– Хватит! – злобно взвизгнул экзарх, и недовольным движением перекинул паллав за спину. Вышитый хвост задел духа-хранителя, мирно таращившегося в углу, тот упал на пол и разлетелся на тысячу кусков.
– Посмотрите, – сказал секретарь, – бог так же хрупок, как человек.
– Ни в коем случае, – поспешно сказал экзарх. – Дело не в том, что этот дурак пишет, а в том, кто ему дал документы!
– Однако, как он обличает храм, – промолвил Баршарг, – вам не кажется, ваша светлость, что храм и в самом деле разжирел?
Экзарх обернулся к беловолосому военачальнику. Лицо его от бешенства было бледным, как разлитое молоко, и нем сверкали большие, цвета зеленой яшмы, глаза.
– А ты молчи, – заорал он, – воровать надо меньше! А не можешь меньше, так воруй у крестьян, а не у варваров!
Баршарг помолчал. Бывали моменты, когда ему было очень трудно забывать, что именно он, Баршарг, – потомок тех, кто завоевал это лежбище трусов, а этот, в нешитых одеждах перед ним, – веец, выскочка, даже не сын государя.
– Правда ли, – спросил тихо араван, – что прежнего наследника вновь призывают ко двору?
Экзарх побледнел.
– Черт бы побрал эту шлюху, – прошептал он.
Баршарг лениво перелистывал приложенные к письму документы. Баршаргу было не очень-то приятно держать в руках эти документы. Никому не бывает приятно держать в руках свою смерть.
– Откуда господин инспектор взял эти бумаги? – спросил араван Баршарг.
– Из моего секретного архива, – коротко сказал экзарх. – Их хватились неделю назад.
Да-да. Из архива. Милая привычка экзарха – держать на своих верных помощников заверенную свидетелями топор и веревку. Чтобы не тревожиться лишний раз за верность помощников.
– И кто же их выкрал?
– Выяснением этого вы и займетесь, Баршарг. Посмотрите, у кого из моих секретарей вдруг завелись деньги.
– А если тот, кто выкрал документы, сделал это не ради денег? – проговорил Баршарг, – а ради мести или ложно понятой справедливости? Как я поймаю его на деньгах?
Секретарь Бариша, надушенный и завитой, как девушка, – об отношениях между ним и экзархом ходили самые разные слухи, – коротко усмехнулся. Уж что-то, а Баришу в стремлении к справедливости заподозрить было нельзя.
– Итак, ваши указания? – проговорил Баршарг еще раз.
– Первое, – сказал экзарх, – выяснить, кто доставил Адарсару документы. Второе, – проследите, чтобы Адарсар больше никому не направлял подобных писем. Третье – Адарсар не должен вернуться в столицу.
– В таком случае, – сказал Баршарг, – мне будет легче всего самому спросить у господина Адарсара, кто предоставил ему документы.
– Он все-таки мой учитель, – неуверенно пробормотал экзарх, знавший, как именно Баршарг умеет расспрашивать попавших ему в руки людей. И неожиданно добавил:
– Ну хорошо, кто-то из близких предал меня, но народ-то, народ! Ведь это народ жаловался! Я знаю, он ходил по селам, расспрашивал, бабы плакались перед ним в пыли. Почему? Они же стали жить лучше!
Беловолосый араван поудобнее устроился в кресле.
– Я бы хотел напомнить господину экзарху старинную историю, – сказал Баршарг. – Это история про то, как маленький человек, рыбак Хик, принес в подарок Золотому Государю невиданного угря. Государь обрадовался подарку и спросил, что бы Хик хотел получить за эту рыбу. «Двадцать плетей», – ответил рыбак. «Но почему?!» «Когда я шел сюда, начальник дворцовой стражи потребовал, чтобы я отдал ему половину того, что получу от Вашей Вечности, и поэтому десять плетей причитается ему».
Узко посаженные, как у волка, глаза аравана блеснули.
– Маленький человек – сказал Баршарг, – это человек, который скорее даст себе десять плетей, чем позволит другому получить десять золотых. Вот поэтому-то простой народ и жаловался господину Адарсару.
Баршарг рассеянно повертел в руках сафьяновую папку и закончил несколько некстати:
– Ваша светлость, я хотел бы переговорить с вами наедине.
* * *
Металлический кувшин был покрыт черной эмалью с серебряной насечкой. Из узкого горлышка его била раскаленная газовая струя, и человек в темном стеклянном колпаке водил ей по гладкой матовой стали люка. Чуть поодаль, на пригорке, охрана из варваров-аломов травила байки о привидениях и грелась на утреннем солнышке.
Трое людей, не отрываясь, следили за действиями человека: экзарх Харсома, араван Баршарг и третий, по прозванию Лия Тысяча Крючков. Тысяча Крючков жадно дышал, вертел во все стороны головой и яростно расчесывал струпья на запястьях: еще три дня назад он сидел в колодках за неизбывное стремление лазить в чужие сейфы и изготавливать инструменты, не предусмотренные в государственных перечнях. Среди тысячи его крючков, однако, не нашлось ни одного, подошедшего к матовому божьему сейфу.
Сам Лия, исходя из многолетнего опыта, ни за что не стал бы его потрошить. В земной управе в сейфах держат предписания и доносы, и в Небесной Управе, верно, что-нибудь похожее: чуму или наводнение. Зато на газовую горелку он глядел во все глаза:
– Вот это отмычка так отмычка, – и от избытка чувств ухватил стоящего рядом экзарха за рукав.
Такая фамильярность была извинительна: на экзархе были потертый малиновый кафтан чиновника третьего ранга: кстати, ничего необычного в инспекционной поездке инкогнито для Харсомы не было. Араван Баршарг стоял в пестром платье командира варварского отряда. Белые, а скорее чуть желтоватые, как слепящий полуденный луч, волосы, и нос с горбинкой делали сходство и вовсе убедительным. Баршарг был, конечно, полукровкой, но все-таки потомком варваров-аломов, говорили даже, что его род некогда сидел королями в соседнем Варнарайне.
Что до местных жителей, то они обходили учебный лагерь варваров из военных поселений в Козьем-Гребне за семь суней, – эти еще хуже чиновников.
Газовая струя увяла. Человек снял темный стеклянный колпак, и под ним открылось молодое простоватое лицо. Парень протер покрасневшие глаза, откинул со лба мокрую прядку и вразвалочку пошел к экзарху. Харсома спросил его, известны ли в храмовой мастерской такие металлы и сплавы, как тот, что он только что резал?
Парень ответил равнодушно и устало:
– Я не видал, а господин Кедмераг, может, и знает. Говорят, он каждую неделю делает новый сплав… Это раньше было – десять первоэлементов, семь способов и два начала, а теперь их больше, чем чачи на свадьбе… Ведь это он ее и убил, – прибавил парень таким же ровным голосом.
– Кого? – не понял в первый миг Харсома.
– Жену мою. Господин Кедмераг позвал ее в услужение. Она спрашивает: «Идти?» А я говорю: «Иди, он же монах», а она возьми и удавись в его доме… Да вы не горюйте, господин чиновник, – сказал парень, заметив искреннее страдание на лице Харсомы. – Меня скоро выпустят. Я господину экзарху жалобу сумел переправить, а у господина экзарха руки до всего доходят.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});