– На чем? – И сам себе ответил спокойно и очень уверенно: – Мы с тобой, Иммануил, как твой старый немецкий тезка Кант, знаем единственный нравственный императив – врага надо убить. Мы с тобой не аферисты. Мы – серьезные люди. И ты знаешь: если ты разочаруешь меня, я убью тебя…
– Ты, Хэнк, думаешь, это так просто? – усмехнулся весело Монька.
– Нет, Иммануил, я так не думаю, – серьезно сказал Андерсон и ткнул сигаретой в сторону столика у входа в бар, где сидели четверо охранников Моньки. – Но эти здоровенные дураки тебе не помогут!
– А вот эти ландскнехты тебе помогут, если я рассержусь на тебя? – спросил Монька и показал на столик в торце зала, где сидели Рудольф Кастль, Лоренцо и Магда.
– Не знаю, – пожал плечами Хэнк. – Это будет зависеть от многого. Но они отличаются от твоих сильно…
– Чем? – поинтересовался Монька.
– Мои ребята убивали только министров и полицейских. И еще – грязных политиканов и банкиров. Они не знают страха, и жизнь для них не имеет цены. Их нельзя испугать и перекупить…
Из ресторана на втором этаже доносилось пронзительно-визгливое тирольское пение «йодли» – йохохахиха-о! Хэнк сосредоточенно курил, а Монька с грустью смотрел на него, раздумывая о том, что никто никому ничего не может объяснить. Хэнк хвастает неподкупной идейностью своих подхватчиков – мелких уголовно-политических людоедов. Ему и в голову не приходит, что господин Гутерман, по прозвищу Монька Веселый, почти тридцать лет носит венец вора в законе, члена высшей в России криминальной касты, самого консервативного противозаконного сословия, замкнутого сообщества людей с убежденностью религиозных сектантов, исповедующих и соблюдающих традиции и заветы поведения, послушников свода миропредставлений, именуемого «блатной закон» и возводящего их тем самым в достоинство уголовного дворянства. А принадлежность к любой аристократии дает не только особые права и преимущества, но и налагает несокрушимые обязательства.
И одно из таких обязательств вора в законе Моньки Веселого, принятых им еще в бесконечно далекие времена, когда в преступной иерархии вор стоял над бандитом выше, чем барон над коногоном, было неприятие кровопролития, презрение к мокрушникам и костоломам и твердая уверенность: вор может убить, только защищая свое достоинство. Долго объяснять, а может быть, и вообще невозможно растолковать чужому, отчего для настоящих, козырных, жуковатых вор-карманник, щипач, или хитрый домушник, или ловкий «майданщик» были всегда фигурами несравненно более почтенными, чем любой громила.
До тех пор, пока не ринулись в криминальное поле беспредельщики, отморозки, бессмысленные жадные скоты, из которых самые удачливые и бессовестные опускались до покупки воровской «короны» и титула «законника». Монька понимал, что виноваты в этом не новые, современные воры, которых презрительно называли «апельсинами», а его собственная былая недоступная каста воров-законников, «синих» – это они опустились до того, что эти грязные блатные объедки покупали себе у них венец! Раньше, давно, в былые славные поры, если бы кто-то из таких пидорасов просто заикнулся об этом, его бы вмиг распустили на восемь клиньев…
– Ты прав, Хэнк, – сказал Монька. – Пожалуй, действительно расчет закончен. Но ты меня огорчил…
– Чем? – удивился Хэнк. Он очень сильно не любил этого грязного еврея, но показать этого не мог – Монька был ему нужен, он был надежен. И кроме того – Хэнк это остро чувствовал, – исходил от старого еврейского гангстера мощный невидимый ток силы, огромной пугающей уверенности, могущество какого-то противного тайного знания, почти неощутимого презрительного превосходства. И потому спросил снова: – Чем я тебя огорчил?
– Если следовать твоим правилам, – вздохнул Монька, – мы с тобой на земле останемся вдвоем. Остальных придется убить…
– Пусть живут, – усмехнулся Хэнк. – Еще понадобятся…
Подумал и, чтобы хоть как-то достать мерзкого еврея, сказал:
– И вообще, Иммануил, речь идет о такой ничтожной сумме, что она не стоит столь серьезного разговора…
– Сумма нормальная, – пожал плечами Монька. – Двадцать процентов от среднеаукционной цены…
– А ты собираешься выставлять ее в «Сотби» или в «Кристи»? – с издевкой полюбопытствовал Хэнк.
– Я не собираюсь ее выставлять. Зачем? – невозмутимо ответил Монька. – Она уже продана…
– Ого! – восхитился Хэнк. – И деньги получены?
– Естественно! – подтвердил Монька. – Картинка давно продана. Под заказ…
Монька видел, что Хэнка разбирают злоба и любопытство – кто эти замечательные клиенты? Швейцарские гномы или техасские керосинщики? Кто под пустую стенку в своей тайной галерее выдает авансом два миллиона? Ах, если бы можно было выйти на них напрямую!
Шалишь! Тебе, дорогой Хэнк, этого знать не полагается. Монька был в курсе, что Левон Бастанян, партнер Джангирова и оператор на подпольном рынке, уже очень давно ничего не продает западным тайным коллекционерам. Нет смысла! Русские! Вот это и есть сейчас лучшие клиенты на художественном маркете ворованного антиквариата высочайшего мирового класса. Там немереные деньги и бешеный поиск их надежной капитализации.
– А если бы мы вчера не взяли картину? – спросил Хэнк. – Ты вернул бы деньги?
– Нет… – покачал головой Монька. – Картину взяли бы другие. Или взяли другую картину в другом месте. Равноценную. Но я и думать не хочу, что ты бы не справился с такой чепухой. Тебе ведь нужны деньги…
– Это не деньги. – Хэнк пренебрежительно пнул кейс под столом. – Мне нужны большие деньги…
– Похоже, – кивнул Монька. – Позволь спросить – а зачем тебе большие деньги?
Хэнк покатал на губах ледяную улыбочку и мягко заметил:
– Иммануил, я думаю, это не твой бизнес, я хотел сказать – тебя это не касается…
Монька засмеялся, потряс седеющей шевелюрой, благодушно сказал:
– Речь идет о таких больших деньгах, что я обязан знать не только, где они вспухнут, но и куда они уйдут. Дело в том, что власть берет нас за жопу не тогда, когда деньги взяты, а в момент, когда мы начали их плавить в наши радости… Поэтому я хочу понять, зачем тебе большие деньги и что ты можешь поставить за них…
– Это зависит от того, насколько они велики, эти большие деньги, – прищурился Хэнк.
– Миллионы. Много миллионов симпатичных североамериканских гринбаксиков… И все – кэшем…
– Это подходит, – уверенно согласился Хэнк. – За них я могу не очень много поставить… Но мне пока нужное… Свою жизнь…
– Ты не ответил, зачем тебе такие бабки, – напомнил Монька.
Хэнк не раздумывал ни секунды:
– Я выполню обет. – Чуть помедлил, будто раздумывал, стоит ли делиться. – Я создам независимый фонд помощи военным инвалидам и ветеранам. Таким, как я сам…
Монька с недоверием глянул на Хэнка, пожал плечами – каждый пусть сходит с ума по своему усмотрению.
– Наркота или оружие? – спросил Хэнк.
– Дурь.
– «Мальчик» или «девочка»?[6]
– Синтетик.
– Объем поставки?
– Неограниченный.
– Моя задача?
– Распространение в Штатах и Канаде… Я получаю товар из России и перебрасываю его через океан. Дальше действуешь ты. Ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя?
– Пока нет…
– Ты – боец. И ты не вмазан в уголовные структуры Штатов. Нам нужна новая, абсолютно закрытая и автономная сеть. Три существующих системы сбыта не подходят. Мы не можем договориться ни с латиносами, ни с какими колумбийскими картелями. Они торгуют естественной наркотой, а мы синтетиком. Это другая цена, другой рынок, другие объемы – мы с ними самые острые конкуренты. И второй путь – партнерство с итальянцами – тоже не годится. «Коза ностра» разрушена и насквозь проедена стукачами, они за грош друг друга сдают…
– А третий путь? Русские?
– Русская братва в Штатах – нам не компания. Их ФБР держит под прицелом всех. Как что-нибудь всерьез залепят – курок нажмут сразу. Всех за ночь поберут. Поэтому нужны не просто другие люди, нужна другая система…
Монька замолк, мгновение подумал и нейтральным тоном добавил:
– Что-нибудь вроде твоих инвалидов и ветеранов…
Хэнк быстро взглянул на него – лицо Моньки было невозмутимо благодушно, и Хэнк с отвращением подумал, что этот мерзкий «кайк», этот жид расколол его в одно касание.
– Подумай, по силам ли тебе такая игра… Не торопись, все взвесь… Время есть. Дело это очень серьезное, за ним стоят большие крупняки… Надеюсь, что ты не будешь разочарован…
– Я никогда не бываю разочарован, потому что я никому не верю, – желчно сказал Хэнк. – Как мы рассчитываемся?
– По-честному, – добродушно улыбнулся Монька. – Хозяева товара перед отправкой называют мне минимальную цену. Они в курсе всех этих дел. Я перебрасываю товар к тебе. Через три месяца ты возвращаешь мне деньги – две трети названной суммы в кэше…