как выразился министр финансов Олаф Шольц, должно было «бабахнуть»[1521]. Подобные финансовые меры, в дополнение к которым Европейский центральный банк масштабно приобретал активы, вряд ли походили на «момент Гамильтона» (названный по имени первого государственного казначея США, который в 1790 году объединил долги всех штатов в общий долг). Европейский Фонд восстановления почти не помог Италии разрешить надвигающийся долговой кризис. И было неясно, поможет ли фонд – при необходимости – в случае второй волны COVID-19 (которая, как и ожидалось, пришла осенью, когда студенты вернулись в университеты). Впрочем, фонд несколько ослабил позиции правых популистов в большинстве государств ЕС.
И это успешное утверждение европейской солидарности – которому содействовал выход из ЕС Великобритании, – имело одно неожиданное последствие для Вашингтона. Европейцы, особенно молодежь и прежде всего немцы, еще никогда – считая с 1945 года – не были настолько разочарованы трансатлантическим партнерством. Так было почти с первых дней избрания Трампа. В одном всеевропейском исследовании общественного мнения, проведенном в середине марта, 53 % молодых респондентов заявили, что в вопросах, связанных с климатическим кризисом, они больше доверяют авторитарным государствам, чем демократическим[1522]. А по данным опроса, опубликованным в мае Фондом Кёрбера, 73 % немцев сказали, что пандемия ухудшила их мнение о США, – респондентов, которые испытывали подобное отношение к Китаю, было почти в два раза меньше. Лишь 10 % немцев назвали Соединенные Штаты ближайшим внешнеполитическим партнером своей страны (в сентябре 2019 года доля таких ответов составляла 19 %). Также значительно сократилась доля немцев, предпочитавших развитию отношений с Пекином тесные связи с Вашингтоном: с 50 % в сентябре 2019 года до 37 %, – и почти сравнялась с долей тех, кто предпочитал сближение с Китаем, а не с США (36 %)[1523]. Иными словами, усиление антикитайских настроений уравновешивалось возрастающей антипатией к Америке.
Во время Первой холодной войны, о чем иногда забывают, существовало Движение неприсоединения. Истоки его восходили к Бандунгской конференции 1955 года. Устроил ее индонезийский президент Сукарно, а в числе приглашенных лиц были премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, лидер Египта Гамаль Абдель Насер, президент Югославии Иосип Броз Тито и президент Северного Вьетнама Хо Ши Мин, а также будущий президент Ганы Кваме Нкрума, первый премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай и бывший король Камбоджи, собирающийся стать ее премьер-министром, Нородом Сианук. По сути, Движение неприсоединения создали в 1956 году Тито, Неру и Насер, и цель его (по словам одного арабского лидера, давшего согласие присоединиться) состояла в том, чтобы позволить освободившимся странам третьего мира «защищать независимость и не терять свой голос в мире, где правила устанавливают сверхдержавы»[1524]. Впрочем, большую часть западных европейцев и многих людей в Восточной и Юго-Восточной Азии идея неприсоединения не привлекала, отчасти потому, что выбор между Вашингтоном и Москвой очевидно склонялся к первому варианту – если, конечно, в столицу твоей страны не входили танки Красной армии. А кроме того, пусть даже страны, вошедшие в организацию, не присоединялись ни к кому геополитически, об идеологическом неприсоединении речи не шло. Еще яснее это проявилось в 1970-х годах, когда к власти на Кубе пришел диктатор Фидель Кастро. В конечном итоге Движение неприсоединения почти полностью распалось из-за вторжения советских войск в Афганистан. Арабским лидером, о котором мы говорили выше, был Саддам Хусейн, желавший провести конференцию Движения в Багдаде в 1981 году – но все сорвалось из-за войны его страны с Ираном (который, к слову сказать, тоже входил в число «неприсоединившихся»).
А в 2020 году многие европейцы, выбирая между Вашингтоном и Пекином, напротив, считали, что уголь сажи не белей. Как показал упомянутый выше опрос Фонда Кёрбера, «[немецкая] общественность [была] склонна сохранять равную удаленность от Вашингтона и от Пекина». Даже правительство Сингапура выразилось предельно ясно, сообщив о «пламенной надежде на то, что выбирать между США и Китаем ему не придется». «Азиатские страны видят в США державу, постоянно присутствующую в регионе и имеющую здесь жизненно важные интересы, – писал премьер-министр Сингапура Ли Сянь Лун в Foreign Affairs. – В то же время Китай – это реальность, стоящая у порога. Азиатские страны не хотят, чтобы их принуждали выбирать одно из двух. И если их попытаются склонить к подобному выбору силой – иными словами, если Вашингтон попробует сдержать усиление Китая или если Пекин пожелает создать в Азии исключительную сферу влияния, – то таким образом они возьмут курс на конфронтацию, которая продлится десятки лет и подвергнет опасности тот азиатский век, который столь многие провозглашали… И вряд ли противостояние этих двух великих держав, в отличие от холодной войны, окончится мирным крахом одной из них»[1525].
Ли был прав по крайней мере в одном. Да, обе мировые войны завершились с одним и тем же исходом: поражением Германии и ее сателлитов и победой Великобритании и ее союзников. Но это не значило, что Вторая холодная война, подобно Первой, непременно приведет к победе Соединенных Штатов и их союзников. Холодные войны, как правило, считаются двухполюсными, но на самом деле любая из них – это задача трех тел: в ней две сверхдержавы со своими альянсами, а между ними – третий полюс, сеть неприсоединившихся стран. Возможно, это справедливо для войны как таковой: она редко представляет собой схватку двух противоборствующих сил, стремящихся подчинить друг друга (взгляд в духе Клаузевица). Чаще всего война – это именно задача трех тел. И, возможно, завоевать симпатии третьей стороны, сохраняющей нейтралитет, в ней так же важно, как и нанести врагу поражение[1526].
И самая большая проблема, которая сегодня стоит перед президентом США – и будет стоять еще долгие годы, – заключается в том, что многие прежние союзники всерьез намерены не присоединяться к Америке во Второй холодной войне. А если Вашингтону не хватит союзников – не говоря уже о скрытых сторонниках, сохраняющих нейтралитет, – то возможно, в этой войне ему просто не победить.
Темный лес
Я пишу эти строки в августе 2020 года. Суть проблем сейчас прежде всего в одном: в том, насколько сильно боится Китая весь остальной мир, – или насколько сильно его можно убедить Китая бояться. Пока европейцы полагают, что Вторую холодную войну развязал Дональд Трамп, они будут сохранять нейтралитет, как и прежде. Однако такой взгляд придает слишком много значения тому, как изменилась с 2016 года внешняя политика США, и недооценивает те изменения, которые произошли во внешней политике Китая четырьмя годами ранее, когда Си Цзиньпин стал генеральным секретарем КПК. В