с СССР в рамках СЭВ. В Болгарии усугублявшийся с каждым годом кризис режима нашел выражение и в национальной политике — весьма уродливые формы приняла кампания 1980-х годов по приданию представителям турецкого национального меньшинства (доля которого в составе населения неуклонно росла) болгарской идентичности. Эта кампания вела к крупномасштабным нарушениям прав человека, массовой миграции и упадку целых отраслей сельского хозяйства в ряде областей страны. Оппозиционное движение не получило в Болгарии широкого развития, однако кризис существующей системы был настолько всеобъемлющим, что осенью 1989 г. режим Т. Живкова пал в результате бескровной революции. Пришедшие к власти коммунисты-реформаторы во главе с П. Младеновым проложили дорогу к проведению свободных выборов и созданию в начале 1990-х годов плюралистической политической системы.
В многонациональной Югославии, где после смерти харизматичного И. Броз Тито в мае 1980 г. центробежные тенденции еще более усилились, а центральная власть предельно ослабла, события развернулись по самому драматическому сценарию — на рубеже 1980 — 1990-х годов возникли вооруженные межэтнические конфликты (между сербами и хорватами, сербами и боснийскими мусульманами, сербами и албанцами Косова), принявшие крупные масштабы и получившие развитие в 1990-е годы, в посткоммунистическую и постсоветскую эпоху. Распад югославской федерации, растянувшийся на многие годы и по сути принадлежащий уже не истории, а современности, а потому находящийся за пределами нашего рассмотрения, оказался кровопролитным и драматичным. Волна коренных перемен не обошла стороной и Албанию, где к началу 1990-х годов пал изоляционистский коммунистический режим и были предприняты попытки реорганизовать политическую систему на основе плюрализма.
В отличие от Югославии, в Чехословакии распад федерации оказался бескровным, поставив точку в растянувшемся на несколько лет процессе, начало которому было положено 10-дневной «бархатной революцией» ноября 1989 г., завершившей 20-летнюю эпоху «нормализации». С началом перестройки в СССР даже самый беспристрастный наблюдатель не мог не заметить сходства многих идей, шедших из Москвы, с идеями раздавленного танками «социализма с человеческим лицом» образца 1968 г. Осознавали это и власти ЧССР, ставившие теперь любые преграды на пути советского проникновения и продолжавшие ориентироваться на доперестроечную модель социализма, все более решительно отвергавшуюся коммунистическими элитами соседних Венгрии и Польши. В Кремле и на Старой площади психологически понимали неготовность чехословацкой коммунистической элиты режима «нормализации» к переоценке событий недавнего прошлого, до некоторой степени сочувствовали ей и все же не собирались оказывать давления (это показал и визит М.С. Горбачева в Чехословакию в апреле 1987 г., разочаровавший чешское общественное мнение, ждавшее от советского лидера более решительных жестов в пользу перемен в Чехословакии). Но и оказывать чехословацкой элите содействие в сопротивлении новым вызовам в Кремле не собирались, тем более что хватало собственных внутренних проблем.
Жесткий режим «нормализации» блокировал перспективу любых системных реформ. Чистки начала 1970-х годов выхолостили в КПЧ все реформаторские силы. В отличие от ВСРП, где свои реформаторы 1968 г. типа Р. Ньерша были в начале 1970-х годов изгнаны только из Политбюро (и то не все), и даже в отличие от ПОРП, в КПЧ вплоть до осени 1989 г. не было условий для возникновения серьезного реформаторского течения. Даже в 1988-1989 гг. прогорбачевски настроенный премьер-министр Л. Адамец со своим окружением не мог поколебать монополии консерваторов в партийном руководстве. Оппозиция могла формироваться в Чехословакии только на внепартийной и, как правило, антипартийной основе, а импульсы к преобразованиям не могли исходить, как это было в 1968 г., сверху, они зарождались только снизу.
С разгромом после 1968 г. реформ-коммунистических течений возник вакуум, который начали заполнять интеллектуалы, не входившие в КПЧ и все радикальнее порывавшие с марксистскими традициями. Идеи «социализма с человеческим лицом», утратив свою притягательность для большинства политически активных граждан, все более оттеснялись на глубокую периферию протестного движения. Любой шаг к отходу от существующей модели был идейно ориентирован на возвращение к ситуации не до 21 августа 1968 г., а до установления коммунистического режима в феврале 1948 г. Даже экс-коммунисты, ветераны 1968 г., вдохновляемые памятью о Пражской весне и политически инспирируемые перестройкой в СССР, ощущали подвижку в общественных настроениях и шли в своих программных установках гораздо дальше, чем это можно было себе представить 20 лет назад (проекты пересмотра конституции, отделения партии от государства, ликвидации монополии КПЧ на власть).
Предпринятые с осени 1987 г. попытки объединения разнородных течений в едином оппозиционном движении были безуспешными. Сказывались и недоверие общества к легко капитулировавшим реформ-коммунистам 1968 г., и узость базы интеллигентского диссидентского движения, и чрезмерный радикализм студенческих вожаков, не видевших в нелегитимной власти партнера для диалога, а склонных только к беспощадной борьбе с ней. Даже авторитетные инициаторы Хартии-77 во главе с В. Гавелом в условиях заметной интенсификации альтернативной политической мысли, политизации программ, возникновения новых гражданских инициатив и нелегальных оппозиционных структур зачастую выступали уже в роли не столько потенциального лидера движения, сколько в роли догоняющего. Осенью 1989 г. в условиях глубокого кризиса режима большинство лидеров и аппаратчиков КПЧ по-прежнему твердо и бескомпромиссно придерживались линии на эскалацию конфронтации с растущей оппозицией и делиться властью, даже с потенциальными союзниками, склонными к реформам социализма в духе 1968 г., явно не хотели. Барьеры между властью и безвластными в Чехословакии оказались слишком высокими для налаживания диалога. На политическую сцену вышла улица, прежде всего студенты, ведомые молодыми интеллектуалами. Под их давлением режим, утративший контроль над силовыми структурами, бескровно пал в считанные дни. Паралич власти создал политический вакуум, заполненный с конца 1989 г. новой конфигурацией сил, выросшей из разнородных оппозиционных идейно-политических движений последних лет эпохи «нормализации». На первый план вышел вопрос о согласовании интересов чешского и словацкого обществ, его разрешение привело к мирному «разводу» двух государств в 1993 г. при сохранении тесных партнерских отношений национальных элит.
Из программного документа чехословацкой правозащитной организации Хартия-77 (1987)
Мы добиваемся от своих властей одного: мы хотим, чтобы они руководствовались тем, что ими декларируется, мы хотим, чтобы они выполняли обязательства, которые они добровольно взяли на себя, поставив свои подписи под международными пактами о правах человека и Заключительным актом в Хельсинки.
Мы считаем права человека и гражданина и основные свободы не неким даром или уступкой органов власти, а естественным выражением человеческого достоинства, базовым атрибутом идентичности человека. Эти права равны для всех в одинаковой степени. Осознание и усвоение прав человека и гражданина и соответствующих обязанностей, готовность гражданина воплощать их в жизнь и активно отстаивать