Восстание бушевало четыре дня, пока в Киев не прибыл Мономах. Советские историки Б. Д. Греков и М. Н. Тихомиров справедливо полагают, что восстание не ограничилось только городом, но охватило и деревни Киевской земли, те многочисленные боярские и княжеские вотчины, которые широким полукругом располагались в лесостепи на юг от Киева.
Восстание, несомненно, имело успех, так как Владимир немедленно издал новый закон — «Устав Володимерь Всеволодича», облегчающий положение городских низов, задолжавших богатым ростовщикам, и закрепощенных крестьян-закупов, попавших в долговую кабалу к боярам.
По Уставу Владимира было сильно ограничено взимание процентов за взятые в долг деньги. Поясним эту статью примером. Предположим, что какой-то крестьянин занял у боярина в тяжелую годину 6 гривен серебра. По существовавшим тогда высоким нормам годового процента (50 %) он ежегодно должен был вносить боярину 3 гривны процентов (а это равнялось стоимости трех волов). И если должник не в силах был, кроме процентов, выплатить и самый долг, то он должен был нескончаемое количество лет выплачивать эти ростовщические проценты, попадая в кабалу к своему заимодавцу.
По новому уставу срок взимания процентов ограничивался тремя годами — за три года должник выплачивал 9 гривен процентов, что в полтора раза превышало сумму первоначального долга. Мономах разрешил на этом и прекращать выплаты, так как в. эти 9 гривен входил и долг («исто») —6 гривен — и 3 гривны «роста». Долг погашался. Фактически это приводило к снижению годового процента до 17 % и избавляло бедноту от угрозы длительной или вечной кабалы. Это была большая победа восставшего народа. В вотчинном хозяйстве новый закон защищал некоторые человеческие права должников-закупов. Закуп уже имел право уйти с господского двора, если он открыто отправлялся на поиски денег или если шел жаловаться судьям или князю. Закуп уже не отвечал за господское имущество, если его расхищали другие люди. За «обиду», за несправедливые наказания, нанесенные закупу, господин должен был платить штраф в казну князя. Еще больший штраф (в 12 гривен) грозил господину в случае самовольной продажи закупа как холопа. При этом «обиженный» закуп освобождался от долгов: «наймиту свобода во всех кунах». Крестьянин-закуп получал уже право свидетельствования в небольших судебных делах. Все это тоже явилось завоеванием восставшего народа. Феодалы вынуждены были пойти на некоторые уступки, улучшившие экономическое и юридическое положение городских ремесленников и крестьян.
Владимир Мономах — боярский князь (1053–1113 — 1125 гг.)
В оценке исторических лиц для нас очень важно определить не столько их субъективные качества, которые могут дойти до нас в искаженной передаче пристрастных современников, сколько объективное значение их деятельности, — шла ли она против течения жизни или, наоборот, способствовала ускорению наметившихся жизненных явлений.
Пожалуй, ни об одном из деятелей Киевской Руси не сохранилось столько ярких воспоминаний, как о Владимире Мономахе. Его вспоминали и во дворцах и в крестьянских избах спустя много веков. Народ сложил о нем былины, как о победителе грозного половецкого хана Тугоркана — «Тугарина Змеевича», и из-за одинаковости имен двух Владимиров влил эти былины в старый цикл киевского эпоса Владимира I.
Когда века феодальной раздробленности и татаро-монгольского ига сменились неожиданно быстрым расцветом Московского централизованного государства, великий князь Иван III, любивший в политических интересах «ворошить летописцы», обратился к величественной фигуре Владимира Мономаха, возвышавшейся, как и сам Иван, на грани двух эпох.
Неудивительно, что в конце XV в. московским историкам заметнее всего в родном прошлом была фигура Мономаха, с именем которого они связали легенду о царских регалиях, будто бы полученных Владимиром от императора Византии. «Шапка Мономаха» стала символом русского самодержавия, ею короновались все русские цари вплоть до тяжелого дня ходынской катастрофы, когда венчали ею последнего царя.
При Владимире Мономахе Русь побеждала половцев, и они на время перестали быть постоянной угрозой. Власть киевского князя простиралась на все земли, заселенные древнерусской народностью. Усобицы мелких князей решительно пресекались тяжелой рукой великого князя. Киев был действительно столицей огромного, крупнейшего в Европе государства.
Неудивительно, что в мрачные годы усобиц русские люди искали утешения в своем величественном прошлом; их взгляды обращались к эпохе Владимира Мономаха. «Слово о погибели Русской земли», написанное накануне татаро-монгольского нашествия, идеализирует Киевскую Русь, воспевает Владимира Мономаха и его эпоху. Гигантским полукругом очерчивает поэт границы Руси: от Венгрии к Польше, от Польши к Литве, далее к прибалтийским землям Немецкого ордена, оттуда к Карелии и к Ледовитому океану, оттуда к Волжской Болгарии, буртасам, мордве и удмуртам.
Это все с давних пор было покорно Владимиру Мономаху, «которым то половци дети своя полошаху в колыбели, а литва из болота на свет не выникываху, а угри твердяху каменыи городы железными вороты, абы на них великий Володимер тамо не въехал». Перемешивая правду с вымыслом, поэт считает даже, что византийский император, побаиваясь Мономаха, «великыя дары посылаша к нему, абы под ним великый князь Володимер Цесаря-города (Царьграда) не взял».
Единодушие оценок Владимира II в феодальной письменности, дружинной поэзии и народном былинном эпосе заставляет нас внимательнее рассмотреть долгую деятельность этого князя. Перед нами прошла уже галерея его современников, князей «Гориславичей», и мы уже видели Мономаха во взаимоотношениях с ними, но стоит взглянуть на него специально.
Владимир родился в 1053 г., по всей вероятности, в Киеве, где его отец Всеволод, любимый сын Ярослава Мудрого, находился при великом князе, доживавшем свои последние годы. Рождение Владимира скрепило задуманные его дедом политические связи между Киевской Русью и Византийской империей — матерью его была принцесса Мария, дочь императора Константина IX Мономаха.
Отец Владимира, Всеволод Ярославич, не выделялся из среды князей особыми талантами государственного деятеля — мы помним, как зло обвиняли его боярские летописцы в конце его жизни. Но это был образованный человек, знавший пять языков. К сожалению, Владимир Мономах, написавший в своей биографии, что отец, «дома седя, изумеяше 5 язык», не упомянул о том, какие это именно языки. Можно думать, что ими были: греческий, половецкий, латинский и английский.
Владимир получил хорошее образование, которое позволило ему в своей политической борьбе использовать не только меч рыцаря, но и перо писателя. Он прекрасно — ориентировался во всей тогдашней литературе, владел хорошим слогом и обладал незаурядным писательским талантом[525].
Детские годы Владимира прошли в пограничном Переяславле, где начинались знаменитые «Змиевы валы», древние укрепления, много веков отделявшие земли пахарей от «земли незнаемой», от степи, раскинувшейся на многие сотни километров.
В степях в те годы происходила смена господствующих орд: печенеги были отодвинуты к Дунаю, их место временно заняли торки, а с востока уже надвигались несметные племена кипчаков-половцев, готовых смести все на своем пути и разграбить всю Русь.
Полжизни, свыше трех десятков лет, пришлось Владимиру провести в Переяславле на рубежах Руси, и это не могло не наложить своего отпечатка на все его представления о губительности половецких вторжений, о жизненной необходимости единства русских сил.
Перед глазами Владимира с детства проходили войны с торнами и первые набеги половцев. Не было во всей Руси другого такого города, как Переяславль, который бы так часто подвергался нападениям степняков. Самыми тяжелыми были, вероятно, впечатления от знаменитого похода хана Шарукана 1068 г. Былины, сложенные по поводу этого нашествия, очень поэтично описывают, как по степи от самого синего моря бегут стада гнедых туров, вспугнутые топотом коней половецкого войска. Войскам у Шарукана
Да числа-сметы нет!А закрыло луну до солнышка красного,А не видно ведь злата-светла месяца,А от того же от духу да от татарского(половецкого. — Б. Р.).От того же от пару лошадиного…Ко святой Руси Шарк-великан (Шарукан. — Б. Р.)Широку дорожку прокладывает,Жгучим огнем уравнивает,Людом христианским речки-озера запруживает…
Мы не знаем, участвовал ли пятнадцатилетний Владимир в том несчастливом бою, где Шарукан разбил его отца и дядей, и пришлось ли ему самому испытать тяжесть бегства, но все равно разгром, завершившийся восстанием в Киеве, изгнанием великого князя и смертью епископа, должен был оставить глубокий след в его уме.