— Согласен, ведь разговорами о своей безумной любви ты, чего доброго, и меня сведешь с ума.
— Ты видишь, у нас нет продовольствия.
— Знаю, и я уже нашел способ его раздобыть.
— Каким образом?
— Я не могу двинуться отсюда, пока не получу известий о других частях армии; ведь здесь выгодная позиция, и я готов защищать ее против сил, в пять раз превосходящих мои собственные; но я вышлю отряд смельчаков на разведку: во-первых, они соберут мне нужные сведения, а во-вторых, добудут продовольствие, — эта Фландрия в самом деле прекрасная страна.
— Не такая уж прекрасная, брат мой.
— О! Я говорю о стране, какой создал ее господь, а не о людях — они-то всегда портят его творения. Пойми, Анри, какое безрассудство совершил герцог Анжуйский, какую крупную партию он проиграл, как быстро гордыня и опрометчивость погубили несчастного Франциска! Мир праху его, не будем больше говорить о нем, но ведь он действительно мог приобрести и неувядаемую славу и одно из прекраснейших королевств Европы, а вместо этого он сыграл на руку… кому? Вильгельму Лукавому. А впрочем, знаешь, Анри, антверпенцы сражались храбро!
— И ты тоже, брат мой!
— Да, в тот день я был в ударе, а кроме того, произошло событие, которое меня сильно подзадорило.
— Какое?
— Я сразился на поле брани со шпагой, хорошо мне знакомой.
— Шпагой француза?
— Да, француза.
— И он находился в рядах фламандцев?
— Во главе их, Анри. Эту тайну нужно раскрыть — она несомненно находится в связи с четвертованием Сальседа на Гревской площади.
— Дорогой мой повелитель, ты, к несказанной моей радости, вернулся цел и невредим, а вот мне необходимо наконец что-нибудь совершить!
— Что именно?
— Прошу тебя, назначь меня командиром разведчиков.
— Нет, Анри, нет. Если уж ты хочешь непременно умереть, я найду для тебя более доблестную смерть.
— Брат мой, умоляю тебя, согласись на мою просьбу, я буду осторожен, обещаю тебе.
— Хорошо, я все понял.
— Что же ты понял?
— Ты решил испытать, не смягчит ли ее жестокое сердце тот шум, который подымается вокруг блистательного подвига. Признайся, именно этим объясняется твое необычное упорство.
— Признаюсь, если тебе это угодно, брат мой.
— Что ж, ты прав. Женщины, которые остаются непреклонными пред лицом большой любви, часто дают себя прельстить небольшой славой.
— Стало быть, ты мне поручишь это командование, брат?
— Придется, раз ты этого хочешь.
— Я должен выступить сегодня же?
— Непременно, Анри; ты сам понимаешь, мы не можем дольше ждать.
— Сколько человек ты выделишь в мое распоряжение?
— Самое большее — сто; я не могу ослабить свою позицию. Но дай мне честное слово, что ты вступишь в бой только в том случае, если силы противника будут равны твоим или немногим больше.
— Клянусь!
— Вот и отлично! Из какой части ты возьмешь людей?
— Позволь мне взять сотню ониских кавалеристов, — у меня среди них много друзей. Когда мне выступить?
— Немедленно. Вели выдать паек людям на один день, лошадям — на два дня. Помни, я хочу получить сведения как можно скорее и из надежных источников.
— Еду, брат мой! У тебя не будет никаких секретных поручений?
— Не разглашай гибели герцога; пусть думают, что он у меня в лагере. Преувеличивай численность моего войска; если, паче чаяния, вы найдете тело герцога, воздай ему все должные почести: хоть он и был дурной человек и ничтожный полководец, он все же принадлежал к царствующему дому; вели положить тело в дубовый гроб, и мы отправим его бренные останки в Сен-Дени для погребения в усыпальнице французских королей.
Анри хотел было поцеловать руку старшего брата, но тот ласково обнял его.
— Еще раз обещай мне, Анри, — сказал адмирал, — что эта разведка — не хитрость, к которой ты прибегаешь, чтобы доблестно пасть в бою.
— Брат мой, когда я отправился к тебе во Фландрию, у меня была такая мысль; но теперь, клянусь тебе, я от казался от нее.
Молодые люди снова заключили друг друга в объятия и расстались, но еще не раз оборачивались, чтобы обменяться приветствиями и улыбками.
IX. Поход
Не помня себя от радости, дю Бушаж поспешил к Реми и Диане.
— Будьте готовы через четверть часа, — сказал он, — мы выступаем. Двух оседланных лошадей вы найдете во дворе; вы должны незаметно присоединиться к нашему отряду и ни с кем не говорить ни слова.
Затем Анри вышел на галерею, опоясывавшую дом, и крикнул:
— Трубачи ониских кавалеристов, играйте сбор!
Сигнал гулко разнесся по поселку; лейтенант привел своих людей, и они тотчас выстроились перед домом.
— Солдаты, — обратился к ним Анри, — адмирал де Жуаез назначил меня вашим командиром; он поручил мне произвести разведку. Кто добровольно последует за мной?
Все триста человек, как один, сделали шаг вперед.
— Благодарю вас, — сказал Анри, — недаром вы были доблестным примером для всей армии; но я могу взять с собой только сто человек. Сударь, — продолжал он, обращаясь к лейтенанту, — прошу вас, произведите жеребьевку.
Пока лейтенант занимался порученным ему делом, адмирал де Жуаез давал брату последние указания.
— Слушай меня внимательно, Анри, — говорил он. — Равнина быстро подсыхает; местные жители уверяют, что между Контиком и Рюпельмондом можно проехать. Ваш путь пролегает между двумя реками — Рюпелем и Шельдой. Не доезжая Рюпельмонда, вы найдете пригнанные из-под Антверпена лодки и переправитесь на них через Шельду. Надеюсь, по дороге в Рюпельмонд вы найдете либо склады продовольствия, либо мельницы.
Выслушав брата, Анри заторопился: ему хотелось выступить как можно скорее.
— Повремени, — остановил его Жуаез. — Ты забываешь главное: мои люди захватили трех крестьян, одного я отдаю тебе в проводники. Никакой жалости: при первом признаке измены — пуля или удар кинжала.
С этими словами адмирал обнял брата и скомандовал: «По коням!»
Анри приставил к проводнику двух конвоиров с заряженными пистолетами в руках. Реми и его спутница держались в отдалении, среди солдат. Дю Бушаж не отдал относительно них никаких распоряжений, считая, что любопытство окружающих и так достаточно возбуждено присутствием неизвестных лиц.
Сам же он занял место во главе отряда.
Ехали медленно: твердая почва уходила из-под копыт лошадей, и весь отряд увязал в грязи. Время от времени на равнине появлялись какие-то призраки, бегущие без оглядки: то были либо крестьяне, слишком поспешно возвратившиеся в родные места, либо несчастные французы, не знавшие, друзья ли им повстречались или враги.