сейчас ночью… Если б хотя бы фонарик был, или луна поярче… Что это?
Эркин слышал над головой тяжёлое дыхание. Что, сволочь, запыхался? Потерял? Ну, так поможем. Он кинул камушек в ближайшие к откосу кусты, и те отозвались шёпотом, стряхивая дождевые капли и листья. А второй чуть подальше, вот так.
Прячется в кустах? Ну, была, не была. Надо довести до конца. Логического. Рассел встал на низкую каменную ограду, примерился, чтобы попасть на чистое место, и прыгнул. Ему с трудом удалось удержаться на ногах, ботинки разъехались на мокрой траве. Сжимая в руке пистолет, Рассел осторожно шагнул к ещё шелестящим кустам, ещё…
Когда беляк спрыгнул, Эркин разжал кулак, высыпая уже не нужные камешки, и приготовился. За своим шумом беляк не услышал и не обернулся. Удачно. Шагнул к кустам, ещё… Пора, а то вдруг обернётся. Беляк остановился, и Эркин прыгнул ему на спину. Зажал локтем левой руки горло, рванул на себя и с силой ударил рукояткой ножа под дых. И тут же повернул нож рукояткой к себе, чтобы бить остриём. Но тело беляка уже обмякло и висело на локте Эркина. Ну, а теперь так… Только быстрее, а то он уже трепыхается.
Сознание возвращалось очень медленно и очень больно. Рассел попробовал шевельнуться, и сразу ощутил тиски на шее и холод лезвия на животе. И сразу всё вспомнил. Пистолет… он его выронил, когда страшная боль рванула его за горло. Он беспомощен и в полной власти этого… только шевельнись, и тебе взрежут живот.
– Слушай, гнида, – шёпот обжигает ухо, – если я тебя, суку, ещё раз за собой увижу, сильно пожалеешь, что родился. Понял?
– Я понял, – хрипло через боль в зажатом горле выдавил Рассел. – Отпусти меня.
– Ща!
И новый удар в живот бросает его в беспамятство.
Ударив беляка опять рукояткой – здоровский приём показал Андрей – Эркин с силой оттолкнул его от себя. Беляк упал ничком. Эркин отпрянул назад, повернулся к откосу, подпрыгнул, уцепился за верх кладки, подтянулся, скребя носками сапог по стыкам… ну, ещё чуть-чуть, и ещё… есть! Он скатился на другую сторону и быстро вскочил на ноги. Теперь ходу, пока беляк не очухался и не забазарил.
На этот раз он ощутил себя лежащим на земле. Рассел медленно поднял голову, и это движение сразу отозвалось болью в шее. «Да, такой задушит, и никаких следов борьбы не будет», – попытался он пошутить. Преодолевая боль и тошноту, встал на четвереньки, на колени и наконец смог выпрямиться в полный рост. Пистолет… вот он, лежит. Не взял. Хотя… ну да, зачем спальнику пистолет, он и голыми руками… справляется. Рассел нагнулся за пистолетом и страшный приступ рвоты бросил его на колени.
И он опять справился. Подобрал пистолет, выпрямился, повернулся, сделал шаг и едва не упал. Он сначала не понял, что с ним, а поняв… Чёртов индеец разрезал на нём брюки и трусы так, что они свалились при первом же движении и спутали ноги. Рассел сунул пистолет – всё равно сейчас от него никакого толка, дома придётся заняться чисткой – в карман плаща, подтянул трусы и брюки. Вот, дьявол, даже молнию на брюках отрезал. Теперь до самого дома держи руками или… Рассел невольно рассмеялся. Индейца, конечно, и след простыл, погони парень мог не опасаться. Какая тут погоня, когда штаны сваливаются.
– Ладно, парень, – сказал он вслух. – Считай это за мной.
Поясом от плаща он подвязал брюки, плащ застегнул. Теперь надо думать, как отсюда выбраться. И в полицию не пойдёшь. Деньги не взяли, оружие не взяли, а штаны разрезали. Вся полиция будет год ржать от удовольствия, заявись он с такой жалобой. А уж какие комментарии к такому заявлению выдадут… И на весь город ославят. Нет, такого удовольствия милым согражданам доставлять не стоит. Обойдутся. Но неужели этот чёртов индеец был там случайно? Шляется просто по городу, ищет, где бы чего перехватить. Как все цветные. А он уж навообразил чёрт знает что.
Рассел прошёл вдоль откоса до места с осыпавшейся кладкой и кое-как выбрался наверх. У фонаря оглядел себя. Когда-то плащ был светлым, элегантного цвета слоновой кости. Ну, стервец, ну, паскудник. Заманил. А он купился на такой примитив. Но почему не убил? Неужели и через десять лет сформированный когда-то тормоз действует? Остаточно. Ударить может, убить нет? Или здесь что-то другое?
Каждый шаг отзывался болью в животе, болела шея, он никак не мог вспомнить, где лежат запасные брюки, плащ безнадёжно испорчен, пережитые страх и унижение… В довершение ко всему снова пошёл дождь. Шляпа, где его шляпа? Кажется… он её обронил, когда бежал за индейцем. Ну и чёрт с ней! Да, он держал её в руках, когда говорил с Джен, а потом… бросил сразу или позже? Да чёрт с ней! Не идти же её искать. Невелика ценность.
Сделав большой круг, Эркин убедился, что погони нет, и побежал домой. Женя уже наверняка волнуется. В луже недалеко от его калитки что-то плавало. Этот чмырь, что ли, шляпу обронил? Ну и хрен с ней! И с ним тоже.
Эркин достал ключи и перевёл дыхание. Ну, с этим пока всё. Отпереть, запереть. Опять дождь пошёл. Тоже фиг с ним. Нижняя дверь. Отпереть, запереть. Он взлетел по лестнице, но только взялся за ручку, как дверь распахнулась, и руки Жени вдёрнули его в дом.
– Господи, наконец-то!
– Ага, – счастливо выдохнул он, окунаясь в тёплую пахнущую Женей темноту.
– Я свет боялась зажечь, так сидела… Господи, ты же мокрый весь. Раздевайся скорей, разотрись… Сейчас чаю… с мёдом…
Женя говорила быстрым захлёбывающимся шёпотом и металась по кухне с чайником, полотенцем… И только когда он, уже переодевшись в сухое, сидел за столом, сыто отдуваясь и через силу допивая очередную чашку горячего чая, она спросила:
– Ну, как? Обошлось?
– А он не догнал меня, – сразу ответил Эркин. – Я покрутил, попетлял и ходу.
– Ну, и слава богу, – облегчённо улыбнулась Женя. – Я так перепугалась, когда он за тобой побежал. Он точно отстал?
– Точно-точно, – Эркин так энергично кивнул, что слипшиеся пряди волос подпрыгнули у него на макушке.
Женя пригладила их, и он, как всегда, ловко перехватил её руку и поцеловал.
– Ещё чаю? – улыбалась Женя.
– Не-а, – мотнул он головой.
Засыпая на ходу, он дотащился до кладовки, постелил себе и рухнул. И когда Женя зашла к нему, поправила одеяло и подоткнула с боков и под ноги, он уже спал. Она наклонилась и поцеловала его в висок. Он