на ночь, а другое — примаком идти к ней в дом. Марс Азальку в дом родителей привел, Лешка свою Наталью к себе перевез, Артур домик купил здесь, только потом женился. Назар свою ненаглядную у родителей забрал. Засмеют по поселку, в глаза, конечно, никто не скажет, но на спину на всю жизнь подвесят обидное определение. Хотя, там уже столько висит разных эпитетов, места не хватит.
Решад медленно рассматривал присланные снимки, лежа на новом диване в своем кабинете. Вроде, ничего такого, действительно. Бокал шампанского в руке, вечернее платье, наглухо закрытое сверху, но в разрезе до талии, на отставленной чуть ноге, разбежались тонкие кожаные ремни, стремящиеся вверх, в одну точку, и нижнего белья нет, чтоб эту точку защитить от грубых ремней, впивающихся в стройное тело. И на второй фотографии тоже все сокровенное закрыто ремнями в ряд, только намек, что она обнажена полностью перед фотографом, сидит у кровати на полу, руки сведены назад, голова опущена, каскад кудрей закрывает лицо, оголяя беззащитную шею. И красное яблоко пристроено внизу живота, на сжатых в отчаянном порыве ногах… Грех Евы, назвали же.
Никто, кроме него, не должен видеть подобные снимки. Самому невозможно на это смотреть, не имея возможности прикоснуться, провести рукой, сравнивая на ощупь шершавость перевязи и нежность теплой девичьей кожи… Свернул папку с экрана, кое-как успокоился, набрал номер.
— Ты еще не спишь? — прошептал, услышав ее голос.
— Собиралась, уже лежу, — тоже шепотом ответила Ира. — Фотографий насмотрелся?
— Насмотрелся. Ты прекрасна, любимая. Я скучаю, Ир. Впереди целая ночь без тебя, жаным.
— Если никто не бегает с криками: «Помогите!», спать ложись. Солдат спит, служба — идет, — прикрыв ладошкой рот в зевке, Ира взмолилась. — Решад, я так устала сегодня, первый час ночи, может, завтра продолжим разговор?
— Ты приедешь?
— Еще не знаю, а надо?
— Необходимо. Ты нужна мне рядом, всегда.
— Иногда все равно будем расставаться, у нас у каждого своя жизнь, заботы, дела. И как-то ты жил без меня тридцать пять лет, — напомнила вредина. — И тебя все устраивало.
— Я не был счастлив, Ирка. Совершенно.
— Странно. Как же ты тогда жил?
— Плохо, — признался Решад. — Приезжай поскорей, пожалуйста. Кстати, вот этот весь, эм-м, товар, который ты сегодня рекламировала, в одном экземпляре, или на потоке?
— Вроде, в одном.
— И твои фотографии будут бесполезны, если эти ремешки будут куплены?
— Получается, да.
— Спокойной ночи, любимая, — оставив девушку в недоумении, закончил разговор, улыбаясь своим мыслям.
(14 августа, вторник, +22)
Самое тяжелое ощущение, когда ты по уши влюблен — ожидание встречи. Сон становится чутким, малейший шум, стук — и уже на ногах, на низком старте. И, будто сговорились все, столько проехало мимо машин, за год столько в поселке не найдешь, один Леха пролетел на новой служебной раз двадцать, наматывая хвастливые круги. К вечеру, покормив Шлимана, переделав все по дому, что просила мать, сорвался на работу, чтоб было чем занять голову. Но и в больнице было все идеально, придраться не к чему, как ни старался. В девять вечера вновь набрал номер, но в ответ полетели длинные гудки вызова, после включился автоответчик.
Через час забронировал номер в гостинице и вырулил на трассу в сторону Казани.
Решад любил момент, когда с небольшой горки, как на ладони, был виден раскинувшийся внизу город, переливался огнями вывесок и окнами новостроек. Но сейчас было не до красот Казани, долгожданный звонок оборвал музыку.
— Ты в дороге? — удивленно спросила Ирина, услышав фоном шум автомобилей.
— Да, почти в городе. Здравствуй, любимая.
— А я собралась домой. К тебе.
— Завтра поедем вместе. А сейчас встречаемся в гостинице, адрес скину, я буду на месте через полчаса.
— Уи, мон женераль! — Ира развеселилась, вспомнив старый фильм с Джулией Робертс. — Форма одежды: чулки в крупную сеточку, ботфорты со скрепкой и красная помада? Жаль, паричка блондинистого нет.
— Жаным, прекрати дурачиться! Я буду ждать.
— Бегу за париком!
(16 августа, четверг, +25)
Тюк. Тюк. Треск дерева, снова удары молотком. Сашка окна заколачивает! Где Ната, где выход? Летит очередное полено в костер, с глухим стуком ломая цветы у стены дома, уже пылает терраса, мебель скручивается, теряя привычные очертания ротанга, и нет спасенья…
С трудом выдираясь из липкого плена кошмарного сна, Ира повернулась налево, в надежде уткнуться в плечо любимого, но рука встретила пустоту на соседней подушке.
Удары по дереву не прекращались, на дворе кто-то разламывал доски. Быстро заскочив в туалет и почистив зубы, Ирина вышла из дома.
У заколоченной калитки Решад играючи расправлялся с ненавистным забором между участками, ловко орудуя топором. Пару минут Ира любовалась фигурой мужчины, потом подошла ближе.
— Доброе утро. У Лешки на мангал дрова закончились, забор разбираешь?
— Доброе, жаным. Надоело бегать через улицу. Я тебя разбудил? — Решад повернулся, смущенно улыбаясь.
— Ага. Мне без тебя кошмары снятся, — призналась Ирка. Подошла ближе, прижалась, наплевав на то, что ее мужчина весь мокрый от пота, и ее футболка в момент впитала влагу. — Ты скоро закончишь?
— Почти все сломал, осталось сложить аккуратно, чтоб не мешалось под ногами.
— Доброе утро, дети, я вам как раз яиц собрала. Что Ирочка, тебя тоже разбудил, неугомонный? Зато теперь удобно и нам с тобой, через улицу каждый раз не бегать, — к влюбленным подошла Наиля, протянула соседке корзинку. Как же счастлив ее сын, хвала Аллаху!
— Доброе утро, Наиля-апа, спасибо огромное, — от смущения Ира шагнула за спину любовника, а потом, подумав, что нет смысла прятаться, предложила. — Вы с нами позавтракаете?
— Так я уже успела, по привычке даже в отпуске рано встаю. Завтра на свадьбу Рушании идете вместе?
— Да, мам, сходим, поздравим, когда с регистрации приедут.
— Ну и слава Аллаху.
(21 августа, вторник, +26)
В шесть утра Решад привычно перешагнул две ступени, поставил тяжелые пакеты с будущими кустами роз на пол, поудобней перехватил в руку небольшой букет нежнейших ранункулюсов, прошел по коридору к спальне, сияя ярче бляхи на ремне курсанта.
Сколько раз порывался подарить ей цветы, но какие букеты дарить девушке, у которой соток пять у дома утопает в цветах, он и половины не знает, что растет, цветет и пахнет. Вспомнил странное название, однажды зацепившее слух, что любит их, ранункулюсы эти, погуглил. Цветы как цветы. Половину Казани объездил, пока нашел.
На днях получил уведомление явиться в военную комендатуру, и сердце оборвалось. Неужели, все-таки, дали ход его рапорту? Обошлось, только получил документы на новое звание, благополучно несколько лет пролежавшие «под сукном», потолок карьеры, когда находишься в запасе.
Не