджака, оголил свое обрубленное, затянутое широким рваным шрамом запястье. Взглянув на него, женщина кивнула, после чего сложила бумаги, которые передал ей Майский, убрала их в сторону к другим таким же стопкам документов и принялась писать что-то на одном из своих бланков.
— Вы меня не помните? — застегнув куртку, обратился к женщине Майский. — Я где-то год назад у вас был. Здесь же, тоже по поводу инвалидности.
Женщина лишь на мгновение перестала писать и посмотрела на посетителя.
— Год назад? Вы знаете, сколько у меня за месяц человек проходит? — спросила она и, ни секунды не дожидаясь ответа, снова вернулась к своему бланку.
Через пару минут бумага была готова и женщина протянула ее Майскому.
— Это вам, Максим Леонидович. А это останется у меня, — сказала она, властно положив свою левую руку на представленные Майским бумаги.
Майский взял справку, бегло изучил ее и положил в папку, после чего не вставая из-за стола, вдруг снова обратился к женщине.
— Я просто хотел попросить, может, в следующий раз вы меня без всей этой макулатуры примите? — спросил Майский, робко кивнув в сторону стопки принесенных им справок и бумаг.
— То есть как это? — удивилась женщина.
— Ну а какой смысл мне все это проходить? — несуразно и неуверенно улыбнулся Майский. — Что у меня за это время, новая рука отрастет, что-ли?
— И что вы предлагаете? — строго спросила женщина. В словах Майского имелась неоспоримая логика.
— Просто, зачем мне приносить кучу этих справок, если вы их даже не смотрите? В моем случае все очевидно — так не проще мне прийти к вам, не простаивая в этих бессмысленных очередях и не собирая горы ненужной макулатуры.
— Нет. Я не могу на это пойти. Есть установленная процедура. Тут уж никуда не деться — мне необходимы все эти документы, чтобы сделать заключение.
— Может, вы тогда меня хотя-бы вне очереди будете принимать? — после небольшой паузы поинтересовался Майский. — Ведь вы же бумаги даже не смотрите. Мне только показаться вам и все.
— Я не могу вас без очереди принимать.
— Но почему?! — на этот раз уже громче в возмущении произнес Майский. — Вы здесь по полчаса со всеми разбираетесь, а мне надо-то всего две минуты каких-то. У меня же случай очевиднейший. Зачем мне часами в этих очередях простаивать?!
— О чем вы говорите! — тоже заметно повысив голос, произнесла женщина. — Без очереди я вас принимать не буду.
Майский замолчал, но лишь для того, чтобы через мгновение вспыхнуть еще более яростным негодованием.
— Знаете вы кто?! — гневно обратился он к женщине.
— Кто? — спросила та не менее решительно, с видимой готовностью дать незамедлительный отпор.
— Вы — паразиты! Паразиты!! Вся ваша деятельность заключается лишь в том, чтобы осложнить жизнь людей! Чем сильнее зарегулировано наше общество, чем больше в нем бюрократических препонов, тем больше у вас работы. И вы, естественно, всеми силами стараетесь увеличить количество процедур, справок, проверок, чтобы только обеспечить себя работай, а если очень повезет — то еще и калымом. Вы паразиты общества!
От столь яростного обвинения женщина совершенно опешила: лицо ее покрылось краской, глаза округлились и выкатились.
— Вы меня назвали паразитом?! — собравшись с мыслями, выпалила она. — Вы — тот, кто пришел сейчас сюда просить пособие, потому что не можете заработать себе на жизнь, умудряетесь называть паразитом меня?! Да я, между прочим, ежемесячно плачу со своего дохода налоги в бюджет, из которого вам будет начисляться пособие! Так кто из нас паразит получается?!
— И что же вы производите?! — злобно проревел Майский. — Откуда берется ваш доход?! Вся ваша зарплата — это выплаты из того же бюджета, идущие для поддержания вот таких вот как у вас рабочих мест, основанных на устаревших бессмысленных бюрократических процедурах. Вместо того чтобы облегчать жизнь граждан, ускоряя внутри-социальное взаимодействие, вы только усложняете эти процессы. Производить бессмысленные, вредные обществу процедуры — вот ваша работа!.. Что же касается меня, то я, прежде чем руку потерял, больше десяти лет на газовом месторождении за северо-полярным кругом отпахал!!! — сказав это, Майский резко встал из-за стола и вышел из кабинета.
В коридорчике к этому времени осталось только четыре человека. Они плотно скучковались возле самой двери, ближе всех к которой был стоявший на своем прежнем месте судорожно подергивающийся мужчина. Когда Майский покинул кабинет, мужчина поспешил зайти внутрь, но не успел сделать и двух шагов, как изнутри раздался громкий и крайне раздраженный голос врача.
— Да вы что не понимаете?! Прием только до двенадцати!!!
— Я все … равно … не уйду … я за … записан…, — стал возмущаться мужчина, но из-за мучавших его нервических судорог, которые еще сильнее сотрясали теперь все его тело, возмущения прозвучали крайне невнятно.
— Я же русским языком объясняю — прием окончен!!! Нет, он не понимает!.. Я сейчас охрану позову!.. — эти последние слова врача Майский услышал, находясь уже в холле, за секунду перед тем, как выйти на улицу.
III
Покинув здание врачебно-трудовой комиссии, Майский направился прямиком к автобусной остановке. Солнце давно взошло: оно успело уже подняться над домами, но о его присутствии говорило лишь нелепое размытое светлое пятно в сплошной серой пелене облаков, беспросветно окутавшей небосвод. Город выглядел мрачным, темным и грязным: все автомобили были по самые крыши запачканы растекшейся по улицам осенней слякотью, деревья стояли голые, а облетевшую с них желтую листву еще несколько дней назад укрыл снег, спрятав под собой эти последние яркие отголоски замирающей жизни. По тротуарам сновали туда-сюда люди, но их было немного и все с хмурыми, безрадостными лицами: никто не стоял, не разговаривал на улице, не сидел на лавочках — все спешили куда-то по своим делам. Даже местные бездомные собаки не бегали, как обычно, по округе стаей, а, сложив грустные морды на лапы, лежали сейчас на земле, греясь возле паривших канализационных люков, вокруг которых черными полянками растаял снег. По улицам гулял промерзлый ветер, срывая последние темно-коричневые листья, еще висевшие кое-где на деревьях, и заставляя прохожих поднимать воротники, опускать головы и ускорять шаг. Майский тоже быстро окоченел и весь сгорбившись, засунув папку подмышку и спрятав руки в карманы, в попытке плотнее прижать к себе куртку, поспешил на остановку. Благо, идти было недалеко, и вскоре он уже оказался на месте.
Остановка, на которую вышел Майский, была довольно прилично обустроена — имела крышу и лавку, да