Пол внимательно слушал, не отрывая глаз от ее лица. Рассказ Эммы тронул его так, как ничто раньше. Когда она закончила, он обнял ее, погладил по голове и прижал к себе, переполненный охватившими его чувствами любви и нежности к ней.
– Может ли кто-либо, услышавший такую удивительную историю, сказать, что мы живем в цивилизованном мире? – пробормотал он и поцеловал в лоб. Он помолчал, а потом тихо сказал:
– О, Эмма, Эмма! Мне так много надо сделать для тебя за все перенесенные тобой страдания. И я сделаю это, я обещаю тебе.
Пол отстранился от нее и заглянул ей в глаза.
– Почему ты никогда обо всем этом не рассказывала мне раньше?
Эмма опустила глаза и ничего не ответила. Тогда он нежно продолжил:
– Неужели ты думала, что это как-то повлияет на мои чувства к тебе?
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
– Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что твое прошлое имеет для меня какое-то значение. Я люблю тебя еще сильнее за то, что ты всего добилась сама и стала тем, кто ты есть. За твое упорство и необычайную стойкость. Ты – необыкновенная женщина, Эмма.
– Я совсем не избегала разговора с тобой на эту тему, – тихо сказала Эмма. – Просто не представлялось удобного случая.
Пол неотрывно смотрел на нее, и его сердце разрывалось от любви к ней. Он подумал: „О, моя дорогая, сколько мучений и унижений пришлось тебе вынести и как смело идешь ты по жизни”.
Эмма сказала:
– Теперь ты понимаешь меня, Пол, не правда ли? Почему я не хочу прямо сейчас разводиться с Артуром, не желаю, чтобы мой ребенок когда-нибудь попрекнул меня. Я не вынесу повторения вчерашней сцены с Эдвиной.
– Этого никогда не случится, по крайней мере с нашим ребенком, но все-таки я понимаю тебя и сделаю так, как ты хочешь, Эмма.
Их ребенок, девочка, родилась в начале мая 1925 года, в частном родильном доме в Лондоне. Именно Пол мерил шагами приемную родильного дома, именно Пол первым обнял Эмму после родов, именно Пол выбрал имя девочке и назвал ее Дэзи, в честь своей матери.
На следующий день Пол навестил Эмму, с сияющим лицом и с охапкой цветов и подарков в руках.
– Где моя дочь? – спросил он.
– Сестра сию минуту принесет ее, – ослепительно улыбаясь ответила Эмма.
Пол сел на краешек кровати и обнял Эмму.
– Как ты себя чувствуешь, любовь моя?
– Превосходно, Пол. Но ты должен прекратить баловать меня.
– Привыкай к этому. Все еще только начинается.
Он взял ее руку и, прежде, чем она успела запротестовать, сорвал с ее пальца обручальное кольцо, открыл окно и выбросил его.
– Боже правый, Пол, что ты делаешь?
Он ничего не ответил, запустил руку в карман и достал платиновое обручальное кольцо. Он надел его Эмме на палец, а следом за ним перстень с огромным квадратным фамильным изумрудом, принадлежавшим его матери, а еще раньше – его бабушке.
– Мы не можем обвенчаться, но тем не менее я объявляю тебя своей женой, с этого дня и до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
С момента своего возвращения в Англию в 1923 году Пол Макгилл старался всячески подчеркивать свои чувства к Эмме. Он был безумно влюблен в нее, его влюбленность отражалась во всем. Он восхищался ею и был переполнен гордостью за ее достижения. После рождения их дочери его чувства только усилились. Она и их ребенок стали смыслом его существования. Они определяли все, что он делал, образ его жизни, все его помыслы. Старые разочарования и обиды, накопившиеся за годы, были забыты, самые радужные надежды на будущее переполняли его. Дэзи могла не носить его имени, но она была его ребенком, его плотью и кровью, и в ней он видел продолжение династии Макгиллов, основанной его дедом, шотландским моряком, осевшим в Кунэмбле в 1852 году.
Пол боготворил Эмму и Дэзи и не желал подолгу расставаться с ними, невзирая на все сложности, связанные с их брачными обстоятельствами. В конце лета 1925 года он твердо взял дело в свои руки и приобрел чудесный особняк на Белгрейв-сквер, немедленно передав Эмме права на владение им. Потом, не считаясь с расходами, он перестроил его, разделив на две части. Меньшую, холостяцкую, квартиру на первом этаже он оставил за собой, а на верхних трех этажах помещались изысканно обставленные апартаменты для Эммы, Дэзи и нанятых Полом няни, домоправительницы и горничной. Для постороннего взгляда обе квартиры были совершенно изолированы, каждая имела отдельный вход, но они соединялись внутренним замаскированным лифтом. Так они жили вместе, но как бы врозь, отдавая дань приличиям, потому что Эмма не хотела афишировать их отношения перед другими своими детьми, помня о своих материнских обязанностях. Пола постоянно удивляла двойственность ее натуры, и он часто поддразнивал ее, называя „клубком противоречий”. Его удивляло, что Эмма, такая бесстрашная во всем, что касается бизнеса, и равнодушная к тому, что при этом о ней говорят, была до смешного чувствительна к общественному мнению в вопросах морали. „Пока я замужем, мне не следует давать повода для сплетен”, – часто заявляла она. В ответ Пол только улыбался, понимая, что ее предрассудки по поводу личной жизни проистекают из пережитых унижений в молодости.
Случилось так, что развод Эммы с Артуром произошел раньше, чем того можно было ожидать. В июне Пол, понимая переполнявшее Эмму стремление защитить их ребенка от пересудов, позволил ей отвезти Дэзи в Йоркшир, чтобы окрестить ее в местной церкви в Лидсе. Тем не менее, он настоял на том, чтобы быть в числе приглашенных на церемонию крещения, и приехал в Йоркшир вместе с Фрэнком и Натали. Его присутствие на правах старого друга семьи было вполне благопристойно, но события развернулись так, что оно осталось вообще незамеченным. Незадолго до крещения Дэзи мать Артура Эйнсли сразил сердечный приступ, и она умерла. Обряд крещения, состоявшийся почти следом за ее похоронами, прошел в мрачной атмосфере. Фредерик Эйнсли и Артур были убиты своим горем и с трудом воспринимали происходящее, не обращая внимания на приглашенных. Впрочем, Артур вообще не проявил никакого интереса к этому событию. Дэзи безо всяких инцидентов была окрещена по всем правилам, и на следующий день Эмма увезла ее обратно в Лондон. Три месяца спустя Фредерик Эйнсли, сразу постаревший и постоянно хворавший после смерти жены, последовал за ней. Артур вступил в права наследования и с неожиданным великодушием, поразившим братьев Эммы, согласился на развод, приняв на себя вину в супружеской неверности. Но Эмма нисколько не была удивлена галантностью Артура, поскольку она сама предусмотрительно купила его великодушие за десять тысяч фунтов.
Теперь, после обретения ею свободы на „законных основаниях”, жизнь Эммы кардинально изменилась. Она забрала близнецов, Робина и Элизабет, в свой дом на Белгрейв-сквер, и, как она ожидала, Артур не имел ничего против этого. Радуясь своему освобождению от него, Эмма также желала воспитывать близнецов сама, без его влияния на них.