Нельсон стал остывать. Понимал, конечно, что без объединенной эскадры с французами не управиться. Египет, Мальта, Анкона, Рим, Генуя, Тулон, Мальорка – слишком растянуты были коммуникации, чтобы уловить все замыслы и действия противника. Сказал примирительно:
– Господин адмирал одержал славнейшую победу на Корфу, оставьте нам что-нибудь для пиршества.
– Думаю, что герою Абукира хватит лакомства от сией славы до конца жизни, – весело парировал Ушаков. – Ну а как же с крейсированием на севере?
Нельсон отвел руку в сторону и пожал плечами:
– Где же? Где у нас столько кораблей?
– Но ведь вас просил сам граф Суворов-Рымникский, от усилий которого многое решается в сей кампании!
Нельсон опять преобразился.
– О да! Это великий полководец! В Европе нет такого больше! Все восхищаются его подвигами. Это делаю и я – Нельсон.
Глаза Горацио загорелись, он и сам весь засверкал каким-то внутренним блеском. Тонкая шея вытянулась, хохолок волос затопорщился на голове.
«Да ведь он похож на Суворова, – внезапно подумал Ушаков. – Сказать, или возгордится совсем?» Нельсон же, придерживая правый рукав левой рукой, всаживал слова-гвозди кому-то в укор:
– Я люблю его и за презрение к богатству, к удобствам...
Ушаков все-таки решился и попросил Метаксу:
– Переведи ему, что он очень похож на нашего фельдмаршала Александра Васильевича. И обликом, и манерами, и голосом даже. Тот тоже загорается, как порох, и все сметает на пути. Я ведь его хорошо знаю. Много лет знаком.
Нельсон вскочил и потянулся своей одной рукой к рукам Ушакова, пытаясь пожать их.
– Спасибо! Спасибо, адмирал, вы делаете меня самым гордым человеком в Европе. Я давно думал, что мы родня с сим великим полководцем! Спасибо.
Сэр Гамильтон с удивлением вскинул глаза на адмирала. Давно он не видел его в таком возбуждении. Ушаков же подумал, что в родню Суворову Нельсон набивается зря, тот людей неверных слову не любит. Вздохнул и обратился к сэру Гамильтону:
– Нас просят навести порядок в Неаполе. Но на это есть одно средство – прекратить кровопролитие, успокоить обывателей, не чинить притеснений со стороны богатых, и мы надеемся, сэр, что вы повлияете на министра Актона и королевский двор в этом.
– Не будем же мы возвращать генерала Шампионне, чтобы он защищал этих оборванцев и разбойников от законной власти, – саркастически заметил посланник.
Ушаков начал бледнеть. Он и сам был за законную власть, но за разумную и достойную.
– Ваше превосходительство, наверное же, не желает лишних жертв. Страна и так пострадала достаточно. Я хотел бы договориться, чтобы мы соблюдали порядок совместно, не разжигая страстей. Мы на Корфу не возвращали комиссара Дюбуа, а порядок установили, ограничив своеволие и диктат нобилей, успокоив обывателей, укрепив закон, и не было никакой резни!
Теперь уже Горацио менял свой цвет, правда, на какой-то необычный, юношески-розовый. Он понял намек Ушакова на неаполитанскую резню.
– Мы служили беззаветно английскому королю и везде будем бороться с якобинской заразой и революционной чернью, до тех пор, пока они не захлебнутся в собственной крови.
– Ну и служите себе, никто от вас не требует измены. Но если мы так будем наводить порядок, то скоро не останется никого из тех, кого мы призываем к порядку. Я прошу совместных мирных действий в областях, где мы сражаемся вместе.
Два часа разрабатывали планы, присматривались друг к другу, спорили, не соглашались, склонялись к близости и снова расходились во взглядах два великих флотоводца.
Расставались после обеда, договорившись встретиться завтра на английском «Фоудройанте».
Эмма озабоченно, с удивлением рассматривала русского адмирала – он был, пожалуй, первым, кто не сломился перед волей и страстью ее Горацио (да, уже год он был ее, этот однорукий герой. Сэр Гамильтон не был помехой).
– Вы так и не сказали, господин адмирал, чья это картина? – махнула она головой в проем над столом, где на полотне колонна русских кораблей, раздваиваясь, обходила противника.
– Леди, я, к сожалению, не такой знаток и ценитель искусства, как ваш муж, у которого, как известно, великолепная коллекция античности, – сэр Гамильтон встрепенулся. – Здесь у меня батальные картины. Живописец попытался изобразить одну известную битву, когда мы отрезали турецкий флот от суши...
Нельсон, не глядя на картину, спросил:
– А где же турецкие батареи?
– Вы уже поняли, господин адмирал, что это Калиакрия. Да, мы сумели там совершить боевой маневр, который удалось повторить только вам при Абукире...
Нельсон одеревенел и затем медленно протянул негнущуюся руку Ушакову:
– До завтра на «Фоудройанте»...
Постигая друг друга
Встреч с Нельсоном было несколько. Иногда они проходили дружелюбно, иногда кончались размолвками. Но великих флотоводцев все-таки тянуло друг к другу, им хотелось постичь то, что было в арсенале союзника-соперника. Да, кроме того, надо было согласовать план дальнейших действий флотов, отличавшихся зыбкостью и неопределенностью. 25 августа Федор Федорович прибыл на «Фоудройант» по просьбе Нельсона пораньше, до того, как там показались другие участники переговоров. Он осмотрел каюту Нельсона и с удивлением увидел стоящий за его креслом гроб.
– А что сие за фантазии, сударь?
Нельсон улыбнулся и не без гордости поведал о том, что это выдумка его друга капитана Галлоуэла.
– Он посчитал, что подарок меня не огорчит, а порадует. И, сделав это послежизненное пристанище из куска мачты «Ориента», главного французского корабля у Абукира, написал мне: «Когда вы устанете от жизни, вас смогут похоронить в одном из ваших трофеев». Как думаете, адмирал, неплохой гроб?
Ушаков не любил пустопорожние рассуждения о смерти, гробах, мертвецах и мрачновато заметил:
– Не тогда плясать, когда гроб станут тесать. А пораньше, когда силы есть, победу одержать. А вы как относитесь к славе, адмирал?
– Я ее жажду. Я жажду побед. А вы?
– Я военный моряк, для меня награда необходима. И тот, кто хочет лишить ее моряков, тот или враг или жестокий завистник. Но, исполняя долг, я не жду награды.
– Браво, Ушаков! Слава – детище долга, и для меня это тоже высшая мера. Я все блага брошу под ноги этому высшему закону чувств. Мой девиз для моряков: послушание! Почтение королю! Ненависть ко всем французам! Вы ненавидите французов, адмирал?
Ушаков вздохнул, вспомнил про погибших при штурме Корфу солдатах и ответил:
– У меня нет нужды их ненавидеть. Они обыкновенные неприятели. Раньше это были американские и английские каперы, потом турки, ныне они. Я не питаю к ним отвращения, я хочу их победить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});