Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одной рукой подруливая к обочине, вторую с микрофоном у запястья Салтаханов поднёс к губам и чётко повторил распоряжения:
– Третий – Базе…
Псурцев бросил ноутбук на заднее сиденье, вытащил из кобуры пистолет и принялся вкручивать в ствол длинный чёрный цилиндр глушителя.
– Ничего особенного от тебя не потребуется, – сказал он Салтаханову, – но действовать надо быстро и чётко. Делаем всё с первого раза. Отрепетировать или повторить не получится. Парень ты толковый, просто слушай внимательно…
В бомбоубежище троице было велено держаться подальше, пока израильтяне под руководством Владимира неторопливо, слой за слоем снимали с Ковчега полиэтиленовую упаковку. Мунин ёрзал в кресле, подскакивал на месте и рвался принять участие хотя бы в этом, но Одинцов положил тяжёлую руку ему на плечо:
– Сказано сидеть – значит, сидим.
Шесты, которые вместе с ящиком выкопали из-под стены флигеля, оказались сборными: каждый состоял из двух частей. Их собрали и вставили в кольца на длинных боковинах Ковчега. Ящик закрыли крышкой – херувимами вверх, как полагается. Наконец-то появилась возможность разглядеть реликвию не на картинке, а вживую.
Тонкие лица ангелов, каждое пёрышко на их крыльях и прочие детали ювелирной отделки хорошо читались даже сквозь армейскую грунтовку, которая покрывала золото. Бурый, облепленный сырой землёй Ковчег стоял на расстеленном полиэтилене и выглядел как древний дорожный сундук – странноватый, но не сверхъестественный.
– Мы же его можем обратно собрать, – жарко зашептал Мунин на ухо Одинцову. – Прямо здесь и сейчас… Просто чтобы попробовать… Убедиться, что всё на месте и всё подходит…
Одинцов, продолжая держать руку на дрожащем плече историка, ничего не ответил, но посмотрел выразительно.
Израильтяне закончили возиться с полиэтиленом, поставили рядом с Ковчегом контейнеры и расступились. Владимир медленно пошёл вокруг реликвий, с разных ракурсов щёлкая камерой смартфона: общий план, средний план, крупный план…
– Хотите поскорее своим отчёт отправить? – предположил Одинцов.
– А как же, – приговаривал Владимир, не отрываясь от работы. – Сначала картинки отправим… потом Ковчег… и вас… Вам вообще повезло… Один умный человек сказал, что в Иерусалиме надо побывать обязательно… Потому что в этом мире он открыт для всех желающих, а в грядущем – только для званых гостей…
На улице замёрзших израильтян сменила другая четвёрка, вставшая на караул у входа в бомбоубежище. Слева из-за угла заводской стены вывернула машина и двинулась в сторону караульных. Они проводили взглядами проплывший мимо «лендровер» с одиноким водителем.
Салтаханов ехал не спеша. Заднее стекло с его стороны было опущено: так Псурцеву было удобнее держаться за дверь, стоя снаружи на пороге и спрятавшись за бортом.
Генерал спрыгнул на землю, когда припаркованные фургоны израильтян закрыли «лендровер» от караульных. Он вышел из-за машин с поднятыми «стечкиными» и, не останавливаясь, открыл стрельбу с обеих рук одновременно.
Два полных магазина, сорок патронов короткими очередями на четыре цели с расстояния в несколько метров – для такого профессионала, как Псурцев, это была роскошь. Гильзы прозвенели об асфальт громче выстрелов: глушители генерал вкрутил не зря. Через несколько секунд изрешечённые охранники лежали у стены. Псурцев, подойдя вплотную, всадил последние пули каждому в голову и потрусил обратно к дороге…
…а Салтаханов сдал назад, остановил машину за фургоном, припаркованным рядом с вентиляционной будкой бомбоубежища, выскочил наружу и бросил в салон пальто.
– Быстрей, быстрей! – подгонял Псурцев.
Он открыл багажник, выдернул оттуда две небольших сумки цвета хаки и сунул одну в руки Салтаханову. В сумках лежали новенькие армейские противогазы. Раньше Салтаханову такие не встречались. Пока он крутил в руках маску, соображая, что к чему, Псурцев уже надел свой противогаз и, подхватив из багажника два тяжёлых баула, перенёс их к вентиляционной будке.
Салтаханов наконец справился с противогазом. Теперь они с генералом были похожи на киношных гуманоидов: чёрные головы, вытянутые глаза на пол-лица, зелёные круглые коробки фильтра слева и торчащий вперёд хоботок переговорного устройства.
– Тебя только за смертью посылать, – мембрана смешно исковеркала голос генерала, когда Салтаханов приволок ещё два баула из багажника. – Дверь на прицеле держи!
Салтаханов схватился за пистолет, а Псурцев вынул из баулов и разложил возле будки полтора десятка стальных баллонов сантиметров по сорок в длину – похожих на огнетушители, но неярких цветов. Длинным капроновым стропом генерал принялся связывать их горловины.
Стоя в костюме на ветру, Салтаханов не чувствовал холода. Он поглядывал то на дверь, то на Псурцева – и дивился, как ловко работает генерал. Закончив, тот нашарил в опустевшем бауле лом-гвоздодёр и сковырнул с будки одну из вентиляционных решёток.
– Теперь краники, – прохрипела мембрана.
Салтаханов положил Glock на асфальт, и в четыре руки они с генералом пооткрывали краники на головках баллонов. Из штуцеров с шипением хлынул газ.
– Помогай! – крикнул Псурцев, хватая строп.
Связка лязгающих баллонов опустилась в шахту вентиляции. Генерал закрепил конец стропа и взглянул на часы.
– Четыре минуты с хвостиком; оценка «хорошо», – заключил он. – Пара тренировок, и было бы «отлично». Можно покурить и оправиться… Э-э, маску не снимай! И никогда не клади оружие на землю. Понял? Никогда!
Салтаханов поднял пистолет с асфальта и протёр ладонью.
– А куда его было девать?
– Есть несколько мест на выбор, – Псурцев хрюкнул, насмешливо глядя через огромные стёкла маски; во время возни с баллонами он сидел спиной к двери, но пистолет ухитрялся держать под мышкой, стволом в направлении вероятного противника. – Дверь на прицеле, забыл?
– Не забыл, – обиделся Салтаханов. – Если Одинцов первым выйдет, всё равно стрелять? По ногам?
– В голову, они в брóниках могут быть, как эти, – генерал покосился на расстрелянных караульных. – Только Одинцова первым не пустят. И никого из троицы. Кроме них, там ещё бойцов человек десять. Или ты думаешь, это кружок юных любителей истории?
– Хотя, – Псурцев снова глянул на часы, – если до сих пор не вышли – теперь уже не выйдут. Ещё чуток ждём для верности, и вперёд.
Салтаханов кивнул на будку.
– Что-то усыпляющее?
– Ага, местная анестезия, – генерал снова глумился. – Газ нервно-паралитический. «Норд-Ост» помнишь? Вентиляция приточная, сосёт по-взрослому. Разок-другой вдохнул – брык! – и всё.
– Там же фильтры есть, наверное.
– Против этого? Не-а, – Псурцев помотал чёрной резиновой головой. – Без шансов. Я им такой коктейль замесил…
Мёртвые тела от входа убрали за дверь. Салтаханов старался не смотреть на изуродованные окровавленные лица. Генерал велел ему спускаться в бомбоубежище первым, обронив армейскую присказку:
– Лучше новичка за спиной хуже нет. Ещё подстрелишь меня сдуру.
Сердце колотилось у Салтаханова в горле. Пот струился по лицу под маской, разъедал солью губы и заливал глаза. Прижатая противогазом гарнитура резала ухо. Звуки скрадывал бетон лестничного хода: Салтаханов слышал только собственное пыхтение через фильтр. Ступени круто убегали вниз, рукоять пистолета намертво влипла в ладонь…
Псурцев перешагнул через тело смотрителя тира, лежавшее поперёк дороги почти у лестницы, оглядел подземелье и убрал «стечкины» в кобуры.
Газовая атака захватила гостей врасплох. Люди рухнули, кто как. И только троица ничком уткнулась в пол рядом с креслами, как будто падала со своих мест по команде: Одинцов накрыл собой Мунина и Еву, держа их за плечи.
– Красавец! – прохрипел генерал и, выхватив из кармана пригоршню шприц-тюбиков с антидотом, быстро сделал уколы всем троим прямо через одежду.
– Они живы? – спросил Салтаханов.
– Бог даст, очухаются. Сажаем!
Салтаханов понял, чем восхитился Псурцев. Многие при отравлении газом гибнут не от яда, а от удушья: завалившийся язык перекрывает гортань. Одинцов спас компаньонов, уложив лицом вниз до того, как сам потерял сознание.
Безвольные, словно резиновые тела оказалось не так-то просто поднять: даже могучий генерал крякнул, когда они вдвоём с Салтахановым взялись за Одинцова.
Троицу посадили обратно в кресла, привалив плечами друг к другу так, чтобы головы не запрокидывались. Очки Мунина хрустнули под каблуком генерала. Псурцев обыскал Одинцова и забрал пистолеты.
Среди лежащих вповалку израильтян Салтаханов узнал Владимира и предложил генералу:
– Давайте антидот, остальным я сам вколю.
– Ты мать Терезу из себя не корчи, – мрачно посоветовал Псурцев. – Нам нужны эти трое. А остальные…
Он махнул рукой.
– Проветрить здесь не мешало бы, вот что.
- Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого - Александр Солженицын - Историческая проза
- 1916. Война и Мир - Дмитрий Миропольский - Историческая проза
- Несерьезная история государей российских. Книга первая. Русь Киевская - Василий Фомин - Историческая проза