— Успокойся Теренс, — Терцо поднялся с дивана, но так и не сделал ни шагу в его сторону. — Не стоит волноваться. Это плохо сказывается на тебе.
— Твои глаза, — ахнула Бет, — они желтые.
Дрожащими руками Бет вытащила зеркальце из маленькой сумочки, которая полетела вслед за ней на пол, когда Теренс пытался забрать ее подальше от Евы. Она на миг задержала руку, перед тем как дать ему, наверное, раздумывая, стоит ли смотреть на себя, но тут же резко протянула зеркальце Теренсу — видимо она не хотела этого видеть.
— Они не навсегда желтые, — прошептал ей Калеб. Бет с мокрыми от слез глазами была поистине ужасным зрелищем. И все же она признательно кивнула Калебу, не смотря на то, что теперь знала про него.
Теренс лишь мельком глянул на себя, и зеркало назад перекочевало в руки Бет.
— Теренс, — Калеб поднялся с кресла, отпуская мою примерзшую к нему руку, и усадил возле меня Бет. Теренса же почти насильно толкнул на диван, хотя он и так не мог проявлять сопротивления. — Прости, но все это правда. Мы не люди, это действительность, как и то, что вы теперь оборотни. Не в наших силах, что-либо изменить, но мы хотим помочь,… понимаешь? Помочь!
— Сколько тебе лет! — внезапный вопрос Теренса, не заставил Калеба смутится. Он выпрямился и улыбнулся, понимая, о чем говорит Теренс.
— Мне 84.
— Мой лучший друг — старик, — присвистнул Теренс.
— Ты убиваешь людей? — снова спросил он.
— Теперь нет, но мне приходилось.
— А остальные? — Теренс осмотрел мою семью таким странным взглядом, что я даже не знала что думать.
— Бывало, — ответил вместо Калеба Терцо. — Но мы уже десятилетия живем, питаясь животными.
— Ой, да что вы с ним дурачитесь — воскликнул Прат, — милый мальчик, ты тоже вполне можешь убить человека, так что не обольщайся. И поверь — тебе понравиться!
— Вы уверены, что он ваш брат, мистер Туорб? — Теренс уже практически взял себя в руки, раз попытался пошутить.
Это вызвало волну облегченных вздохов и смеха в комнате, улыбнулась даже Ева. Не смешно было одной Бет, да и, пожалуй, Прату.
— К сожалению да, единокровный брат, — развел руками Терцо.
Как больно было смотреть на поникшие лица Теренса и Бет, всегда таких жизнерадостных ранее, а теперь вовсе потерявших свой свет. Но Теренс уже был на пути к тому, чтобы справиться со всем этим, но не Бет. Отстраненная фигура Евы тоже вовсе не напоминала мою подругу. И больше всего меня раздражало то, как Прат насмехался над ними, будто бы их ситуация и искреннее переживание всех присутствующих — это смешное, достойное порицания дело. А сами Теренс, Бет и Ева дураки — потому что получили, можно подумать, самый драгоценный в своей жизни дар. Я могла бы радоваться такому — потому что столько лет была готова к подобному, но не они! Меня выворачивало от его гадкой ухмылки, теперь полустертой словами Теренса. Его улыбка искажала это красивое правильное лицо, обрамленное черными кудрями.
— Нам теперь нельзя помочь, — слова Бет заставили всех перестать улыбаться. Она прислонилась жалобно ко мне, и это была ее первая попытка показать истинные чувства. Я обняла ее, и тут же наткнулась на обиженный непонимающий взгляд Евы. Ее я так не могла обнять и она это понимала, чувствовала мой страх, как бы я не пыталась его скрыть. Но ведь сейчас, когда вокруг было столько существ готовых прийти мне на помощь, я могла сделать это, не так ли?
И я, не колеблясь, протянула ей руку, и этот жест остался, будто бы незамеченный ни кем. Ева с сомнением и в то же время желанием пошла мне на встречу. Бет на миг дернулась, когда Ева очутилась рядом, и тут же улыбнулась ей. Это же всего лишь Ева, было написано на ее лице, и, тоже отметив эти чувства, Ева осторожно опустилась возле нас. И вот мы уже сидели рядом, как в старые времена. Словно они снова люди…
Калеб, увидев нашу троицу в сборе, не кинулся, как я ожидала, чтобы оградить меня от Евы… он улыбнулся, будто бы так и должно быть. Ведь теперь так будет всегда: я человек, а с двух сторон от меня оборотни и вампиры. Мой мир значительно расширился, хотела я того или нет.
— Как вы нам поможете? — спросил Теренс, сдавшись, наконец, под напором моей семьи. Он еще не верил, но его чувства уже верили. Теренс успокаивался, глаза вернулись к зеленому цвету, такому привычному и знакомому, неотделимому от него. Но он дрожал, так же, как в тот день, когда волки напали на них.
— Тогда начать стоит с нас с Терцо!
Глава 17 а. Предистория
Мы были бессмертны, мы были всесильны,
О синее небо разбились молитвы,
Зеленой травой шелестит тихо лето,
О свод поднебесья ударилась птица,
Июльское солнце шутя разломило
Надежду на сон — в преддверии бури,
И серые тучи кружатся, ликуя,
И бьют о чужие ворота, как стоном.
В дожде утопили, бичом исхлестали,
Пусть тает дорога на небо, пусть тает!
Рассыпались звезды — гроздь ягод в ладони,
Укройте! И раны омойте росою!
Мы были другими, мы в ночи бессонной
Скитались, прощались в тенетах разлуки,
Со смертью венчались, витая в молчании.
Остались лишь сны, что на белой стене
Писали слепыми руками, да чаша
Вин терпких рубиновых, смешанных с ядом,
Надежда в несбывшемся песней не спетой
Осталась печатью на теле распятом
(Lomien)
Грем оставил книгу на столе и опустился на подлокотник диванчика, где сидели мои родители. Его глаза всего лишь на миг скользнули по комнате, чтобы найти Еву, и тут же вернулись обратно к Теренсу. Почему-то и он не посчитал такую близость Евы ко мне и Бет опасной, а ведь подходила ночь.
— Ой, подождите, пока я выйду, чтобы не слышать этой животрепещущей, слезливой истории. Лучше пойду к близнецам! — Прат, как всегда театральным жестом влез в разговор.
— О, а ты еще здесь? — наиграно удивился Калеб, — Когда ты молчишь, ты, словно перестаешь для всех существовать.
Прату не удалось правдиво скорчить гримасу, которая напоминала бы пренебрежение. Он явно был задет словами Калеба. Но на него уже никто не обращал внимания, кроме меня. Я проводила взглядом Прата, и поняла, что его можно было назвать, почти расстроенным. Значит ли это, что рассказ отца и Грема, коснется и Прата?
— Я уже понял, что Прат не очень любит людей, еще как только он приехал, — заметил Теренс, стоило дверям за Пратом закрыться. — Но он так же относиться к вампирам и оборотням?
— У него было тяжелое детство, — улыбнулся Терцо, как всегда считающий себя виноватым, за поведение брата.