То есть не изменилась бы, если б не алки. Видимо, отряд пришел сюда совсем недавно. Слышен яростный лай собак, заполошное кудахтанье кур, мычание коров.
- Что это?! - спросил Моррест. В первый миг показалось, что проводник предал и вывел их прямо на алков.
- Когда выходил, их не было, - оправдывался юноша.
- Сам мижу, - уже спокойнее буркнул Моррест. Алки, похоже, располагались на ночлег, только вступив в деревеньку. Почти сплошь - лучники, как и "заказывал". Но много-то как их, почти пятьдесят, или около того... Интересно, зачем они тут?
- Ну, началось... Милка, курки, яйки, - буркнул Моррест. Рассыпавшиеся по улицам алкские пехотинцы чем-то неуловимо напоминали немцев из фильмов "про войну". - Партизанен стреляйт...
- Что?
- Бесцеремонные они, я смотрю. Но беспечные. Постов не выставляют. А ваши, небось, думают, что все равно, под кем жить - под Амори, или под Кардом...
- Правда ваша, катэ, - вздохнул парень. - Вот и жрец нам говорит, мол, все происходит по велению судьбы, и алки тоже пришли по грехам нашим...
- А ты?
- А я что? Я как все. Только, думаю, не дело это, если в гости с оружием приходят... Наша это земля, а они сами чужие... Наверное, так...
Небольшая кучка алков собралась посреди села. Один что-то говорил, жестами показывая на окрестности, остальные слушали и по очереди бежали в указанном направлении. "Посты расставляют" - сообразил Моррест.
Это и правда оказались дозоры. Двое лучников прикрыли дорогу, засев в кустах напротив свежей пашни. Еще двое влезли на невысокую вышку у часовни, на котором висело единственное на всю деревушку медное било. "Этих надо валить сразу" - решил Моррест. Вроде бы отряд немаленький, наверное, полусотня, и по хорошему деревню стоило обойти десятой дорогой. Но Морресту все больше хотелось напасть: вид беспечных и бесцеремонных завоевателей действовал на нервы. Да и не повоюешь особенно на голодный желудок и без стрел.
Еще два парных дозора патрулировали улицу, с факелами и копьями они ходили туда-сюда по деревне, стараясь держать друг друга на виду. Едва ли эта мудрая предосторожность - следствие опыта борьбы с партизанами: какие партизаны на четвертую ночь войны? Скорее, алки просто добросовестно исполняют уставы, да используют горький опыт боев в Верхнем Сколене.
А остальные расходились по дворам. Уверенно, по-хозяйски распахивая пинками двери, лучники деловито стреляли кур, дюжие латники тащили испуганно блеющего барана, кто-то притиснул к стене молодку и жадно лапал ее за грудь, та пищала и пыталась вырваться. Отчего-то только сейчас Моррест обратил внимание, что алкские шлемы по форме напоминают немецкие каски. Не хватало только шмайссеров на ремнях да серо-зеленых мундиров, впрочем, алки были хороши и с луками. Вскоре над полем поплыл аромат шашлыка - Моррест почувствовал, как желудок вот-вот швырнет его в самоубийственный бросок к домам. Только чудовищным усилием воли он заставил себя сидеть в кустах.
- Суки, - прошептал над ухом парень. - Они же всю скотину сожрут...
"И с нами не поделятся" - мысленно закончил фразу Моррест.
Меж тем алки, наконец, рассосались по домам, и на первый взгляд все стало по-старому. Увы, пасторальный пейзаж облитой луной деревеньки начисто портили алки. Вскоре Моррест заметил мужика в шлеме, но без кольчуги и без штанов. Никого не стесняясь, как солдат Вермахта на Смоленщине, алк приподнял свое невпечатляющее хозяйство и с пьяной ухмылкой пустил с крыльца струю. Похоже, при этом он что-то напевал.
- Мы их...
- Погоди. Пусть успокоятся, лягут спать... А то мы пол-деревни разнесем. Пока позови сюда Гестана и Гаррольма - это тот, который с повязкой на глазу.
Парень ушел. Затаившись, Моррест продолжал наблюдение. Деревня молчала, будто затаившись в ожидании недоброго. И оно не замедлило воспоследовать.
Сперва Моррест даже не понял, отчего тишину взорвали крики. В голосах, говоривших по-алкски, звучало злорадство и вожделение, в сколенских - страх и омерзение. Голоса все повышались, вскоре все участники перепалки орали, кроя друг друга матом. Потом дверь дома почти у самой часовни распахнулись, на улицу вывалилась растрепанная женщина в исподнем, за которой гнался подвыпивший алкский пехотинец. Сзади, гогоча и выкрикивая непристойности, неслись четверо дружков. Вот один вцепился грязной пятерней в волосы, опрокинул женщину, навалился сверху, затыкая рот какой-то тряпкой. Дружки помогали, как могли - перевернули женщину на живот, один ухватил за руки, второй и выбежавший следом бородач раздвинули ноги. Все происходило у калитки, можно сказать, на пороге ее дома. Потом алк тоже снял штаны и одним движением навалился на женщину. Глаза несчастной едва ли не вылезли из орбит. С довольным не то рычанием, не то хрюканьем алк пристроился между ног и ритмично задвигался, все ускоряя и усиливая толчки. Из-за кляпа женщина не могла кричать - только мычать, по молодому, симпатичному, хоть и вывалянному в грязи лицу текли слезы.
С удовлетворенным "ффух" первый ублюдок кончил. Но от перестановки мест слагаемых, как водится, мерзкая сумма не изменилась. На место первого насильника пристроился тот, который держал одну из ног - и все продолжилось в том же духе. Потом был третий, четвертый - и снова первый... Больше всего на свете Морресту хотелось вскинуть винтовку, дослать патрон - и снести ублюдку башку тяжелой пулей почти в упор. А потом жестоко, без малейшей жалости, перестрелять остальных. Даже не так, не просто перестрелять. Прострелить им животы и оставить издыхать, в мучительной агонии срывая ногти о землю и катаясь в грязи. Увы, тогда алки всполошатся раньше срока - и большая часть выродков уйдут живыми. А они этого ну никак не заслужили.
Иногда не жалость и милосердие, а именно ненависть заставляет подарить врагу лишние минуты жизни. Чтобы потом он проклинал эти минуты, моля поторопиться смерть-избавительницу...
- Что же они делают, она же ребенка под сердцем носила, - услышал Моррест яростный шепот Гестана. Сотник тискал рукоять меча, но сдерживался. В отличие от мальчишки он еще как-то держал себя в руках. "Правильно я его отослал, - подумал Моррест. - Точно бы наворотил дел, а мне терять людей нельзя".
- Ты ее знаешь? - так же шепотом спросил Гаррольм. От ярости сотник, похоже, забыл о ране и дергающей, мозжащей боли в голове.
- Да. Жена племянника старейшины. Семнадцать лет же ей...
Из дома вырвался еще один человек - на сей раз явно сколенский мужик лет сорока, с топором в руках. Занес оружие над ближайшим из насильников...
...Наверное, он и сам понимал, что обречен: не справиться крестьянину с колуном с пятью воинами с пеленок, настоящих псов войны. Но как потом... нет, даже не прикоснуться к той, кого клялся оберегать - и не сберег... как даже взглянуть на нее после всего? Лучше уж сразу, как в омут с обрыва...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});