уйдет, не так ли? – воскликнула Стелла, обнимая хрупкую фигурку.
– Ну, я же не хотела! – жалобно сказала Лилиан. – Ты ведь не отошлешь меня, правда, Стелла? Я не могу жить без него, действительно не могу. Ты позволишь мне остаться, не так ли? Я не буду мешать. Я заберусь в угол и скроюсь; и со мной не будет особых хлопот, потому что я теперь намного сильнее, и … О, вы позволите мне остаться?
Нет необходимости записывать твердыми, холодными, черными буквами их ответ.
– Есть только одна вещь, которую я хочу сделать для своего полного счастья, – сказала Стелла; и они знали, что она имела в виду примирение Лейчестера со стариками.
Итак, Лилиан осталась и внесла в маленький домик еще больше солнечного света и радости; и Лейчестера позабавило, как скоро она тоже пала к ногам новой красавицы и преклонилась перед ней.
– Если бы кто-то и мог быть слишком хорош для тебя, Лей, – сказала она, – Стелла была бы именно такой.
Что ж, время шло; сезон был в самом разгаре, и графиня приехала в город. Граф, конечно, был на своем месте в Верхней палате с начала сезона, но графиня осталась в Зале, лелея свое разочарование. Она появилась как раз к одному из Государственных балов, на котором ее присутствие было необходимо. Это был великий официальный бал сезона, и народу было в избытке. Графиня прибыла с графом незадолго до рассвета, и после обычных церемоний и обмена приветствиями с великим миром, который она покинула на столько месяцев, у нее было время оглядеть комнату. Она сделала это с небольшим внутренним трепетом, так как знала, что Лейчестер и "его жена" должны были присутствовать. К ее облегчению и разочарованию они не прибыли. При всей ее гордости и высокомерии у матери болело сердце.
Но если их там не было, то их репутация опередила их. Она слышала имя Стеллы каждые пять минут, слышала, как величайший в стране сожалел о ее отсутствии и задавался вопросом, что удерживало ее вдали.
Вскоре, около двух часов, в великолепной гостиной произошло заметное движение, и поднялся ропот:
– Лорд и леди Тревор!
Графиня на мгновение побледнела, затем посмотрела в сторону двери и увидела красивую женщину, или все еще девушку, входящую, опираясь на руку Лейчестера. Общество делает для мужчины или женщины то же, что гранильщик делает для драгоценного камня. Она была драгоценностью, когда впервые попала в его руки, но когда она покинула их, она была отполирована! Стелла стала, если это слово допустимо применительно к ней, розовым цветом утонченности и деликатности, "отполированной". Она бессознательно научилась носить бриллианты, и это с принцами. Когда она вошла сейчас, толпа "лучших" людей окружила ее и отдала дань уважения, и графиня, глядя на это, своими глазами увидела то, о чем ходили слухи, что ее невестка, эта нищая племянница, стала силой в стране. Сначала это поразило ее, но, наблюдая, она перестала удивляться. Это было вполне естественно и разумно; в комнате не было более красивой или благородной женщины.
Оркестр заиграл вальс, толпы пришли в движение, танцуя и прогуливаясь. Графиня сидела среди вдовствующих дам, бледная и улыбающаяся, но с болью в сердце. Где был Лейчестер? Вскоре к ней подошли четыре человека. Чарли, со Стеллой под руку, Лейчестер с другой дамой. Внезапно, не видя ее, Чарли остановился, и Стелла, обернувшись, оказалась лицом к лицу с графиней.
На мгновение гордая женщина растаяла, затем ожесточила свое сердце и отвернула голову в сторону.
Лейчестер, который наблюдал за ней, прошел вперед и протянул руку.
– Лейчестер!
Но он взял Стеллу под руку, она была бледна и дрожала и, строго посмотрев матери в лицо, пошел дальше со Стеллой.
– Отвези меня домой, Лейчестер, – простонала она. – О, отвези меня домой! Как она может быть такой жестокой?
Но он этого не сделал.
– Нет, – сказал он. – Это твое место так же, как и ее. Моя бедная мама, мне жаль ее. О, гордость, гордость! Ты должна остаться.
Конечно, инцидент был замечен и отмечен, и среди лиц, которые видели его, был принц крови.
Этот выдающийся человек был не только принцем, но и добросердечным человеком, и, поскольку принцы могут принимать все так, как им заблагорассудится, он пренебрег лучшим именем в своей программе бала и, подойдя прямо к Стелле, попросил с тем великим смирением, которое его отличает, о чести ее руки.
Стелла, бледная и прекрасно жалкая в своей беде, пробормотала оправдание, оправдание королевскому приказу.
Но он не принял его.
– Только несколько поворотов, леди Тревор, умоляю. Я позабочусь о ней, Лейчестер, – тихо добавил он и повел Стеллу прочь.
Они сделали несколько поворотов, потом он остановился.
– Вы устали, – сказал он. – Вы позволите мне отвести вас в прохладу?
Он взял ее под руку, но вместо того, чтобы "вывести ее в прохладу", как он выразился, в своей добродушной манере, он направился прямо к графине.
– Леди Уиндвард, – сказал он, и его чистый, музыкальный голос был едва слышен окружающим, – ваша дочь была слишком любезна со своими преданными приверженцами и утомила себя в безумном танце. Я передаю ее на ваше материнское попечение.
Стелла отпрянула бы, но графиня, которая знала, что полагается королевской особе, встала и взяла белую, круглую руку в свою.
– Пойдем, – сказала она, – его королевское высочество прав, тебе нужно отдохнуть.
Все это было во сне, Стелла позволила увести себя в тенистую нишу, всю свежую, с папоротниками и экзотикой. Потом она проснулась и, бормоча "спасибо", попыталась улететь. Но графиня вдруг протянула руки и впервые за много лет разрыдалась, не шумно всхлипывая, а тихо, заливаясь слезами.
– О, моя дорогая! – пробормотала она прерывисто. – Прости меня! Я всего лишь гордая, злая старуха!
Стелла в одно мгновение оказалась в ее объятиях, и таким образом Лейчестер нашел их.
Когда старая леди Лонгфорд услышала об этой сцене, она была безмерно удивлена в своей циничной манере.
– Тебе было бы хорошо, моя дорогая, – сказала она графине, – если бы она повернулась и сказала: "Да, ты очень злая старуха", – и ушла.
Так что чаша счастья Стеллы была полна до краев.
Она еще не пуста и не будет пуста, пока Любовь стоит с поднятой рукой, чтобы наполнить ее.
Она все еще девочка, даже сейчас, когда есть молодой Лейчестер, который бегает по мастерской старика, переворачивает картины и добавляет в мусор, и старый художник часто высказывает мнение, что она будет девочкой до конца главы.
– Стелла, видите ли, – любит замечать он всякий раз, когда слышит ее нежный голос, распевающий песни о маленьком коттедже,