Читать интересную книгу Дитте - дитя человеческое - Мартин Андерсен-Нексе

Карл улыбаясь покачал головой, — домашние дела не стоили того, чтобы из-за них огорчаться.

— Нет, тут дело общественное!.. Нашу организацию собираются разогнать, а если это удастся, нам сбавят заработную плату. Находят, что наш заработок слишком высок! Рабочему не полагается зарабатывать больше, чем ому необходимо, чтобы не умереть от голода.

— А вы разве не можете дать отпор и отстоять свою организацию, чтобы она не распалась?

— Ну, конечно, до роспуска не дойдет, — об этом паши руководители позаботятся. Иначе они лишатся своих должностей, и им снова придется стать простыми рабочими, что им вряд ли будет по вкусу. Но я боюсь, что они продадут нас вместе с организацией предпринимателям, чтобы спасти свое собственное положение.

— Знаешь, что? Вам надо бы заполучить Пелле, — убежденно сказала Дитте. — он бы вам наверняка помог.

Карл рассмеялся.

— Да, этот — мастер говорить, — иронически заметил оп. — Но и в нем уже мало пороха осталось, каким бы молодцом он ни был раньше. Выдохся! Да и не хочет он вмешиваться в новые дела. Сажает капусту в огороде и твердо уповает, что мир будет спасен потребительскими обществами и огородными колониями. «У каждого рабочего свой кочан капусты!» — вот его лозунг.

— Ну, ты просто выдумываешь! Он много делает для рабочих, я-то знаю это. От разных людей слыхала.

— Да, реформа общественного призрения бедных — его конек. Он хочет, чтобы все рабочие имели право на пенсии и пособия из общественных сумм, но без потери права голоса. Ты ведь знаешь, что общественное призрение лишает людей избирательного права.

— Но ведь это же очень хорошо, что вы не лишились избирательного права. Без него нельзя считаться настоящим человеком!

— Настоящим избирательным скотом, хочешь ты сказать? — пожал плечами Карл.

— А я все-таки считаю, что Пелле делает хорошее дело, — упрямо настаивала Дитте. — Взять хотя бы старуху Расмуссен. Она получает каких-то несчастных десять крон в месяц. Уж она ли не трудилась всю свою жизнь, и вот считается, что ей дают «пособие на бедность», а не заслуженную пенсию! А все, кто получил увечья на работе? А безработные? Разве общество из должно им помогать? Я нахожу, что вы слишком жестоки.

— Многие думают как ты, — серьезно сказал Карл. — Но на кой черт ваша общественная помощь! Прап своих нужно добиваться, а не клянчить подачек!

— Пожалуй, бедняку долго придется дожидаться, пока он добьется своих прав!

Дитте знала это по опыту.

— Пусть лучше так. Но все вы думаете только о плоти да о том, как бы получше ублаготворить ее. О душе вы не заботитесь. А какой прок будет, если бедняк завоюет весь мир, да потеряет душу свою?

Дитте так и кольнуло в сердце. Опять он за свое, как бывало в юности, когда всем грозил гибелью души!

— Поди ты с твоей душой, — сказала она. — Этим жив не будешь.

— Да, душа несъедобна, — засмеялся Карл. — Но без нее, во всяком случае, обойтись трудно, если не хочешь превратиться в скота. И сдается мне, мы вроде крестьянской скотины: скупой мужик держит ее впроголодь, умный кормит, даже когда она не работает, но скотина остается скотиной. Для рабочих тоже что-то делается, основываются разные общества, вроде обществ покровительства животным или охраны мальчиков! Все это шаги по ложному пути. Нам необходимо добиваться того, чтобы стать людьми и хозяевами своей судьбы!

Дети все время приставали, чтобы Карл поиграл с ними.

— Оставьте дядю в покое! — уговаривала их Дитте, но они не слушались.

— Ты же можешь поболтать с мамой и в другой раз, — обиженно заявил Петер.

Это подействовало на Карла, как электрический заряд. Он вскочил и сбросил куртку.

— Ну, во что же мы будем играть? — весело спросил он:

Пришлось Карлу стать на четвереньки, изображая слона, а ребятишки взобрались ему на спину. Петер сидел позади, болтая ногами. Малыш тоже махал ручонками, словно желая принять участие в игре.

— Смотри, какой он умница! — с гордостью сказала Дитте и посадила Георга впереди всех, на шею слону, а сама пошла рядом, придерживая ребенка. Тот визжал от удовольствия. Недурно для четырехмесячного ребенка!

Погода стояла хорошая, и на Луг собралась масса рабочих с семьями. Многие захватили съестное и располагались группами возле корзинок с провизией: мужчины ели, пили и спорили о политике. Молодежь играла в мяч и подражала цирковым атлетам. Некоторые из старших, заразившись примером молодежи, тоже поснимали с себя куртки и принялись бороться. Последнее время рабочие особенно увлекались французской борьбой, это была буквально какая-то мания.

— Смотри, как они стараются, — смеялась Дитте, с интересом следя за приемами боровшихся.

— Рабочий чует в себе силы, да не знает еще, к чему их приложить. Вот и играют в «силачей», — сказал Карл.

У него было здесь много знакомых, и он, по-видимому, пользовался общей любовью, — ежеминутно к нему подходили и пожимали руку, говоря:

— Ну, как живется? Вы, видно, с семьей сегодня?

— Оставь-ка ты нас лучше одних. А то твои товарищи подумают, что ты женился и взял в приданое троих ребят! — сказала Дитте.

— Давай условимся раз навсегда не обращать внимания на то, что люди думают! — засмеялся Карл.

Чересчур много значения придавала Дитте мнению людей!

— Да ты-то вечно хорохоришься, — ответила Дитте, отчасти довольная. Это все-таки был уже не тот Карл, что лежал и ревел от страха перед карой божьей за грехи. Она со своей стороны не прочь была теперь опереться на мужскую руку.

Йенсены с Дворянской улицы подошли поздороваться, потом присоединились к ним со своей закуской. Йенсен всю неделю ходил без работы и потому был в дурном настроении.

— Что же будет зимой? — уныло спрашивал он.

— В прежние времена только из-за морозов останавливались работы, и нам приходилось слоняться без дела. Прямо не верится, что живешь в организованном обществе, — заметил Карл.

У него было за лето тоже немало свободных дней, да и со всех сторон слышались подобные жалобы.

— Впрочем, чем лучше будет организовано общество, тем хуже придется всем нам, — добавил он. — Потребность в рабочих руках все сокращается, так как все меньше и меньше становится людей, у которых хватает средств на самое необходимое, — машины да два-три человека при них вполне могут удовлетворить существующий спрос.

Мадам Йенсен с ужасом взглянула на него.

— А что же будет тогда со всеми нами?

— Нам, видно, останется один исход — подохнуть!

— Нечего сказать, хороший исход для свободной страны! Нет, знаешь ли, это уж слишком! — воскликнул Йенсен.

— Не знаю, может быть, в этом-то как раз и заключается свобода. Не воображаешь ли ты, что у рабов имеется какой-либо иной свободный выход, кроме смерти? В сущности, мы взялись за дело не с того конца: нам но дано никакой свободы, даже права умереть, когда нам этого захочется. Зато кое-кому дана свобода предоставлять нам право издыхать, когда в нас нет больше нужды. Вот как я смотрю на дело! Демократия!.. В старину, когда еще не додумались до демократии, господам приходилось поневоле заботиться о рабах, даже если в них не было нужды. Но вот американцы, которые, говорят, считают себя знатоками рабочего вопроса, поняли, что это невыгодно. Выдумали эту свободу и силой заставили Южные штаты согласиться на то, чтобы изгнать рабов в пустыню, раз надобность в них миновала.

— Черт побери! Мне что-то невдомек! — ответил Йенсен. — Больно уж это мудрено!

Карл помолчал в раздумье, досадуя на себя за то, что не сумел выразить свою мысль более понятно. Затем попытался взяться за дело иначе.

— Да вот, видишь ли, Йенсен! Если крестьянину хочется завести пару рабочих лошадей или дойную корову, ему приходится немало похлопотать, израсходоваться. Положим, у него есть кобыла, но она уже не настоящая работница, пока носит жеребенка, да приходится еще заплатить за случку. Потом надо года два кормить жеребенка, пока из него выйдет рабочая лошадь. По-твоему, крестьянин захотел бы нести все эти расходы, если бы мог пойти да просто поймать себе арканом лошадь или корову, когда они ему понадобятся?

— Не-ет! Нашли дурака! — нехотя согласился Йенсен.

— Ас нами проделывают как раз такую же штуку: нашим трудом пользуются, потом выгоняют нас на все четыре стороны, потом опять ловят, когда им понадобится, а в промежутки мы кормись, как и чем знаешь. Вот она, твоя свобода!

— Это новое толкование свободы, — сказал Йенсен. — Такого мне еще не доводилось слышать.

— Я и не жду, чтобы ты сразу согласился со мной. Но тебе следовало бы пойти послушать Мортена. Он будет говорить о свободе рабов в среду в кабачке плотников. Это как раз по соседству с тобой. Он сумеет растолковать тебе.

— Да этот Мортен сам ничему не учился! Он такой же рабочий, как и мы все. Нет, я хожу на лекции, которые устраивают для рабочих свободомыслящие, — вот мастера говорить! Там ведь все профессора да ученые люди, но они ничуть не боятся говорить все начистоту. Свободомыслящие держат нашу руку!