Авдотьев доложил своему юному другу о состоянии их шефа и о том, что Бог прибрал его к себе и теперь тому никто не поможет.
Они вдвоем кое-как передвигались на слабых ногах, поддерживая друг друга. То Нилепин от бессилия, головокружения и сильной боли в различных частях тела, а особенно в брюшине, терял равновесие, спотыкался и норовил осесть на пол, то ранение в спине заставляло и без того скрюченного и старого Авдотьева сжиматься всем телом и цепляться искалеченными руками за что-то твердое. Так они и ковыляли в цеху, как двое раненых бойцов с поля боя.
Старик бормотал катехизис апологетики самобытного философа Григория Сковороды, обращался напрямую к Господу Богу и объяснял Леве, что духоборцы в число которых Коля себя причислял, не борются со Святым Духом, как можно было бы подумать, а, отрицая религиозную обрядовость, являются поборниками духа. Вообще-то Лева Нилепин ни о чем подобном Авдотьева не спрашивал, сейчас его не особо занимала религиозная принадлежность старика, но, тем не менее, чтобы не зацикливаться на своей боли и физических страданиях, Лева поддержал беседу, рассчитывая, что, выслушав Авдотьева, он после разъяснит тому свой реестр наименований яиц. От фаршированных икрой перепелиных ооцитов, до пасхальных тестикул Карла Фаберже. Задавая вопросы и даже заинтересовавшись, Лева Нилепин за период прохождения половины цеха узнал о Коле Авдотьеве не только услышанную ранее историю его псевдоотравления, но и то, что он «поклоняется Христу не мазанному, не писанному, а животворному», что будучи категоричным православным христианином до мозга костей и почитающий Господа Бога более всего на свете, Авдотьев, тем не менее ни разу в жизни ни ногой не ступал в церковь, никогда не совершал крестное знамение, ни знает ни единой молитвы, ни отмечает христианские праздники, не признает внешних отличий между людьми, воздерживается от злых мыслей и дел, отвергает любое оружие и стремление к обогащению, и истово верит в переселение душ.
– Ни копейки лишней не возьму! Рад был бы и не работать вовсе, ни чаю в сем занятии богоугодного, это есть эксплуатация одними рабами Божьими других, а перед Богом все равны, Левушка. Все мы сыновья его. Понимаешь? Однако и нищенствовать не хотел, был у меня грех на душе, не мог привыкнуть я к ограничению потребностей. Телец золотой портил душу мою, слаб я был перед ним, податлив современным бесовским соблазнам, – говорил Авдотьев, переступая своими полусогнутыми ножками по бетонному полу. – А вообще, по совести я живу, а не по церковным выдумкам. В церковь совесть моя ходить не велит, в ней святости ни на грош нету. Одни, прости Господи, понты!
– То есть у вашей секты совсем нет церквей? – спросил Нилепин.
– Очень даже неприятно мне слышать, Левушка, что ты меня к сектантам антихристовым приписываешь. Мы не секта, мы этноконфессиональная группа, – произнося это, Авдотьев даже поднял кривинький палец. – А церквей-то нет, почто они нам? Там Бог живет, где ты живешь! Там тебя слышит, где ты с ним говоришь! Как говорил Силуан Колесников – церковь не в бревнах, а в ребрах. Коли надо нам собраться, так мы соберемся где Богу угодно будет, хоть на кухне.
Авдотьев мог бы еще многое рассказать о своем вероисповедании, но, вдруг он остановился и сообщил, что кто-то увел стоящий вон там автопогрузчик.
– Там подле него, – он вытянул неразгибающуюся руку, – подле погрузчика голубка лежала. Любушка наша. Не мог я помочь ей, не в состоянии был, да и испужалась бы она, лик мой увидев пред очами своими. Пошел я за помощью к кочегару нашему Аркадьичу, он завсегда мужик справный, не отказал бы в помощи. Знаем мы друг друга. Хотел позвать его, а тут вот как приключилось – тебя повстречал.
– Да, к Аркадьичу лучше не ходить, – согласился нахмуренный Нилепин.
– Отчего так? Нешто, не помог бы? У него и аптечка справная есть.
– Не в этом дело. Он… ну это… занят был. Я был у него.
– Занят? Чем это? – кустистые брови поползли Коли Авдотьеву на лоб. Он не мог взять в толк, какое может быть дело важнее спасение жизни.
– Да это уже не важно, – быстро отмахнулся Нилепин, представляя себе, чтобы увидел вошедший в кочегарку Авдотьев. – Так ты говоришь, что вон там стоял погрузчик, а около нее лежала Кротова. А Соломонов – вон там неподалеку от слесарки. И ты никому не помог?
– Лева, я же тебе говорю – Константина Олеговича Господь Бог прибрал к себе, теперь ему помогут только молитвы за упокой. Царствие ему небесное. Только это… – Коля Авдотьев остановился. – Иди к Любови Романовне ты один, Левушка. Ежели она меня опять узрит глазками своими сердечными, то сызнова разумом померкнет, бедненькая. Нельзя мне ей показываться, Левушка. А тебя-то уж она не испужается. Уж как придет в себя она, тогда и растолкуй ей обо мне, скажи, что не призрак я, не дух, а раб Божий живой и во плоти. Тогда-то я и покажусь пред ней.
Юноша был с эти категорически не согласен, аргументируя это тем, что по цеху бегает вооруженный преступник и в целях безопасности лучше не разделяться и держаться вместе, а кроме того Лева ни шиша не умел оказывать первую медицинскую помощь и если придется это делать Кротовой, то он растеряется и как всегда накосячит. А сегодня его косяки слишком дорого обходятся. Сегодня, вообще не его день. Авдотьев-же проявил неожиданную смекалку и предположил, что если уж вооруженный преступник увидит их вместе вдвоем, то он двоих и кончит. В итоге старичок уговорил молодого и порешили сделать так: Нилепин окажет Кротовой посильную помощь, заключающуюся хотя бы в приведении ее в сознание и морально подготовит ее к Николаю Авдотьеву, вкратце объяснив ей суть вещей. Потом они, образовав триаду, идут помогать лежащей в стекольном участке Зинаиде Сфериной (если она еще жива), потом идут в раздевалку, где теоретически планируют встретить вылезшего из-под рухнувшего стеллажа Юрку Пятипальцева.
Сутулясь и держать за живот, Нилепин оставил старика в стороне за углом перегородки и пошел к своей мастерице. Путь пролегал точно через свалившейся стеллаж с разбросанными в разные стороны бобины пленки и перешагивая через железные конструкции, Лева лишний раз убедился, что от Патипальцева остались только кровавые следы. Где он сам Нилепин не знал, но надеялся, что обошлось без серьезных травм и его бородатый друг зализывает раны в раздевалке, дезинфицируя слюну вишневым виски. Если это так, то Лева на радостях подарит ему всю бутылку, пусть пьет хоть до дна, лишь бы