Людмиле она рассказывала об Игоре все, кроме писем вымогателей.
У Тани больше уроков не было, и она пошла домой. Напротив школы ее ждал Максим с машиной.
— Куда отвезти тебя, золотая моя? — спросил он, открывая перед ней дверь машины.
Таня села в машину:
— Сначала ко мне, я возьму письма, а потом в милицию, я обещала сегодня их принести.
— А потом? — Максим уткнулся носом в ее плечо, — я соскучился.
— Потом снова ко мне, нам нужно поговорить.
Таня намеренно тянула время, письма можно было принести в другой раз, но ей не хотелось так расстраивать Максима, настолько счастливым он выглядел.
Как только они вернулись из милиции. Максим хотел ее поцеловать, но она уклонилась и села на диван. Максим опустился на пол и, обняв ее ноги, положил подбородок ей на колени, заглянув в глаза:
— Танечка, как я мечтал об этом, что мы будем вместе. Мне так много тебе нужно сказать, что…
— Погоди, Максим, я так не могу. Понимаешь, пока Игорь сидит, то, что мы делаем…, я делаю — это предательство.
Максим поднял голову:
— Ты его любишь?
— Не в этом дело, получается, я пользуюсь тем, что он в заключении. Я должна раздать деньги кредиторам, чтобы помочь выйти ему на свободу. И пока его не освободят, мы не должны встречаться. Ты меня понимаешь?
— Но ведь всё уже произошло. Что изменится, если мы перестанем видеться? Или тебе было плохо со мной этой ночью?
— Хорошо. Но то, что вчера случилось — это был взрыв, порыв…, я не знаю, как сказать, что-то сильнее меня, захватило и унесло, как ураган. Но если так будет продолжаться дальше, это будет осознанное предательство. Я не могу встречаться с тобой, пока Игорь сидит. Давай подождем, когда его выпустят.
— А если его не выпустят? — спросил Максим, поднимаясь.
— Тогда и будем решать. А сейчас я должна раздать деньги.
Максим сел рядом с ней на диван:
— Я спрошу у отца, не перегнули ли палку в этом деле.
— А он может помочь?
Максим кивнул:
— Наверное.
Таня, судорожно кинувшись ему на грудь, с благодарностью обняла его:
— Спасибо, солнце. Объясни ему, пожалуйста, это не спекуляция.
Сев прямо, Таня начала сбивчиво, но подробно рассказывать, в чем обвиняют Игоря.
— Я все понял, любимая. Одного я не понимаю, почему мы должны расстаться? Я так долго ждал тебя, и в тот момент, когда все прекрасно, ты меня бросаешь? Мы сделаем все возможное, чтобы он быстрей вышел на свободу. Но то, что произошло, уже произошло, и для него ничего не изменит. Я люблю тебя, останься со мной.
Максим стал быстро целовать ее щеки, нос, лоб. Таня тихонько засмеялась и, слегка отворачиваясь, с притворным усилием отстранила Максима. Тот, тоже притворяясь, что борется с ней, старался запечатлеть как можно больше поцелуев на ее лице. Таня, вдыхая теплоту его тела, невольно поддалась на его шутливые ласки, подставив губы для поцелуя, но тут же оттолкнула его:
— Максим, не надо!
— Но ты же сама хочешь этого.
— Максим, пойми, мне тоже нелегко держаться. Но нельзя, иначе я не могу, а ты давишь на меня.
Максим отпустил ее:
— Никогда, никогда больше я не буду принуждать тебя.
— Тогда иди. И поговори с отцом.
— Обязательно.
Максим ушел.
Она позвонила Максиму через два дня. Он сказал, что отец воспользовался так называемым «телефонным правом», вмешавшись в дело Маршалина, и что на днях тому заменят меру пресечения подпиской о невыезде, раньше не получилось из-за выходных. А в дальнейшем дело должны вообще закрыть.
Максим не обманул, через день Игоря выпустили. Он позвонил ей утром в школу, чтобы сообщить радостную новость, обещал вечером к ней зайти, а пока собирался отмокать в ванне. Таня принесла домой деньги, которые прятала в кабинете в школе — она так и не начала раздавать людям долги. Разморозила курицу. Игоря надо хорошо накормить, бедняжка, он столько натерпелся.
Она не ожидала такой реакции Игоря. Таня подробно рассказала ему о борьбе, разгоревшейся вокруг денег, и в двух словах о том, что произошло после обезвреживания банды. Что после этого они, конечно, не могут быть вместе. И почему она решила, что Игорь смирится с этим и спокойно уйдет? Она и до этого немного рассказывала ему о Максиме, совсем немного, потому что не хотела ворошить прошлое, ее задача была — забыть Максима.
Игорь не мог поверить, что она сама захотела уйти к Максиму. Она открывалась ему все больше и больше, а он все кричал:
— Не может быть! Признайся, что это плата за его помощь! Пойми, ты ничего ему не должна! Это он тебе должен, за то, что ты не засадила его в колонию, хотя его место там. Ты свободна от всех обязательств перед ним. Я убью его, если он заставит тебя расплачиваться таким образом. Ты вольна решать сама, что тебе делать.
Таня была напугана, никогда раньше она не видела Игоря таким сердитым. Игорь был старше её на четыре года, шесть лет проработал на комбинате, был умным, напористым, энергичным, эти качества приносили свои плоды — он быстро продвигался по службе, смог заработать на однокомнатную кооперативную квартиру, но его энергия никогда не выплескивалась в агрессию. Или она его еще мало знает? «Нет, это просто нервы, сказывается пребывание в СИЗО, ведь он только утром вышел», — решила Таня.
Постепенно Игорь успокоился и даже согласился поверить, что в этот раз ее ни к чему не принуждали.
— Значит, это ловкая игра, игра в благородство, — сделал он вывод.
Понемногу разумные доводы Игоря возымели на Таню свое действие — она начала сомневаться в искренности чувств Максима, своих чувств. Когда она надолго замолчала, не имея слов возражений, Игорь крепко обнял ее и стал целовать. Таня остановила его:
— Игорь, погоди. Неужели ты так просто простишь мне то, что я сделала? Неужели тебе безразлично, что у меня было с Максимом?
— Конечно, нет, глупенькая. Мне очень больно, но ты ни в чем не виновата.
— Но я изменила, предала тебя! — она не понимала его. — И ты не сердишься на меня?
— Как я могу сердиться на тебя? Тебе пришлось рисковать жизнью ради меня, ты не побоялась отстаивать мои интересы перед бандитами, практически, это ты вызволила меня из СИЗО. И это означает, что ты любишь меня. А предала ты, прежде всего, себя, забыв все то зло, которое тебе причинил этот подонок.
Игорь принялся уверять, что ее вины в том, что произошло, нет, а есть психологическая зависимость от Максима, как первого мужчины, наложившего рельефный отпечаток на ее дальнейшую сексуальную жизнь. Это как болезнь, как наркомания, от которой нужно излечиться.