своей административной немощи развели в Индостане! — пишет он в автобиографии. — Мне было уже сорок лет, в я был широко известен в Индии как своей санитарной деятельностью в Бэнгалоре, так и работами по малярии, но за все свои труды и страдания я не получил никакого повышения, никакой благодарности…»
IV
Прошло два года, и вот в июне 1897 года Рональд Росс возвращается в Секундерабад. Пора уже было прийти северному муссону с его прохладой и дождями, но он почему-то не приходил. Раскаленный ветер засыпал облаками каменистой пыли лабораторию Росса. Ему от души хотелось выбросить за окошко свой микроскоп; последнее оставшееся в нем зрительное стекло треснуло, а металлические части покрылись ржавчиной от постоянно лившегося на них пота. У него в комнате была пуэнка, благословенная прохлаждающая пуэнка, но он не мог пустить ее в ход, потому что она сдувала со стола его мертвых комаров. А когда к вечеру стихал порывистый ветер, заходящее солнце все еще было закрыто ужасной пылевой завесой… И Рональд Росс писал:
Умолкли жизни голоса…
Не страшный суд ли начинается?
Залиты кровью небеса,
И даже камни рассыпаются.
Это его немного облегчало и успокаивало.
16 августа он раздел догола своего очередного малярика достославного Гуссейн-хана и, уложив его под москитную сетку, пустил на него новый вид только что пойманного комара, которого он в своей малонаучной классификации называл просто «бурым комаром». Комары напились крови из Гуссейн-хана, а затем день за днем Росс их убивал и рассматривал их желудки.
19 августа у него оставалось еще три бурых комара. Вскрыв одного из них, он с безнадежным видом стал смотреть на стенки его желудка, напоминавшие своими правильными красивыми рядами клеток вымощенную булыжником мостовую. И вдруг его внимание было привлечено оригинальной картиной.
Среди этой мостовой из клеток, выстилающих стенки желудка, лежал странный круглый предмет, диаметром около 1/2500 части дюйма. А вот и другой такой же… Но черт возьми! До чего невыносимая духота! Он прекратил исследование.
На другой день он увидел ту же картину. В стенке желудка предпоследнего из комаров, четыре дня тому назад пососавшего крови несчастного Гуссейн-хана, оказались такие же круглые тельца (их очертания были гораздо резче, чем очертания желудочных клеток), и каждый из этих кружочков был «набит крошечными черными как смоль зернышками».
«Да, не может быть сомнений… Это тот же самый малярийный паразит, которого я видел в крови Гуссейна… И такие же точно зернышки пигмента…»
Он томился и метался в ожидании следующего дня — пятого с тех пор, как он пустил под сетку стадо комаров на Гуссейн-хана.
«21 августа я убил последнего бурого комара, — пишет он доктору Мэнсону, — и ворвался в его желудок!»
— Да! Вот они снова, эти круглые клетки… одна… две… шесть… двадцать штук. Они гораздо крупнее, чем были во вчерашнем комаре… Они растут!
Значит, они живые… Значит, это действительно малярийные паразиты!
Он был на седьмом небе от восторга! Он должен писать стихи!
Я узнал твои деянья,
О, убийца вековой!
Я проник до основанья
В тайну смерти роковой!
Знаю, в чем теперь спасенье,
Грудь восторгами полна…
О ликуйте, поколенья!
Смерть вам больше не страшна!
Он сейчас же написал письмо Мэнсону, рассказав ему в мельчайших подробностях об этих прелестных кружочках, набитых черными как смоль точками, и послал обстоятельную научную статью в «Британский медицинский журнал».
После этого наступил грустный антракт. Высшее начальство индийского медицинского ведомства никак не хотело его признавать; от него требовали активной врачебной работы, и только врачебной. Он бомбардировал телеграммами главного доктора, он умолял Мэнсона похлопотать за него в Англии… Все было напрасно. Его отправили на север, где было мало комаров, а те, которых ему удавалось поймать, не хотели кусаться из-за холода. Туземные жители (бхилы) были настолько дики и суеверны, что ни за что не давали ему колоть пальцы.
Все, что ему оставалось там делать, это ловить форелей и лечить чесотку. Как он бесился и неистовствовал!
V
Наконец хлопоты Патрика Мэнсона увенчались успехом, и Росс был переведен в Калькутту, где к его услугам была хорошая лаборатория, помощники, масса комаров и столько маляриков с полумесяцами в крови, сколько его душе было угодно. Он дал в газету публикацию о помощниках. Из целой толпы явившихся к нему темнокожих людей он выбрал двоих. Первый из них, Магомет Букс, был с виду большой плут, и потому, собственно, Росс на нем и остановился, так как он считал, что все плуты — люди с головой. Вторым помощником он выбрал себе Парбуну. Все, что нам известно об этом человеке, — помимо того, что он носил громкое имя Парбуны, — это то, что он отрезал себе все пути к бессмертию, сбежав тотчас же после первой получки жалованья.
И вот Росс с Магометом Буксом горячо взялись за работу по отысканию кружочков с черными точками в желудках комаров.
Магомет неустанно рыскал по водосточным трубам, грязным прудам и вонючим канавам Калькутты и ловил комаров; он приносил и серых, и бурых, и пестрых, и зеленых с крапинками на крылышках… Магомет оказался золотым человеком. Казалось, что комары питают к нему какую-то особенную привязанность: ему всегда удавалось заставить их кусать больных индусов, когда Росс никак не мог этого добиться. Магомет им что-то шептал при этом… Большим ли он был мошенником? Нет, не особенно; у него была только одна маленькая слабость: он аккуратно раз в неделю напивался до полусмерти. Но как же обстояли дела с экспериментами? Увы, они обстояли настолько же печально, насколько блестяще обстояло дело с Магометом, и Россу начинало уже казаться, не адской ли жарой были вызваны те дивные видения, которые являлись ему в прошлом году в Секундерабаде?
Но тут ему пришла в голову счастливая мысль. Птицы ведь тоже болеют малярией. Микроб птичьей малярии вполне похож на человеческого паразита. Не попробовать ли заняться птицами?
Магомет Букс снова отправляется в экспедицию и приносит воробьев, жаворонков и ворон. Они размещают их в клетках, обтянутых москитными сетками, и Магомет по целым ночам дежурит у клеток на полу, охраняя их от кошек.
В день св. Патрика в 1898 году Рональд Росс впустил десять серых комаров в клетку с тремя жаворонками, кровь которых кишела зародышами малярии.
Через три дня Росс мог уже констатировать, что «микроб птичьей малярии развивается в стенке желудка серого комара