Читать интересную книгу Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Артур Дойл

На второй этаж Харпенденовой усадьбы Дик проник куда легче, чем выбрался из дома своего новоявленного опекуна. Тут у него были не позабытые «мальчишеские тропки»: еще до колледжа Дик часто играл в прятки со сверстниками, детьми соседей, и хорошо изучил тайные (от взрослых) лазы. Эх, счастливые были времена… и ведь не так уж давно они миновали…

До окна он добрался быстро и бесшумно. Даже странно, что рама скрипнула — причем когда Дик уже был внутри; ну, это дерево рассохлось, наверное. И пол местами поскрипывал, совсем не от его шагов: мальчик даже испугался, что на скрип сейчас прибегут снизу… ведь он так хорошо слышал, как эти трое переговариваются, ходят по первому этажу — почему же звуки со второго этажа оказались для них не слышны? А затем тяжелое кресло вдруг словно само собой ткнулось ему под ноги. Дик сильно ушиб лодыжку и не удержался от вскрика — но… это же было только раз, а не дважды, так ведь? И он лишь коротко вскрикнул; почему же ему самому помнится протяжный стон?

Мальчик тряхнул головой. Воспоминания его словно бы раздваивались. Ладно, все это потом. А сейчас, прямо этой ночью, надо найти тайник.

Легко сказать! Ведь эти трое его не нашли!

И тут Дик… вспомнил? Увидел? Он и сам не смог бы это сформулировать: во всяком случае, представшая его глазам картина была гораздо ярче, чем «просто» воспоминание.

Вот он, маленький, осторожно карабкается по испещренной удобными, почти как ступеньки, выбоинами внешней стене флигеля — и оказывается напротив окна. Его «кузен», а на самом деле двоюродный дядя, старый Джозеф, внимательно смотрит на стену прямо над каминной полкой… на одну из покрывающих стену плит, ничем не отличающихся от других… но к камину пододвинут стул — так, что, встав на него, можно дотянуться как раз до этой плиты…

Старик повернул голову — и посмотрел Дику прямо в глаза. Мальчик вздрогнул: тогда? или сейчас?

— Все прямо перед глазами, малыш… — сказал Джозеф Харпенден (сейчас? тогда? да что же такое происходит?!).

Пол снова скрипнул. А потом внезапное ощущение холода (ведь это же сквозняк, да?) словно бы отодвинулось, хотя и не ушло.

Дик встал на стул и дотянулся до плиты над камином. Никаких признаков тайника. Разве что рельеф на этой плите чуть другой, чем на соседних: везде изображены розы — но вот тут один из лепестков слегка отогнут…

Мальчик нажал на этот лепесток — и за плитой открылась ниша.

Чего там только ни было. Стопки золотых монет, относящихся к нескольким царствованиям: да, похоже, Джозеф Харпенден добрых шестьдесят лет только копил их, совсем не тратил. Драгоценные чаши и кубки всех форм и размеров. Кольца, печатки, золотые цепи, табакерки… изящной работы и грубые, разных эпох, принадлежавшие нескольким поколениям обитателей усадьбы…

А теперь все это принадлежало юному Дику, последнему из Харпенденов. И именно сейчас, буквально запустив руки в золото, он с особой остротой ощутил свое одиночество. Чего бы он ни дал, чтобы хоть кто-нибудь мог разделить с ним радость…

— Клянусь, — торжественно сказал Дик Харпенден, абсолютно не задумываясь, слышит ли его кто-нибудь, — что этому теперь найдется лучшее применение! Золото не будет больше никчемно лежать в стене, как бесполезный хлам, оно не станет бременем вместо блага!

И внезапно он ощутил, как холод, до этой секунды словно продолжающий стоять у него за спиной, окончательно расточается, уходит, перестает существовать.

Дик, а теперь давно уже Ричард Харпенден, сдержал свое слово. Золото перестало быть бременем, не сделалось оно и бесцельной роскошью — а превратилось в больницы, школы, во множество полезных и добрых дел. Старое прозвище «Скряга-черта-с-два» давно забыто; во всяком случае, к Ричарду его никто никогда не относит.

Но в память о нем на окраине Кемсли продолжает выситься любовно отреставрированный дом в георгианском стиле.[89] Надо сказать, у горожан об этой усадьбе продолжают ходить дурные слухи. Как говорят, там до сих пор можно встретить призрак старого Джозефа Харпендена.

Но это неправда. В одну зимнюю ночь призрак сделал там то, что мог и должен был сделать. Именно поэтому с той поры его там нет. И не будет никогда.

С УЛЫБКОЙ И УСМЕШКОЙ

Чего у старых мастеров точно не отнимешь — так это умения посмеяться над самими собой. Представить в ироническом ключе не только чужих, но и своих собственных «священных коров».

Для О. Генри (Уильяма Сиднея Портера) образ «Шенрока Джольнса», разумеется, во всех смыслах чужой, хотя великий американский юморист и сам не раз вступал на детективную стезю, так что даже тут в определенном смысле можно говорить о самоиронии. А вот Роберт Барр — автор круга Конан Дойла, его друг и сподвижник. Человек, для которого детектив — не мимолетное увлечение, но основная специальность. Тем не менее «Великая тайна Пеграма» — пародия и на Конан Дойла, и на самого себя. Примечательна история этого рассказа: он написан в ходе совместного с Конан Дойлом литературного турне по Америке, после того как они внезапно поссорились, стоя на туристской галерее над… Ниагарским водопадом. Причем у Барра мелькнула мысль, что, не будь они оба джентльменами, сейчас им бы в самый раз повторить подвиг Холмса и Мориарти (это он себя, конечно, переоценивал: чтобы справиться с Конан Дойлом, потребовалось бы пятеро таких, как Барр). Потом авторы помирились, но «антихолмсовский» рассказ уже был написан и опубликован — Конан Дойл его, впрочем, воспринял вполне добродушно.

Саки (Гектор Хью Манро) — автор очень необычный, за тонкой иронией и блистательным юмором скрывавший глубокую печаль. Впрочем, жизнь и творчество Саки хорошо известны всем, кто интересуется английской литературой. А вот детективную тематику Саки затрагивал сравнительно редко. Но и в этих случаях оставался самим собой.

Джерома К. Джерома, надеемся, представлять читателям все еще не нужно. Ну и Говарда Чета можно не представлять, хотя и по прямо противоположным причинам: этот американский автор, одно время модный, но тщательно скрывавший все детали своей биографии, в какой-то момент исчез без следа, как и Малькольм Кларк Дэй. Возможно, это оказалось его лучшей шуткой…

Джером К. Джером

ЗА И ПЕРЕД КУЛИСАМИ

(Путеводитель для любителей детективных пьес)

Джером К. Джером имел дело как профессионал не только с литературой, но и с театром Джером: на разных этапах жизни ему случалось выступать в качестве драматурга и даже (на заре творческого пути) актера — причем труппа, в которой он участвовал, занималась в основном детективными постановками.

Итог этого этапа своей деятельности Джером подвел в одном из довольно ранних произведений, цикле «За и перед кулисами» (1885), где перед читателями предстает своеобразная галерея сценических образов, характерных для детективов Викторианской эпохи. Всего их четырнадцать — и с четырьмя из них мы сейчас предлагаем познакомиться.

ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ

Его обобщенное имя — Джордж (исключения редки). Во всяком случае, Главную Героиню он просит: «О, зови меня просто Джордж!» Она повинуется, правда, очень робко (она вообще чрезвычайно робка и юна). Он — на вершине блаженства.

Где он работает и чем занимается вообще? Судя по всему, нигде и ничем: у него масса свободного времени. Хотя нет, кое-чем он действительно занят: ищет неприятностей на свою… голову. Цель его жизни — быть обвиненным в преступлении, к которому он не причастен ни сном, ни духом. И если он ухитряется завладеть какой-то вещью убитого Злодеем персонажа, причем сделать это так, чтобы его (не Злодея, конечно, а Героя) можно было хоть сколько-нибудь обоснованно заподозрить в убийстве — значит, жизнь удалась.

Он великий мастер произносить речи, и вообще его ораторское искусство может ввести в дрожь даже самого отважного противника. Во всяком случае, когда Герой читает нотации Злодею — любо-дорого посмотреть, как того бросает в дрожь.

Также Герой непременно обладает тем, что называется «родовая усадьба». Для последней характерен в высшей степени аккуратный садик вокруг — и чрезвычайно эксцентричная архитектура собственно особняка. Впрочем, если говорить об особняке, то мы обычно наблюдаем лишь фасад первого этажа, остальное на сцене не умещается. Зато он утопает в зелени. Настолько, что в этой усадьбе становится тесновато и вообще не слишком удобно. Особенно если учесть, что меж этими зелеными насаждениями постоянно бродят все окрестные жители, включая даже не самых ближних соседей; некоторые из них, кажется, там вообще поселились. Для нормального владельца усадьбы это стало бы по меньшей мере серьезной помехой — а для Героя наоборот: он получает великолепную возможность обратиться ко всей этой публике прямо от входа. Надо заметить, что такие обращения к публике — его любимое времяпрепровождение.