Когда на реке показалась баржа, Жюль укрылся в лесу. Лучше, чтобы мальчика не видели. Пока не время…
С чего ты взял, что ты — героический рыцарь? Что ты совершил? Может быть, я уже о тебе слышал?
— Не думаю. Я… Я встречал летающего льва, сделанного целиком из золота и серебра. И нашел доспех, созданный древними богами для короля. М-м… Ну, вот и все пока что.
Но я знаю, что совершу и другие подвиги.
Совершишь подвиги? Жюль встряхнулся. Звучит так, будто ты собираешься кого-то убить. Не хочу показаться назойливым, но мне кажется, что ты еще ничего особенного не совершил. Как тебя вообще зовут?
— Мишель Сарти.
Жюль был доволен тем, что мальчик выполняет их договоренность и не выдает своего настоящего имени даже лошади.
— А тебя как зовут-то?
Белый Гром.
— Ты продолжаешь дразниться?
Почему? Разве с именем что-то не так?
— Хм… Ну, оно звучит как-то странно.
Странно! Я белый жеребец, и мои копыта стучат, словно удары грома, когда я несусь галопом. Так что странного в моем имени?
— Хорошо, хорошо, я не хотел тебя обидеть. — Мальчик снова погрузился в молчание.
Жюль вернулся в исходную точку, где в высокой траве лежали щит и меч.
Адриен спешился. Извлек из мешка кусок черствого хлеба, уселся на поваленное дерево и принялся есть.
Жюль проголодался. А мне дашь?
Мальчик удивленно досмотрел на него.
— Здесь ведь достаточно свежей травы.
Я не люблю траву. Он едва не сказал, что это лакомство для коз и лошадей.
— Но ведь ты конь! Все кони едят траву!
А я нет. Мне плохо от травы.
Адриен протянул ему кусок хлеба. Его было ужасающе мало, а аппетит у него был звериный.
— А что ты обычно ешь? Овес?
Я люблю жареных кур.
У Адриена хлеб едва не выпал из рук.
— Ты ешь мясо? Кони не едят мясо!
А я ем. Другие кони и говорить не умеют. Я ведь особенный.
— Нам будет непросто путешествовать вместе.
Только если ты будешь разговаривать со мной привселюдно.
— Ну уж нет, не собираюсь я делать этого! Но как ты считаешь, что подумают люди о лошади, которая трескает кур?
Они решат, что ты демонический эльфийский жеребец, привяжут к ближайшему позорному столбу и сожгут.
Не беспокойся. Я не буду есть кур, когда поблизости будут священнослужители. У тебя есть еще хлеб?
И Адриен дал Белому Грому поесть. Может, надеялся, что завтра благодаря божественному чуду мешочек снова наполнится. Нет, не стоит мальчику слишком привыкать к чудесам!
Завтра он пошлет его ловить рыбу. И каков будет твой первый подвиг? Свергнешь графа-тирана? Поймаешь надоевшую всем банду разбойников или освободишь украденную деву?
— Насчет девы ты почти угадал. Я спасу девушку! Мою девушку!
У тебя есть девушка?
— Ну, не совсем.
Не совсем? Как это можно — иметь девушку совсем или не совсем? Я всего лишь конь. Я не разбираюсь. Либо я оплодотворил кобылу, либо нет. Не совсем у нас не бывает.
Адриен покраснел.
— Ну… — Он откашлялся. — Я ее не оплодотворял…
Значит, было то, что вы называете поцелуями.
— Нет, этого тоже не было.
Жюль фыркнул. Но она твоя девушка? Как же ее зовут? Он почуял недоброе.
— Этого я не знаю.
Конь помотал головой. Значит, вы просто немного поговорили.
— Нет, и этого не было. — Теперь Адриен почти шептал. — Но я спасу ее. Я не говорил этого своему учителю, но я с самого начала поклялся. Как только я стану рыцарем, то отправлюсь в Нантур и спасу цветочницу с Сенного рынка.
Да что там спасать у цветочницы? Жюль порадовался, что убрал с дороги эту помеху много лет назад. Он с самого начала подозревал, что Адриен не забыл Элодию. Может быть, она давно уже подохла.
— Ну, она… — начал мальчик и покраснел еще сильнее. — Иногда ей приходится продавать себя, потому что денег, которые она зарабатывает, продавая цветы, не хватает на жизнь.
Я правильно понял? Ты молодой рыцарь, который хочет совершить великие подвиги во имя Тьюреда. И первое, что ты собираешься сделать, — это спасти шлюху?
— Она не шлюха!
Но ведь ты только что сказал, что она продает…
— Она не шлюха! Никогда больше не смей так называть ее.
Не ее вина, что она нуждается и не видит иного выхода. Я спасу ее. У меня есть золото. У нее всегда будет всего в достатке.
Я найду ее!
Когда ты видел ее в последний раз?
— Семь лет назад, — тихо произнес рыцарь.
И ты думаешь, что найдешь ее на Сенном рынке в Нантуре? Семъ лет — это много времени для девушки, которая…
— Я найду ее, где бы она ни была. Я рыцарь! Трудности не пугают меня. Я найду ее, вот увидишь!
Об окровавленных орлиных крыльях и аморальной героине
Кабецан пребывал в дурном настроении. Положение на границе с Друсной выходило из-под контроля. Это варварское государство, для которого даже карт толком не составили, распалось на несколько княжеств, и каждый из правителей делал что вздумается. Несмотря на то что в Друсне имелся король, новоиспеченным владыкам он был не указ.
Князь Арси напал на Северный Фаргон, разграбил два небольших города и несколько деревень. Король Друсны запретил подобные выходки, но Арси срать хотел на это. А когда грабители оказывались на собственной территории, преследовать их становилось затруднительно. В густых непроходимых лесах рыцари безнадежно проигрывали варварам. Когда нападет на Фаргон следующий князь? После того как Арси так легко ушел с добычей, следовало опасаться, что эти невежды договорятся между собой и предпримут поход на запад.
Кабецан разглядывал служанку, испуганно вытиравшую кровь с пола. Она не осмеливалась даже смотреть в его сторону. Повсюду на занавесках перед его постелью были брызги крови. Танкрет водил точилом по мечу широкими, размашистыми движениями. Одного мановения руки оказалось достаточно: рыцарь, принесший известия о нападениях, был обезглавлен. Это было, конечно, несправедливо, но ведь он король. Кабецан был разъярен. Он может себе позволить отказаться от справедливости. По крайней мере пока его боятся.
Старый развратник разглядывал молодую женщину, возившуюся на полу. Пока она отчищала пол, ее тело ритмично двигалось взад и вперед. Он слышал, что легкие вздымаются, словно алые крылья, если ребра разрезать вдоль позвоночника и откинуть вместе с мышцами спины в стороны.
Ему всегда хотелось посмотреть на это. Девушка была молодой и сильной. Наверняка она потеряет сознание не сразу. Кабецан посмотрел на Танкрета. Воин вопросительно поднял брови.
Покашливание оторвало Кабецана от размышлений об алых крыльях. На старом, морщинистом лице Балдуина читалось презрение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});