Усевшись за кухонным столом с бутылкой и стаканом, Марута трясущимися руками плеснула себе щедрую порцию бренди. Ей до сих пор не верилось, что Серима подняла на нее руку.
— Неблагодарная соплячка! — гневно проворчала Марута, подкрепляясь солидным глотком неразбавленного бренди. — Я же только о ней и заботилась — да и кому еще-то? Этой девчонке Мириаль дал разума меньше, чем воробью! А все треклятый проныра Пресвел — это он на меня наушничает, уж я-то знаю! С тех пор как он появился в доме, все пошло наперекосяк… и, бьюсь об заклад, он в заговоре со старой драконихой, кухаркой! Подумать только — грозит высечь меня перед всей челядью! Вот она, благодарность за все годы моей верной и бескорыстной службы…
От жалости к себе Марута, подогретая бренди, даже прослезилась. Ей бы сейчас бросить все да уйти восвояси — то-то все они поплясали бы!.. Да только куда она пойдет? Вся ее жизнь связана с этим домом, с этим семейством. Она приглядывала за соплячкой Серимой еще с тех пор, как та писалась в пеленки! Без нее эта глупышка пропадет…
Странное дело, но Маруте по-прежнему казалось, что кто-то на нее смотрит. Опять кот, подумала она, оглянувшись, — но тут же вспомнила, что блохастик выбрался в приоткрытое кухонное окно и шумно шлепнулся на заснеженный двор. Может, это сквозняк виноват? Только сейчас экономка заметила, что дверь угольного погреба чуть-чуть приоткрыта, но она скорее сдохнет, чем пойдет ее закрывать. Пожав плечами, Марута налила себе еще бренди. Захмелев, она расхрабрилась. Если кухарке или Серимее что-то не понравится, пускай себе поцелуют в зад первого попавшегося осла!
Ивар выглянул в узкую щель приоткрытой двери погреба. У, проклятая карга! Неужели она всю ночь проторчит в кухне? Он рассчитывал на то, что к этому времени дом уже совершенно опустеет. Сейчас в нем, верно, и осталась-то одна эта старуха — не считая, конечно, самой суки. Она-то выйдет из дому через парадную дверь, и Ивар непременно услышит ее шаги в пустом и гулком вестибюле.
Он уже всерьез забеспокоился. Время не ждет. И так ему пришлось долго ждать, пока не покинут дом разряженные по-праздничному кухарка и горничные. Потом какой-то слуга спускался в кухню за плетью — однако сверху не донеслось больше никаких звуков. Если кого-то сегодня и собирались высечь — сука, видно, передумала. Что ж, после нынешней ночи она больше никому не причинит вреда.
Ивар снова поглядел на старуху. Свет из-за приоткрытой двери погреба серебристо сверкнул на наточенном лезвии стального ножа.
— Нет, красавчик мой, — беззвучно выдохнул Ивар, лаская пальцами гладкую костяную рукоять, — она тебя не получит.
Ножи — только для Серимы. Он не желал пятнать их ничьей иной кровью — однако надо же что-то предпринять.
Карга присосалась ко второму стакану бренди. Ивар больше не мог ждать. Приняв решение, он повернулся и бесшумно сошел по лестнице в погреб, где при тусклом свете сумерек, лившемся из-за решетки, выбрал в груде дров славную крепкую дубинку. Торопливо поднявшись по узким крутым ступеням, он шире отворил дверь и проскользнул в кухню.
Старуха все бормотала что-то и всхлипывала, клюя носом над стаканом с бренди. В два шага Ивар оказался рядом с ней. Он занес руку — и вдруг заколебался. Рука, сжимавшая дубинку, задрожала. Что же это он творит? Что на него нашло, покушаться на жизнь дряхлой безобидной старушонки? Он всегда был честным человеком. Он пришел сюда только для того, чтобы отомстить суке. После того, что ее прислужники сотворили с Фелиссой, ей любого наказания мало.
Старуха вдруг оглянулась — и уставилась на Ивара, близоруко щуря покрасневшие глаза.
— Ты кто такой? — прошипела она и набрала в грудь воздуха, чтобы заорать во всю силу легких.
Ивара охватила паника. Рука его сама собой дернулась — и увесистая дубинка обрушилась на голову старухи. Та скрючилась, обмякла и сползла с табурета на пол. Рука ее вначале бессильно цеплялась за край стола, затем соскользнула и мягко, безжизненно шлепнулась на пол. Из-под старушечьей головы, точно обвиняющий перст, выползла длинная струйка темной крови — и, влажно блестя, потянулась по каменному полу.
Ивар подавил чувство вины и ненужную жалость, которая могла бы сбить его с намеченного пути. Она служила суке, твердо сказал он себе. И получила плату за свою службу. Ивар поглядел на дубинку — конец ее был темным от липкой крови, и к нему прилипла прядь седых волос, но дерево, похоже, не треснуло. Он решил, что возьмет дубинку с собой — на случай, если натолкнется на кого-нибудь еще. В конце концов, он ведь не видел и не слышал, как ушел давешний слуга.
В другой руке Ивара все так же блистал девственной чистотой мясницкий нож, жаждущий крови суки.
— Теперь уже скоро, красавчик, — прошептал Ивар. — Уже скоро.
Отвернувшись от скрюченного на полу тела, он покинул кухню и по лестнице пошел наверх.
Серима отлично понимала, что тянет время, и презирала себя за эту слабость. Ей давно уже следовало быть на пути к Храму. Для нее, разумеется, расчистили бы дорогу в толпе черни — меньшего она и не ждала, — но кто знает, сколько времени это займет? Серима знала: если она пропустит Великое Жертвоприношение, то наживет себе сразу двоих врагов — лорда Бленда и нового иерарха Гиларру. Оба они решат, что она осуждает смещение Заваля. Вот только… как она сможет теперь глядеть в глаза Блейду, зная, что он обвел ее вокруг пальца?
Как всегда, когда Сериму охватывало смятение, сейчас она бездумно подошла к окну и взглянула на пелену туч, нависших над Эспланадой. Площадь уже перечеркнули длинные предвечерние тени. Ей и вправду пора идти. Что это творится с ней в последние дни? Если и впрямь такую неразбериху в ее жизнь приносят мужчины, как охотно она бы отправила в ад все их проклятое племя!.. Боже милосердный! Что бы это могло быть?
Погруженная в свои мысли, Серима праздно скользила взглядом по чернеющему зеву туннеля, который вел в Священные Пределы, по высоким каменным стенам, отделявшим Священный Город от собственно Тиаронда — и выше, выше. Тучи, которые, хвала Мириалю, поредели, когда на краткий и благословенный срок прекратился снегопад, сейчас опять сгущались, непроглядной завесой ложась на город. Днем потеплело, и теперь снова лил нескончаемый, постылый до омерзения дождь. Кое-где снег уже начал таять. Сырой туман оплетал вершины горных пиков, лениво расползаясь по склонам. Серима, щурясь, усиленно вглядывалась в зыбкую туманную пелену. Она могла бы поклясться, что там, наверху, что-то движется. Смутные крылатые силуэты…
Все произошло внезапно. Грубая рука, пахнущая потом и кровью, протянулась из-за спины Серимы и накрепко зажала ей нос и рот. Острый локоть вдавился в ребра, отнимая и без того скудные остатки дыхания. Серима билась, извивалась, задыхаясь и беззвучно вопя от ужаса, но ее оттащили от окна и грубо швырнули на пол. Смертельная хватка неведомых рук ослабла, и Серима с жадностью глотнула воздуха, приподнялась на четвереньки, но тут же рухнула, почти ослепнув от резкой боли, когда невидимый враг ударил ее ногой в бок. Со стоном она сжалась было в комок, чтобы спастись от новых ударов, но сильные руки сгребли ее и швырнули на пол. Она упала навзничь, и нападавший тотчас уселся на нее сверху, всей своей тяжестью придавив ее к полу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});