Молодые люди рассмеялись, а старшее поколение хранило мрачное молчание.
— Милорд Глостер привез с собой много челяди и придворных? — поинтересовалась Элеонора.
Генри торжественно улыбнулся ей.
— Я знаю, почему вы спрашиваете. Я намеревался рассказать немедленно… Ваш внук приехал вместе с милордом. Мы встретились однажды, вскоре после его прибытия в Лондон. Я хотел пригласить его отобедать у меня, но у нас не было времени встретиться, ведь я как раз собирался в Йорк. Но вам наверняка будет приятно узнать, что он в добром здравии и шлет вам поклон. Он очень хорошо зарекомендовал себя в военной кампании, как я понял, потому что милорд о нем самого прекрасного мнении. Том очень скромный, он позволил себе лишь намекнуть на свое истинное высокое положение. Он показал мне рану, которую получил в битве. После нее останется очень впечатляющий шрам, скажу я вам. На все предплечье.
— Благодарение Богу, что он цел и невредим, — откликнулась Элеонора. — Рана заживает?
— Да, быстро. Том показался мне молодым человеком с приятным и легким характером, потому что милорд обычно призывает его к себе, когда впадает в меланхолию, что происходит довольно часто, насколько я понял. Милорд Глостер весьма достойный человек, но ему вряд ли приходится по вкусу двор мадам Вудвилл с его увеселениями.
— Увеселения, которые носят добродетельный характер, я уверена, пришлись бы ему по вкусу… — начала говорить Элеонора с металлом в голосе.
— Вы правы, — прервал ее речь Генри. — Но все равно там можно найти массу интересных людей: образованных, остроумных, гениальных, тонких ценителей прекрасного, искусств, науки. Возможно, что королева ведет себя, как тиран, возможно, что у нее не сердце, а ледышка, но именно ее усилиями двор стал предметом зависти всей Европы.
Он поставил Элеонору в двусмысленное положение: с одной стороны, она не могла не признать, что английский королевский двор лучший в мире, но с другой — не хотела оказывать честь мадам Вудвилл.
Пока она вела невидимую борьбу сама с собой, Генри продолжал:
— Между прочим, у меня есть еще одна новость, на этот раз она касается вашего сына.
— Моего сына? — удивилась Элеонора.
— Ричарда? — быстро спросил Эдуард.
— Нет, я имею в виду Джона. Хотя это только слухи, которые могут оказаться досужими сплетнями, но я слышал, причем из очень надежного источника, что Джон планирует второй раз жениться. — Элеонора отреагировала лишь строгим взглядом. — Я понимаю, что его первый брак не соответствовал ожиданиям семьи, поэтому не вызвал вашего одобрения. На этот раз его выбор остановился на даме из Девоншира, очень богатой вдове.
— Ее имя, сэр, вы не знаете, как ее зовут?
— Ничего более того, что сообщил вам. Лишь слухи, как я уже сказал.
— Возможно, ее знает моя дочь Анна, — объяснила Элеонора. — Если бы мне было известно ее имя, то я могла бы написать Анне и спросить. Но я напишу ей в любом случае, может, Джон продолжает с ней переписываться. Если эта женщина занимает высокое положение и богата, то он может рассчитывать на наше прощение за свою первую ошибку.
Генри подумал, что, скорее всего, Джон вообще не нуждается в их прощении, но решил оставить эти мысли при себе.
— Надеюсь, что я угодил вам новостями о членах вашей уважаемой семьи.
— Я предпочла бы услышать вести о Ричарде, а не о Джоне, — сказала Элеонора, но затем вспомнила о хороших манерах. — О, конечно, мы вам очень благодарны. Когда вы увидитесь с Томом в следующий раз, передайте ему заверение в нашей любви. Мы очень надеемся, что его господин отпустит его для короткого визита домой.
— Я смогу это сделать лично, — вспыхнув, произнесла Маргарет.
«О Господи, она же прекраснее, чем любая из придворных дам. Если одеть ее по моде, она произведет фурор. Мне будут завидовать», — думал Генри, глядя на свою улыбающуюся невесту.
Если бы Маргарет могла услышать эти мысли, она, несомненна, осталась бы довольна Генри.
Свадьбу отпраздновали второго января. Маргарет была одета в платье из красного бархата, длинные рукава которого украшал белый мех. Она была самой красивой из невест, которых только можно было себе представить на зимнем торжестве. Генри подарил ей белую собачку, крошечную и длинношерстную, со смешной вдавленной мордой. Говорили, что он заказал привезти ее из далекого Китая. Другим свадебным подарком стало ожерелье из великолепных рубинов и жемчуга. В этот момент Сесиль почувствовала слабые уколы зависти, потому что хотя Томас и был старшим сыном и должен был унаследовать отцовское имение, но Генри управлял собственным делом и, похоже, жил куда более интересной жизнью, которую Маргарет предстоит разделить с ним.
— Не могу дождаться того момента, когда отправлюсь в Лондон, увижу двор, Тауэр, короля и королеву, всех богатых и знатных вельмож, там обитающих. Генри пообещал, что представит меня ко двору при первой же возможности. А еще у меня появится много новых платьев, все будут приходить к нам с визитами и…
Сесиль проявила всю свою выдержку, чтобы дослушать болтовню сестры, не выдав своих истинных чувств. Она не могла забыть, что поездка в Лондон была ее мечтой. Она не могла забыть, что всегда хотела жить развлечениями, которые может дать только жизнь в большом городе. Йоркское общество, по ее мнению, было слишком провинциальным. Хотя она любила Томаса, все равно не могла забыть, что когда-то Генри любил ее, обещая именно ей, а не ее сестре, взять ее с собой в Лондон.
— Да, да, ты это уже не раз говорила, — прервала она сестру. Маргарет остановилась и изумленно уставилась на Сесиль.
— Сесиль, не может быть, чтобы ты мне завидовала или ревновала, правда? У тебя же такой великолепный дом, у тебя есть Томас и твои девочки, — провоцирующим тоном сказала она сестре.
— Конечно, я не завидую. Мне не хотелось бы отправляться ко двору, где я должна была бы вежливо склонять голову в присутствии королевы, этой мадам Вудвилл, — поправила она себя, повторяя слова Элеоноры. — Ты ведь знаешь, что говорит бабушка…
— Ха, бабушка! Она так часто любит повторять, как ненавидит королеву, только для того, чтобы никто не забыл, в каких она хороших отношениях с королем, — сказала Маргарет. — Я могу поспорить на свои жемчуга, что встреть она королеву, то была бы с ней милой и любезной.
— Неправда! — горячо воскликнула Сесиль. — Она любит милорда Глостера и ненавидит его врагов. Раз он наш покровитель, то и ты могла бы проявить к нему большее уважение.
— Я его уважаю, как мне и положено, — беззаботно проговорила Маргарет. — Я не понимаю только, почему нельзя, сохраняя уважение к Глостеру, быть вежливой с королевой. В конце концов, мы же не знаем, враги они или нет. Она ничего не сделала, чтобы навредить ему, — Маргарет сузила глаза. — В любом случае, дорогуша, я точно знаю, что ты согласилась бы поехать в Лондон, даже если бы это значило ползать на коленях перед королевой целыми днями. Так что не строй из себя оскорбленную добродетель.