Тяжелый Разведчик, висящий "в солнышке", невидимый ни для оптики, ни для убожества, изображающего здесь полевые радары.
И апокалиптическая картина сотни реактивных машин, заходящих на авиабазу на предельно малой высоте и оставляющих после себя только столбы черного дыма над пылающими обломками. Отдельные звенья, караулящие тех, кто все-таки успел взлететь и только начал набор высоты. Или тех, кто вернулся из полета и готовился садиться. Стремительные, как удар бича, неотразимые и безнаказанные атаки с высоты поочередно пикирующими, слетанными парами. В общем все то, что он так хорошо знал и, - без лишней скромности, - неплохо умел.
И то, чему был только свидетелем: ураган взрывов, разом накрывающий десятки квадратных километров сначала, и вал мотопехоты гвардейских и ударных армий, закованных в броню танковых соединений, - потом. Помнится еще, - он глядел на эту картину, как завороженный, поневоле проникаясь неслыханным, каким-то стихийным масштабом действа. Настолько, что забывал порой, кто он и зачем тут находится.
На самом деле этот самый Хата - прямой враг Императора, хотя, вероятно, искренне возмутился бы, услыхав подобное утверждение. Именно фактический запрет на возможность иметь свое мнение и его высказывать, действительный даже для серьезных профессионалов, резко снизил эффективность военного строительства в СССР*. Да что там, - снизил. В значительной мере послужил причиной катастрофы летом сорок первого года. Так вот это - пустяки. Детская игра в крысу по сравнению с японским тысячелетним навыком Надлежащего Мышления.
*Две предпосылки. 1) Если каждый будет говорить все, что ему заблагорассудится, то будет бардак. 2) Каждый человек, в сущности, - ленивая тварь, и если от него не требовать невозможного, то он непременно сыщет способ по секрету расслабиться и не отдаст начальству всего, на что по-настоящему способен. Не поспоришь. Только во всем хороша мера. Начальство склонно забывать, что требует именно что невозможного, и за неисполнение начинает всерьез отрубать головы тем, кто не исполнил. Потом тем, кто, по наивности, желая уцелеть, говорит: де-невозможно! В результате уцелевшие поначалу привыкают помалкивать, какая бы хрень кругом не творилась, а наверх выбиваются те, кто умеет невозможное показать начальству якобы сделанным. Или пока еще находящимся в процессе, но вот-вот. Достаточно трех-четырех-пяти лет неограниченного административного восторга, чтобы зараза въелась в плоть, кровь и генетику. В итоге оказывается, что танков очень много, но четыре из пяти - с браком. Что корпуса перегружены танками, но не имеют пехоты, ремонтной базы, грузовиков и артиллерии, а оттого - небоеспособны. Что техники не умеют обслуживать самолеты новых типов, пилоты избегают на них летать, а руководство боится вести учебу во избежании летных происшествий и небоевых потерь. И приблизительно так же обстоит приблизительно со всем. Потом начинается удивление: почему же это громадная по всем численным показателям, механизированная армада хороших В ПРИНЦИПЕ машин оказывается небоеспособной? А гигантские затраты на ее создание, таким образом, практически бесполезными? Да вот по этой по самой причине. Именно обеспечение меры, то есть правильного отношения между совершенно необходимой дисциплиной и совершенно необходимой свободой, - есть каждодневная, непрекращающаяся, ГЛАВНАЯ работа элиты. Она не может быть задана раз и навсегда заданной инструкцией.
- Четыреста километров, товарищ Сталин. Ждать не более получаса.
- А ви уверены, что эти полчаса у вас есть? - Сталин в крайнем раздражении резко отвернулся от собеседника. - Шьто у вас там?
Раздраженный тон Верховного разительно изменился в единый миг. Вошедшее в привычку увлечение новинками техники сработало даже теперь, в обстоятельствах и нервных, и непривычных. Непонятное сооружение больше всего напоминало наконечник исполинской стрелы с вогнутыми кромками коротких треугольных крыльев.
- Прототип, товарищ Сталин. "Стрела" Бартини. Вариант аэродинамической схемы, предназначенной для машин со сверхзвуковой скоростью. В корме спаренные "тройки".
- Лэтает?
- Так точно, товарищ Сталин.
- Бистрее звука?
- Штурм звукового барьера назначен на ноябрь месяц, товарищ Сталин. Как раз к двадцать шестой годовщине. Пока идут испытания на различных режимах.
- Испытатель - кто? Ладно, сам вижу... Здравствуйте, Константин Константинович.
- Здравия желаю... товарищ Сталин.
- Ваша птичка?
- Так точно!
- Заправлена?
- Так точно!!!
- Заладыл... Вэзи.
- Я не могу...
- Вэзи. До аэродрома 63-го - дотянешь?
- Так точно, радиус позволяет, но...
- Лэтает? Хорошо лэтает? Вэзи.
- Но риск...
- Ти не знаешь, - он дасадливо махнул рукой, - сэйчас куда больше риск, - астаться, апаздать... И нэ трясись так. Атвечать не придется в любом случае: оба сгинем, и уцелем тоже оба. Обещаю, ну!
Может быть, оно и к лучшему. Что будет - то будет. После долгого, долгого перерыва Вождь, по сути, решил бросить жребий. Сознательно предпочтя полет на диком, как помело ведьмы, аппарате - ожиданию, он загадал: если риск этот оправдается, если - сойдет ему с рук, то... То и все остальное сойдет успешно. Как всегда. Он не только уцелеет, но и не станет рабом обстоятельств, останется хозяином собственной судьбы.
У шакалов, у гиен и подобных нечистых созданий тоже есть своя стая, и им также присуще выручать и поддерживать подобных себе. Разумеется - по-своему, в присущей им назойливой, отвратительной, лживой манере. Генерал Хата смотрел на сидящего напротив коротышку с покрытой шрамами от былых угрей кожей и слащавой улыбкой с крайним неудовольствием, но был вынужден играть роль радушного хозяина. Кабаяси относился к людям, с которыми приходилось считаться. Хотя и был всего-навсего полковником. Проклятый проныра узнал-таки о шпионе, прилетевшем на трофейной машине и не преминул явиться самолично. То есть узнал бы он обязательно, слишком рано - вот что вызывало сожаление. Хата так рассчитывал, что успеет довести южного дикаря до самоубийства. Задача была нелегкой, но начало, - он-то видел! - казалось много обещающим. Пусть даже сеппуку, - много чести для южной обезьяны, ну да пребудет с ним милость Будды, ладно, - лишь бы только ушел в Пустоту. Так ведь нет. Явился, затребовал и теперь, по всему видно, из лап не выпустит.
- И все-таки, господин полковник, я не вижу, каким образом привезенный храбрым господином Такэдой ворох слухов, банальностей и домыслов мог бы принести пользу Великой Империи.
- О, - Кабаяси улыбнулся и еще слаще, - вы успели оценить, не так ли?
- Разумеется. - Хата обозначил недовольство. - Я не первый год провожу здесь, в порубежье, и знаю, что именно может быть полезным при выработке Стратегии... Прошу меня извинить, но, на мой взгляд, Такеда - совершенно неподходящий тип для назначенной ему миссии. Он склонен умствовать.
- Увы, - новая сладкая улыбка, - это общий грех для многих выпускников Борделя в Нара.
- Как-как вы говорите?
- Старая шутка. "Учебное заведение" - "заведение" - "бордель"... Тоже своего рода умствование, не так ли?
- Ну почему, - Хата вежливо посмеялся, - очень, очень забавно. Но тогда и тем более, - почему?
- Увы. Воля Его Величества и распоряжение правительства. Токио слишком далеко, оттуда не видно подробностей, но... такова наша судьба и наш долг: повиноваться без рассуждений.
- Господин полковник. На территории Манчжоу-Го генерал Ямада и я, его доверенное лицо, представляем власть императора полномочно.
- Господин генерал-лейтенант, - Кабаяси продолжал улыбаться, но полоснул Хата острым взглядом еще более сузившихся глаз, что избегал делать прежде, - мною получены ПРЯМЫЕ указания, не имеющие двоякого толкования. Еще раз прошу извинить меня.
Некоторое время Хата с наслаждением обдумывал разнообразные сценарии несчастных случаев, острого несварения желудка и тому подобное, но потом, незаметно вздохнув, выбросил завлекательные мысли из головы. Ничего не выйдет.
- И поручение номер два, которое, несмотря на это, ничуть не менее важно. Усовершенствованная машина, которую захватил бесстрашный храбрец Такэда. Со мной прибыла целая группа инженеров из "Мицубиси Юкоге КК" во главе с господами Киро Хатакаси и Йодзи Хатгори...