Никчемной помехой замаячил впереди поребрик, Шооран, не глядя, перелетел его и побежал дальше, уверенный, что рроол-Гуй не остановится и здесь. Путь ему преградил черный, шелушащийся окалиной камень. В лицо пахнуло жаром. И хотя трезвое сознание услужливо шепнуло, что дальше дороги нет, Шооран вспрыгнул на авар, и лишь боль от ожогов заставила его отступить.
Последний поребрик рроол-Гуй не перешел. Очевидно, и сейчас он не мог удаляться от далайна больше чем на один оройхон. В набегающей тьме нервно плясали бесконечные руки, плоть собиралась в хлюпкие холмы, плохо различимые в этот час.
Шооран подошел на шаг ближе, хотя к самому поребрику выйти не осмелился. Почему-то он был уверен, что сейчас рроол-Гуй вытаращится на него главными глазами, но ничего подобного не произошло, бог, продолжая слепо шарить руками, повлекся прочь.
Лишь теперь «трезвое» сознание смогло отвлечься на посторонние мысли.
«Откуда здесь авары?» – запоздало подумал Шооран.
Пока позволял свет, он огляделся. Оройхон, куда он попал, был знаком ему, хотя за последние годы разительно изменился. Но все же, случайно уцелевшие детали, мелкие подробности позволяли узнать его. Вот выступ на поребрике, похожий на косо торчащий зуб. Вот оставшийся прежним большой авар, прозванный «Дымным жирхом».
Шооран стоял на сухой полосе, погружающийся в ночь оройхон перед ним, когда-то назывался Свободным.
Сухая полоса была пустынна. За последние годы люди пресытились сухостью, теперь здесь никто не жил, тем более, что много лет кряду по этому месту проходила граница.
Шооран огляделся. Где-то поблизости прежде стояла их палатка. Здесь ничего нельзя было оставлять без присмотра, поэтому даже навес на день скатывался и уносился с собой. Но шесть колышков, на которых навес держался, считались домом. Теперь эти костяшки, конечно, не найти. А вон там, возле холодного тэсэга, жил Боройгал. Однажды он вбил в верхушку тэсэга огромную зазубренную кость. Может быть, задумал что-то строить, но трудолюбия хватило лишь на один столб, а может быть, просто желал похвастать своей могучестью. Костяга так и осталась торчать из камня. Когда Боройгала не было поблизости, мальчишки влезали на тэсэг, старались качнуть столб, а потом хвастались, что это почти удалось. Кость и сейчас торчит там: нелепый признак того, что здесь жили люди.
Шооран поднялся на тэсэг, обхватил кость руками, качнул несколько раз и одним рывком вытащил. Бросил глухо стукнувшую кость, сел, свесив ноги с тэсэга.
Но как, все-таки, он очутился здесь? Ведь он начинал строить с самого дальнего конца узкого далайна. Сколько же времени он провел один, и что творится за пределами этого пустого куска суши? Впрочем, бог с этим, главное, что он дошел сюда, и от всего необъятного далайна остался ничтожный клочок, который можно прихлопнуть одним ударом. Вернее, можно было бы прихлопнуть, если бы там не скрывался рроол-Гуй.
«Берегись, если прежде в далайне не останется места для тебя!» – возгласил некогда старик Тэнгэр. Шооран помнил эти слова и надеялся, что когда далайн начнет иссякать, исчезнет и рроол-Гуй. События последних месяцев, казалось, подтверждали это. Но вот, от далайна остался последний квадрат, а Многорукий цел и даже обрел новые свойства.
А если бросить это дело, оставить все как есть? Конечно, рроол-Гую стало тесно плавать, но ведь глубина далайна не измерена и, значит, в нем хватит места. Человечество тоже не погибнет. Те дюжины людей, что переживут смуту, наладят иное существование. Они будут жаться на нескольких оройхонах вокруг пятна животворной слизи и восхищенно любить благодетельного рроол-Гуя. Весь остальной мир превратится в пустыню, лишь в первый месяц после мягмара там будет слабо сочиться вода. А когда люди вновь расплодятся сверх возможного, новые изгои будут уходить не на мокрое, а скрываться в пустыне. Во всяком случае, там будет много места, и для всякого найдется свой алдан-шавар. Разбойники станут отнимать воду у караванов, идущих на крест Тэнгэра за камнем, или совершать набеги на жилые земли. Цэрэги начнут неутомимо преследовать бродяг; для охраны сохнущих полей потребуются татацы, на восьми мокрых оройхонах опять начнут скрести рыжий харвах, а здесь, на бывшей Свободной земле устроят каторжные мастерские.
Все будет как прежде, только мельче и поганей. Он не желает прозябать в таком мире, и что бы ни твердили жаждущие спасения, так жить он им не позволит. Словно бродяга Мозолистая Пятка он не может остановиться, а должен все время идти вперед. Пусть никто кроме сказочника не верит, что бродяга пробил стену, но сказочник должен верить, иначе не стоило начинать рассказ.
Смешно, до самого почти никто не мог заподозрить его, ведь он сказочник, а сказочник обязан быть добрым! Вот Чаарлаха подозревали. Но тогда илбэча считали благодетелем, а сейчас его именем проклинают. Жаль, что доброта не имеет никакого отношения к происходящему. Путь должен быть пройден до конца в любом случае. Это и есть главное проклятие илбэча. Он не остановится и никогда не увидит унылого мира, какой воображал только что. Пусть тот мир, если сумеет, появляется после смерти последнего чудотворца. Утром он пойдет строить.
К далайну Шооран вышел до света. рроол-Гуй затих, убравшись в глубину, и Шооран двинулся в путь, опасаясь, что на сухой полосе его может обнаружить патруль, если, конечно, они сохранились в рухнувшем мире.
Далайн словно в начале веков продолжал свой размеренный танец. Противоположный берег был почти неразличим в дымке, и, если прищурить глаза, можно внушить себе, что мир еще не начинал меняться, а ты – первый илбэч, готовящийся творить землю под любопытными взглядами дурня Бовэра.
Шооран глубоко вздохнул, собираясь с силами.
Надо строить. Как?.. На голове у рроол-Гуя? И все же, строить надо. А если он погибнет, то пусть скучный мир завтрашнего дня появляется без него.
С первого мысленного усилия Шооран почувствовал сопротивление, словно он пытался перегородить далайн, разрезав его на части. Но что-то в этом сопротивлении подсказывало Шоорану, что оно не бесконечно. Далайн вздулся, влага заметалась, взлетая клочьями пены, стараясь уйти из-под сжимающей ее воли строителя. Шооран не отпускал. Должно быть, со стороны это выглядело до ужаса нелепо: человеческая песчинка корячилась на краю бездны, надсаживаясь в безмолвном крике, словно поднимая неизмеримую тяжесть, хотя в руках у нее ничего не было. Зато впереди начали возникать искаженные очертания суурь-тэсэгов.
И немедленно Шооран почувствовал ответный удар. Шооран ждал этого удара и только потому не был раздавлен. Удары все более мощные сыпались один за другим, Шооран дергался, словно его била падучая, хрипел, брызгая кровью, выступившей из-под сжатых зубов, но работы не бросал. Он не пытался защищаться от атак беснующегося внизу рроол-Гуя, стремясь лишь сохранить выстроенный призрак.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});