проблемах. Но неужели, вы, имея в своём подчинении сильнейшую армию в мире, не можете дать бой каким-то котивским выродкам? С каких пор мы драпаем от фанатиков? У нас больше денег, чем во всех котивских странах, наша промышленность впереди всей планеты. Как народ, что живёт в сытости и довольствии может проиграть полоумным варварам с востока?
– Наша армия не сильнейшая. Не питайте иллюзий, господин Шрон, – сухо ответил Пфлюк и зал охватили бурные разговоры осуждающие, как многим казалось, кощунственную фразу генерала.
– Это прозвучало, как плевок в души наших предков. Но почему вы так думаете, генерал? – разочарованно спросил Шрон, нахмурив густые седые брови.
– Я не уполномочен это объяснять вам. Вы торгаш, а не солдат,– грубо бросил тот в ответ.
Зал вновь охватила волна разговоров и Пихте, не теряя ни секунды, обратился к Пфлюку, в желании прекратить разговоры.
– Так ответьте мне, генерал!
– Ваше величество, дело тут не в нашей сильной экономике, и не в сытых людях. Дело тут совершенно в другом.
– Так в чём же дело, генерал? Почему мы проигрываем?
– Мы слабее котивов. Наши солдаты, они не так мотивированы, как враг. Наша история создала страшный прецедент. Владея почти всем миром и, не обращая внимания на других, мы копошимся в своих делах добрую сотню лет, деля друг с другом свои же владения, мы вырастили поколение карьеристов и трусов, из которых нынче состоит наша армия и общество. Солдаты уже давно не принимали участие в больших войнах, а те, кто пришли с мобилизацией, вчерашние студенты и работяги, прошедшие лишь военные курсы в своих школах. Что они знают о фронте и бое? Да ничего, мы не воспитывали в них защитников, а лишь потребителей, им плевать на родину и страну, они хотят вернуться живыми домой к маме и папе, купить пива и пойти вечером в клуб или на прогулку, но не погибать в мучениях в окопе, они слабы морально. В отличие от врага, их воины одержимы победой, они с детства воспитывались в ожидании войны, их в школах учили не философии и литературе, а как правильно бить штыком и метать гранату, девки в их школах учатся перевязывать раненых и ружейной стрельбе. Армия и война – их жизнь, они знали, что их ждёт на войне, в отличие от наших неженок. Их с пелёнок окружает пропаганда, во всех сферах жизни, они верят и любят своего лидера, который, как и они прошёл множество войн и конфликтов, они идейные все как один. Стена из бетона. А у нас? Воздушные замки в головах людей и солдат. Отдельное слово скажу о наших офицерах, что сплошь стоят на службе и довольствии с пелёнок. Наши командиры становятся таковыми не благодаря труду и упорству, а по своему происхождению и только, дворяне, высшие слои общества, коим являюсь и я, они не добились этих званий, а дослужились. Как может офицер командовать тысячами человек, лишь только из-за своего происхождения? Многие солдаты куда опытнее любого из майоров и полковников, но у нас стена, из-за которой умнейшие и сильнейшие не могут преодолеть сословного барьера установленного обществом. У наших врагов в командирах те, кто воевал и умеет это делать, ведь те кто не умеет остаются в солдатах или на полях сражений. А дисциплина? Это самое важное в армии, где нам её взять, если у каждого офицера есть родители и родственники из присутствующих здесь? Как можно руководить тем же лейтенантом, если за его спиной отец нефтяник или мать консул? Никак. Ломается линия единоначалия, на которой держится вся армия. Котивы безжалостно расстреливают и отправляют в штрафники всех, кто совершил ошибки и преступления против армии и страны, их стреляют на глазах у подчинённых. А мы? Я сам имел случай не так давно с полковником Тремом, чей брат сидит в этом зале. Я дал ему команду оставить город и отходить на холмы для окапывания, но тот лентяй пренебрёг моим приказом, руководствуясь своей гордыней и ленью, оставшись в городе, ссылаясь на лучшие позиции в округе. Не прошло и пары дней, как котивы взяли его в кольцо, и штурмовали город. Я велел ему прорываться к своим или погибнуть со своими солдатами, как полагается офицеру, но поступил звонок из Парира и мне велели выслать за ним самолёт для спасения. И его трусливую задницу спасли, когда, как в городе остались тысячи солдат, большая часть из которых погибла, а остальные попали в плен. И вы спрашиваете, почему мы проигрываем? Мы проиграли бой за сердца и души наших сограждан, не научив их искренне любить родину и жертвовать ради неё, мы научили их любить сытные обеды, красивые вещи, модные клубы, но не родину. Поэтому мы и проигрываем, ваше величество.
Пфлюк так эмоционально и ярко сказал свою речь, что лицо покрылось ярким румянцем, губы высохли, а в горле пересохло. Он залпом выпил стакан с водой и непоколебимо смотрел в глаза императору. Ожидая за свою вольность, немилость власти. Но Пихте выслушал его спокойно и внимательно, после налил себе пол стакана Демьира и добавил доверху водой. Сделал глоток и бросил в напиток два кусочка льда. Зал молчал, будто ожидал ярости монарха, но тот был спокоен.
– Ваши предложения, генерал? – спросил Пихте и отхлебнул из стакана пару больших глотков.
– В каком плане, ваше величество? – растерялся Пфлюк.
– Что нам делать с армией, чтобы она побеждала, а не отступала.
– Дисциплина, пока только она, а дальше нужно ввести в школах и университетах военные курсы и готовить наших юнцов к войне, которой суждено продлиться ещё долго.
– Если бы я не знал вас, я бы мог подумать, что вы симпатизируете нашим врагам.
– Я лишён симпатии к кому бы то ни было, ваше величество, но я вижу сильные стороны нашего противника и сделаю все, чтобы избавиться от наших слабостей. Не мешало бы ввести военные суды, что на месте бы решали вопросы, запретить вмешиваться в дела армии и фронта любым гражданским институтам и начать наказывать и казнить трусов и дезертиров, коих стало очень много в наших рядах.
– Давайте отдадим под суд полковника Трема, возможно его даже повесят. Но как мы успеем остановить врага, ведь до столицы всего-то две сотни километров, генерал. На то, что бы перестроить армию и общество уйдут годы. Мы не сможем в одно мгновение поменять мозги нашим людям. Ряд шоковых мер могут вызвать бунты и недовольства.
– А у нас есть, ваше величество, такое волшебство, что может