Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От того, что придумали большевики, мне стало страшно. Расстреливать просто так миллионами! Кто же остановил уничтожение казачества? Конечно же, Иосиф Виссарионович. Сначала он саботировал приказы Ленина, а после смерти вождя отменил изуверский указ.
Разобравшись с потомками ордынцев, я отбросил в сторону конспект дяди Ёши, стопки книг, учебников и справочников. Потом погасил свет, и одевшись, вышел на улицу. Было три часа ночи. На чёрном небе сквозь мерцающий туман горели тысячи звёзд. Я смотрел на их свет и спрашивал себя, что ждёт нашу Советскую империю в будущем? Как предполагал дядя Ёша, Черненко долго не процарствовал. Он умер год назад. Новый же генсек объявил перестройку. Что это такое и с чем её едят, никто не знал. Ясно было только то, что впереди Россию ждут немалые испытания.
«Чем они для неё кончатся? — думал я. — Неужели погибелью? Если верить дяде Ёше, то будет всем туго. Более оптимистическим был Хранитель. Но и он не отрицал трудностей».
Заканчивался февраль.
«Когда же приедет Лисак Павлович? — вспомнил я про шамана. — Наверное скоро. Хорошо что у меня к его приезду всё готово».
Попытка разобраться, что это за пять мифических царств могущественных верховских богатырей, отняла у меня много сил. В конце зимы я чувствовал себя «выжатым лимоном».
«Наверняка не только в хантейских и эвенкийских преданиях остался след о могущественных сибирских империях. О них наверняка известно в сказаниях кетов, ненцев, возможно, якутов и даже чукчей. Просто надо выйти на хранителей народной памяти. И памяти о потомках, чуди белоглазой или чёлдонов. Но где найти и тех, и других?»
Я слышал от хранителя, что потомки чуди белоглазой, живущей на Двине, Пинеге, Мезене, Печоре, в настоящее время выдают себя за сбежавших от Никонианской реформы старообрядцев. Такой камуфляж позволяет им хранить тайну своего происхождения. Заодно это давало им возможность в дореволюционное время обходиться без попов и церквей. И в советскую эпоху оставаться самими собой: не завозить в свои селения ни табак, ни водку, ни глупые пустые расхваливающие всё советское книги.
«Вот бы найти таких людей, — мечтал я. — Сколько бы они смогли мне поведать? То, чего не расскажет ни один сибирский шаман, но как их найти? Может список адресов мне оставил «пасечник» как раз для этого? — в очередной раз пришло мне в голову. — Если так, то впереди меня ждёт такая школа, о которой не может мечтать ни один ортодокс- академик. Но я, следуя совету дяди Ёши, вернувшись с Кольского полуострова, угодил в Угут. И вот заканчивается второй год моего пребывания в этой добровольной ссылке! Но зато я встретил Лисака Павловича — шамана и хранителя хантейских народных преданий, классного эзотерика и очень образованного человека. От него я услышал о роде Ворона, сказание о гибели мира и повествование о пяти великих Сибирских царствах людей белой расы! Кто бы мне поведал без него хантейскую версию о прошлом Сибири? Наверное, всё правильно, так и должно быть, — успокаивал я себя. — Наверняка, хранитель предусмотрел и такой вариант получения мною информации».
Я вспомнил, как однажды седоголовый поставил передо мной старинную матрёшку и, разобрав её до основания, показал мне на первую малюсенькую куклу.
— Видишь, отрок, это вот истина. То, что на самом деле. А это, — накрыв он её двойником большего размера, — первый уровень лжи.
Вот, второй уровень, — взял он в руки ещё одну пустотелую матрёшку. — Это третий уровень. И так все семь матрёшек. Как говорят: «истина за семью печатями». Теперь понимаешь, что собой представляют «печати» с точки зрения психологии? Это различные варианты искажения истинного. У С.Т. их обычно семь. Такого количества для обывателя вполне хватает. Он блуждает в семивариантности и не понимает, что она создана для того, чтобы морочить ему голову.
— И что же делать простому человеку с такой бедою? — спросил я тогда хранителя.
— Развивать у себя объёмное мышление. Видеть не поверхность, которую подсовывают, а весь объём. Чувствовать надо то, что внутри, а не снаружи, — снова разобрал матрёшку старый. — Вот это видеть, — показал он на первую фигурку, а не скрывающий её разрисованный камуфляж. Я показал тебе на примере матрёшки все основные уровни лжи, хотя она изображает совсем другое, — поставил хранитель на место игрушку. — Беда в том, — продолжил он, — что нас с детства учат поверхностному мышлению. Скользить сознанием по видимой плоскости проблем, не вдаваясь во внутреннее. В суть. Подобное мышление навязано С.Т. всему человечеству. И, прежде всего, политикам и современным деятелям науки. Отсюда, все наши беды. Дальше своего носа мы не видим. Те же люди, психика которых не испорчена, подвергаются шельмованию, а в науке и политике даже уничтожению. Вспомни Михайло Ломоносова. Он ведь не погиб своей смертью, так же как и Виноградов, отец русского фарфора, или Никола Тесла и другие известные, но опасные для С.Т. люди.
Та маленькая лекция хранителя врезалась в мою память. Зимой, разбирая летописи и монографии исследователей, я понял, почему серьёзные и вполне порядочные учёные не в состоянии увидеть то, что казалось бы историку должно быть ясно и понятно. Всё дело в его ущербности и однобокости.
«Да, я понял скрытое от социума прошлое пяти арийских царств. Разобрался я и с происхождением российского казачества. Но что делать с таким вот знанием? Как передать его людям? Да и поверят ли они тому, что от меня узнают?» — думал я в ту зимнюю ночь, разгуливая по спящему Угуту.
Глава 27. Посвящение
15 марта днём я почувствовал непривычный зуд правой ладони.
«Кто-то должен приехать!» — обрадовался я.
Подсознание, таким образом, всегда давало мне знать о предстоящей встрече с кем-либо. Дав своему глубинному мысленный запрос, я вскоре увидел образ Лисака Павловича Каюкова.
«Значит, надо быть готовым», — заволновался я.
Повстречав после работы директора заповедника, я сказал ему, что должен на несколько дней уехать.
— С Богом! — кивнул мне Кулешов. — Только смотри не пропади. Захвати с собой лыжи. Сломается «Буран», на них выйдешь.
Я пожал ему руку и взялся за подготовку к встрече с шаманом. Привязал на нарту некогда подаренные мне эвенками камусные лыжи, бросил на них ватный спальник и положил на него топор.
«Вроде бы всё, — решил я про себя. — С топливом всё в порядке. Нагрузился до отказа. Одежда тоже у меня добротная. На этот раз хантейская, но не хуже оленьей эвенкийской. Продуть не должно».
Я сбегал в магазин, купил всё: и к чаю, и в дорогу. А когда закончил приготовления, отправился к своим друзьям белорусам в экспедицию. И Гришу, и Федю я застал вместе с Бежаном. Все трое сидели и просматривали подшивки «Северных просторов».
— Ну и как твои исследования? — поднялись они со своих мест обрадованно. — Неужели, ты решил отдохнуть? Наверное, книги всё-таки надоели? — засыпали они меня вопросами.
Когда я работал с информацией, чтобы не отвлекать, ребята навещали моё «логово» на берегу Югана редко. И увидев меня, пришедшего к ним в гости, искренне обрадовались.
— С книгами на время покончено! — засмеялся я. — Завтра опять уезжаю. Так надо, хочу попросить кого-нибудь из вас подомовничать: посмотреть за домом и за собаками.
Услышав мою просьбу, парни переглянулись и заявили, что все трое будут жить в моём доме.
— Переезжайте завтра с обеда, где ключи, вы знаете, — обнял я всех троих.
«Интересно получается, — подумал я про себя. — Из всех работяг экспедиции эти трое — как белые вороны: не пьяницы и не забулдыги!
Предельно честные и передовики. И все трое — нездешние. Два блондина белоруса и один жгучий брюнет иранец. Но как все они друг на друга похожи! Вот, что значит один уровень духовности!»
Поблагодарив друзей, я вернулся в свой дом и, накрыв на стол, лёг в постель, чтобы успеть выспаться.
Глаза открылись сами собой. Я всматривался в темноту спальни и слушал тишину. Было такое чувство, что шаман где-то совсем рядом. Вот-вот раздастся стук в дверь и я услышу его голос. Пролежав в постели минут пять, я поднялся, зажёг свет и стал неторопливо одеваться. В это время до слуха долетел далёкий еле уловимый гул мотора. Чей-то «Буран» переезжал Юган.
«Лисак Павлович уже в посёлке, — сделал я заключение. — Через несколько минут он будет здесь».
И я поставил на плитку полный чайник. Гул мотора приближался. Вот он напряжённо забасил на крутизне яра и ворча стал приближаться вдоль улицы к моему дому.
Я распахнул дверь и в чём был выбежал за калитку. «Буран» ехал с выключенной фарой. Очевидно, шаман не желал привлекать к своему приезду лишнего внимания. Спрыгнув со снегохода, Лисак Павлович хлопнул по дружески меня по плечу и приказал:
— Немедленно иди в дом. Ты почему раздетый? Ну-ка давай домой. Морозюка какая, а он в майке! — стал возмущаться хант.