Читать интересную книгу Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Известие об этом последнем факте было встречено с оглушительным энтузиазмом. Некоторые из дам приставили к своим глазам батистовые платочки. Секретарь продолжал:

3. Генрих Беллер справлял несколько лет официантскую должность при публичных обедах и все это время употреблял в большом количестве иностранные вина. Не может сказать наверняка, сколько он уносил к себе бутылок от каждого обеда, но ручается, что вино, содержавшееся в них, выпивал аккуратно. Чувствует упадок сил, дрожание в членах и меланхолию в душе, сопровождаемую постоянной жаждой, что, по его собственному сознанию, есть последствие горячительных напитков. Генрих Беллер теперь без должности и не употребляет больше ни по какому поводу ни одной капли иностранных вин (громкие рукоплескания).

4. Фома Бортон, поставщик мяса для кошек лорда-мэра, шерифов и многих членов Верхнего и Нижнего Парламента (провозглашение имени этого джентльмена было принято с пламенным энтузиазмом) имеет деревянную ногу и утверждает, что деревяшка стоит ему очень дорого, потому что скоро избивается о камни. Прежде он покупал подержанные деревяшки и выпивал каждый вечер, на сон грядущий, по два стакана джина с горячей водой (глубокие вздохи на дамской половине). Подержанные деревяшки, говорит он, нередко разбивались вдребезги об острые каменья, и это, по его убеждению, происходило от чрезмерного употребления джина с горячей водой. Теперь Фома Бортон покупает всегда новые деревяшки и в рот ничего не берет, кроме воды и слабого чая. Новая деревяшка служит ему вдвое дольше поношенной, и это обстоятельство он исключительно приписывает своей воздержной жизни (громкие и торжественная руклоплескания).

Доводя таким образом все эти в высшей степени утешительные факты до вашего сведения, милостивые государыни и государи, комитет надеется со временем распространить крут своих действий к общему благу человечества и особенно Англии, где, как известно, всякое доброе семя быстро приносит свои плоды, разрастаясь по всем трем соединенным королевствам. Благодаря нашим соединенным усилиям, наступит без сомнения счастливая пора, когда столетние старики и старухи, пользующиеся употреблением всех своих физических и нравственных сил, не будут считаться редкостью на нашей плодоносной почве. Для этой цели комитет употребит на будущее время все свои старания для того преимущественно, чтобы привлекать к «Соединенному обществу» молодых людей, цветущих здравием и красотой. Нет ни малейшего сомнения, что, при наших общих усилиях, молодые люди сохранят надолго те редкие качества, которые делают их столь приятными и любезными в обществе кроткого и нежного пола. В заключение этого я желал бы, милостивые государыни, пропеть перед вами одну из тех старинных баллад, где поэт живописно рисует добродетели одного лодочника, который, без сомнения, следовал правилам умеренности и воздержания всю свою жизнь, за что и пользовался постоянно благосклонностью кроткого и нежного пола (необузданный восторг).

— О каком это кротком и нежном поле говорит он, Сэмми? — спросил шепотом мистер Уэллер старший.

— О женщинах, я полагаю.

— Ну, так он врет чепуху, мой милый. Желал бы я натолкнуть на него твою мачеху! — заметил мистер Уэллер.

Дальнейшие замечания нескромного старика были прерваны началом пения знаменитой баллады о том счастливом лодочнике, который всю свою жизнь, не думая ни о чем, перевозил только через Темзу прекрасных леди, когда не было на этой реке ни одного из нынешних мостов. Когда песня подходила уже к концу и дамы готовились увенчать певца общим залпом рукоплесканий, в комнату суетливо вбежал опять небольшой плешивый человек и шепнул что-то на ухо мистеру Антону Гомму.

— Друзья мои, — сказал мистер Гомм, обращаясь к публике с озабоченным видом, — почтенный делегат наш, мистер Стиджинс, извиняется, что не мог подоспеть к началу заседания, и просит теперь позволения войти. Он стоит внизу.

Батистовые платочки заколыхались теперь в воздухе с необыкновенной энергией и силой, потому что мистер Стиджинс пользовался особенной благосклонностью всех прекрасных леди, принадлежавших к кирпично-переулочному обществу соединенных друзей.

— Он может войти, я полагаю, — сказал мистер Гомм, бросая на дам умильные и нежные взоры. — Брат Теджер, просите сюда мистера Стиджинса.

Плешивый человек, откликнувшийся на имя брата Теджера, торопливо побежал на лестницу, и через минуту перед дверью залы послышались чьи-то тяжелые и неровные шаги.

— Валит, Сэмми, валит! — прошептывал мистер Уэллер, с трудом подавляя свой истерический смех.

— Не говори мне ничего, или я принужден буду уйти, — отвечал Самуэль. — Вот он ломится в двери. Я слышу, как он трется боком о штукатурку.

В то время как Самуэль говорил таким образом, маленькая дверь отворилась, и на пороге появился мистер Стиджинс всей своей особой. При входе его вся зала огласилась самыми неистовыми рукоплесканиями, сопровождаемыми топаньем ног и необузданным размахиванием батистовых платков; но, к великому удивлению, мистер Стиджинс на все эти изъявления задушевного восторга не думал отвечать ни поклоном, ни приветственной речью. Он стоял посреди залы, покачиваясь во все стороны, и неподвижно устремил свои глаза на оконечность свечи, поставленной на зеленом столике.

— Вы, кажется, нездоровы, брат Стиджинс? — шепнул ему мистер Антон Гомм.

— Нет, сэр, вы врете, — отвечал мистер Стиджинс свирепым тоном, — я совершенно здоров, если вы не совсем ослепли.

— Очень хорошо, — сказал мистер Антон Гомм, отступая на несколько шагов.

— Конечно, все в этой компании согласятся, что я именно таков, как мне следует быть, — сказал мистер Стиджинс.

— Конечно, конечно, — проговорил мистер Гомм.

— A кто не согласится, так оно того… того оно как… того… понимаете, сэр? — продолжал достопочтенный Стиджинс.

— Как вам угодно, — отвечал наобум мистер Антон Гомм.

В зале воцарилось глубокое молчание, и все, казалось, с нетерпением ожидали возобновления прерванных занятий.

— Не угодно ли вам обратиться к собранию, сэр? — сказал мистер Гомм.

— Нет, сэр, — отвечал мистер Стиджинс. — Нет, сэр. Не угодно, сэр.

Члены собрания переглянулись друг на друга, и ропот изумления пробежал по всей зале.

— По моему мнению, сэр, — сказал мистер Стиджинс, расстегивая верхние пуговицы своего сюртука и стараясь выражаться как можно громче, — по моему мнению, сэр, вы все тут перепились, нализались, как… как… как мерзавцы. Послушайте, Теджер, — продолжал мистер Стиджинс, обращаясь с возрастающей лютостью и свирепостью к небольшому плешивому человеку, — вы пьяны, сэр, пьяны как стелька.

С этими словами мистер Стиджинс, увлекаемый похвальным желанием поддержать и распространить трезвое состояние между всеми почтенными сочленами добродетельного общества, ударил мистера Теджера сжатым кулаком по самой середине носа с таким блистательным успехом, что плешивый человек опрокинулся навзничь и стремглав полетел по лестничным ступеням в нижний этаж.

С шумом, криком и плачевными взвизгами женщины повскакали со своих мест и устремились отдельными маленькими группами к любимым братцам, стараясь защитить их своими объятиями и руками от угрожающей беды. Такой взрыв сестринской привязанности оказался почти гибельным для мистера Гомма, снискавшего удивительную популярность в этом филантропическом кругу. Женщины густыми толпами обступили его спереди и сзади, повисли на его плечах, на шее, на руках, так что бедный президент чуть не задохся от этих пылких выражений братской дружбы и любви.

Большая часть свечей загасла, и в парадной зале воцарился страшный беспорядок.

— Ну, Сэмми, теперь будет и на моей улице праздник, — сказал мистер Уэллер старший, снимая свой верхний сюртук, с обдуманным и решительным видом: — я учиню теперь свою расправу.

— Что ж ты намерен делать, старина? — спросил Самуэль.

— A вот увидишь, — отвечал мистер Уэллер.

И прежде чем Самуэль успел вникнуть в сущность дела, мужественный родитель его пробился в отдаленный угол комнаты и напал, с отменной ловкостью, на достопочтенного мистера Стиджинса, который, между тем, продолжал изливать потоки своего пьяного красноречия на беспорядочную толпу.

— Отступи, старичина! — закричал Самуэль.

— Приступлю, демон его возьми, приступлю! — заголосил старик и, без дальнейших проволочек, влепил удар в открытую лысину достопочтенного мистера Стиджинса, начинавшего в свою очередь становиться в боевую позицию так, однако ж, что ноги изменяли ему на каждом шагу. Мистер Уэллер продолжал хорохориться, размахивая обеими руками.

Сознавая бесполезность всех своих увещаний, Самуэль надел свою шляпу, перебросил через плечо сюртук своего отца, насильственно схватил его за оба плеча, повернул налево кругом и быстро повел его с лестницы на улицу, продолжая держать его крепко до тех пор, пока, наконец, не повернули они за угол ближайшего переулка. Обернувшись назад, Самуэль увидел, как, при криках раздраженных братцев и сестриц, пьяного Стиджинса потащили куда-то и как расходились в разные стороны достопочтенные члены кирпично-переулочного общества соединенных друзей умеренности, трезвости и воздержания.