Почему «словно»? Он же был из рода Хастуров и, по-видимому, смог прочесть в сознании девушки, как ей неприятны подобные взгляды. Он не ожидал, что девушка с такой легкостью сможет проникнуть и в его мысли.
«Обладать женщиной, которая лишена ларана, все равно что совокупляться с бессловесным животным, с неживой куклой… Ах, черт, опять вырвалось…»
Ромили обратила внимание, как густо покраснел Ранальд. Она сделала вид, что на этот раз ничего не разобрала, и как ни в чем не бывало подвела Ранальда к птицам, остановилась в нескольких шагах, жестом пригласила его приблизиться к ним.
Ранальд смело шагнул — пустил впереди себя плотную волну искренней приязни, дружбы. Он сделал все, чтобы убедить птиц, что не причинит им вреда.
Ромили стояла и ждала — это был решительный момент, и она ничем не могла ему помочь. Либо стервятники откликнутся, либо нет…
Умеренность долго недоверчиво глядела на мужчину, осторожно протянувшего к ней запястье, потом легонько квохтнула и вдруг, переступив несколько раз, перепрыгнула на его руку.
«Выходит, он обладает необходимым даром и станет одним из нас. Как Маура…»
Эта мысль почему-то огорчила ее.
«Кстати, где же Маура? — спросила себя Ромили. Она не показывалась целый день». Армия неутомимо шла вперед, не могла же она оставить ее? Теперь лорд Ранальд заменил Мауру — он управлялся с Умеренностью, которая сидела на передней луке его седла. Ромили уступила свою любимицу Благоразумие Руйвену, а сама работала с наиболее вздорной Усердием. С ней управляться было труднее всего. Она не знала покоя, вела себя возбужденно, и девушке постоянно приходилось мысленно успокаивать ее.
«Все хорошо, моя красавица, все замечательно» — подобные импульсы Ромили посылала всякий раз, когда птица начинала шевелить крыльями или подпрыгивать на жердочке.
К ее удивлению, Риденоу быстро научился входить в контакт со своей птицей. Ясно было, что он справится с ней и в полете, помощь Ромили ему уже не понадобится. Теперь девушка позволила себе отвлечься — ее сознание скользнуло вдаль, коснулось разума вороного, на котором скакал Каролин.
Армия двигалась по выжженной, опустошенной земле. Повсюду виднелись заброшенные деревни, поросшие травой поля, засыпанные колодцы. Дома были либо сожжены, либо развалились от старости. Вокруг — ни человека. Ромили, связавшись с конем, невольно услышала разговор короля с Орейном и непонятно откуда подъехавшей к ним Маурой. Женщина была укутана в теплый плащ, капюшон наброшен на голову — она почти не принимала участия в разговоре.
— Когда я был ребенком, все вокруг здесь цвело. Земли были заселены фермерами, все поля засеяны, ухожены. Ах, какие урожаи здесь собирали! Теперь гляньте — пустыня!
— Из-за войны? — спросила Маура.
— Да, это случилось еще при жизни отца, — ответил король. — Я тогда был еще совсем маленький, меча не мог удержать. Население из этих мест перебралось в предгорья. На холмы… Там безопаснее… Самое страшное бедствие войны — это не разорение во время боевых действий — они обычно скоротечны, — а последствия… Масса людей лишается крова, плодятся бандитские шайки — так кругами распространяется зло. В этих местах шайки буквально свирепствовали — они и разогнали население. Народ стал переселяться поближе к Нескье — там крепость, гарнизон…
Недоумению Ромили не было предела — зачем же воевать? Земля здесь была на диво плодородна, пастбища обильны травой, воды вдосталь — и на тебе! Пришли смутные времена, и то, что было нажито, бросай, спеши под охрану солдат. А смутным временам конца-краю нет — одни заканчиваются, другие начинаются…
К вечеру передовая колонна, во главе которой следовали король и Маура, достигла небольшой речушки, которая каскадами бежала по обнажившимся скальным выходам. Зрелище было удивительно живописное — стремясь в долину из распадка меж двух холмов с обрывистыми склонами, водный поток чередой водопадов скатывался к широкой пойме. Луг порос густым травянистым ковром, на котором россыпью посвечивали голубые и золотистые цветы.
— Мы проведем здесь отличную ночку. Лучшего места для лагеря не придумать, — вальяжно объявил король. — До рассвета успеем полюбоваться тремя лунами, две из которых в полной фазе.
— Какая жалость, что мы не можем справить здесь Праздник середины лета! — засмеялась Маура, и Каролин, внезапно нахмурившись, ответил:
— Я клянусь, Маура, — и ты, бреду, будешь свидетелем — что этот праздник мы справим в Хали. Что скажете на это, родственнички?
— Да хранит тебя Эванда! — воскликнула Маура. Голос ее был очень серьезен. — Я так скучаю по дому…
— Маура, неужели никто из тех молодых людей, что собрались в Башне за горами, — пошутил король, имея в виду Башню Трамонтану, — так и не тронул твое сердечко? Неужели никто из них не заставил тебя отказаться от клятвы хранить девичество?
Маура вновь рассмеялась, хотя на этот раз в ее голосе послышались горькие нотки.
— Я все жду, когда ты сделаешь мне предложение стать королевой, Каролин. Вот и не хочу тебя разочаровывать.
Солнечный громко заржал и перебрал ногами, когда Каролин, ни слова не говоря, наклонился и коснулся губами ее щеки.
— Если Совет одобрит, быть посему! Я боялся, что твое сердце разорвется на части, когда Ракхел отказался от тебя…
— Нет, уязвлена была только моя гордость, — тихо ответила Маура. — Я любила его как родственника, как сводного брата, однако его жестокость мне глубоко противна. Он почему-то решил, что лучший способ завоевать мое сердце — это устлать дорогу к нему горами трупов. Он рассчитывал, что я все прощу, обо всем забуду, стоит предложить мне корону, словно я ребенок, и, поставив синяк, забуду о нем, как только боль утихнет. Или когда мне протянут сладкий орешек… Я бы не хотела, чтобы пошли разговоры, будто я переметнулась к тебе только потому, что жажду получить корону. — Ее голос задрожал, и Солнечный мотнул головой, желая помочь Каролину еще раз наклониться к ней. Но на этот раз жеребец почувствовал — и Ромили вместе с ним, — что его седок мягко поднял лерони и пересадил к себе на седло… Наступила тишина, слов не было, однако Солнечный — и Ромили — ощутил могучий поток страсти. Этот наплыв обеспокоил жеребца — он отпрянул, и королю пришлось приструнить его — он натянул поводья. В сознании девушки поплыли неясные образы — обнаженные тела, сплетенные в объятиях, освещаемые мерцающим лунным светом. Ее самое затрясло как в лихорадке — Ромили сразу заставила себя отключиться.
Не тут-то было!
Издали в мысленном эфире долетело…
«Что это со мной? Что за сила овладела разумом? Я хочу плакать и смеяться одновременно… Мне не нужны слова…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});