живых существ, представляющих только зародыш жизни, поистине «бессмертно» и что в самом последнем продукте органической природы находятся элементы, не перестававшие жить с тех пор, как появилась жизнь. Если так устойчива и непрерывна жизнь материи, то что должно сказать о душе? Материя разлагается, распадается на свои составные элементы, дух же – предвечно сущая субстанция – не может разлагаться и претерпевать какое-либо упрощение. Душа не может быть уничтожена, разве только по воле Божией. «Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь», – говорит муж Божий. Дух не умирает и не может умереть. «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне».
Многие, заблуждаясь, полагали, что когда прекращаются жизненные процессы в теле, тогда умирает и душа, животворящая тело, но это не так. Душа Адама была создана после того, как было создано тело, и поэтому может жить и в теле, и вне тела. В смерти физической душа покидает тело и вечно живет, хотя мы и не наблюдаем ее проявлений.
«Я искромсал тысячи трупов, – заявил хирург проповеднику, – и не обнаружил ни в одном из них души, о которой вы проповедуете…» Проповедник вполне резонно ответил: «Вы совершили грубую ошибку, если искали живую душу в бездыханном трупе. Такие поиски всегда обречены на неуспех!»
Нам также известно, что клеточки нашего тела беспрестанно обновляются. Старые частицы удаляются из организма, а на их место в теле зарождаются новые, так что весь состав тела полностью меняется в известный срок времени. Но с переменой молекулярного состава личность человека остается тою же. Чем это объяснить? Если бы внутреннее наше «я», наша душа находилась в прямой зависимости от тела, тогда с обновлением тела она не могла бы оставаться неизменной, тогда и наша личность подверглась бы изменению вместе с изменениями в теле. Но в этой-то неизменяемости нашей души при неоднократном и при полном обновлении всего организма в продолжение всей жизни и кроется одно из серьезных доказательств бессмертия нашей души.
Если бы душа и тело были одно и то же, то как мог бы человек испытывать одновременно чувство физического удовольствия и душевного неудовольствия? Как мог бы оставаться здоровым самодеятельный ум при больном теле, и как при здоровом теле могла бы так страдать морально душа человека? Как понять тогда приговор врачей: «Эту болезнь мы лечить не можем, эта болезнь душевная…» Если у человека нет души, то откуда же у него душевные переживания, терзания души и душевные болезни?
Противоречит здравому смыслу и то представление, согласно которому человек как разумное существо, обладающее стремлением к беспредельному самоусовершенствованию, являлся бы созданием действующим и пользующимся разумной жизнью только в краткий срок своего земного бытия. «Зачем мозговые центры и извилины, – говорит один из чеховских героев, – зачем зрение, речь, самочувствие, гений, если всему этому суждено уйти в почву и в конце концов охладеть вместе с земной корой, а потом миллионы лет без смысла и без цели носиться с Землей вокруг Солнца?»
И действительно, при таком самоощущении жизненной бессмыслицы мы – жертвы неизбежной прострации и душевной катастрофы, а мир, в котором мы живем, – заколдованный круг, из которого нет выхода.
Но достаточно внести в эту мрачную картину штрихи бессмертия, как все преображается. Вслушайтесь в дивную гармонию слов Господних: «Бог распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем. Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними. Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое. Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою… Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость. От духа Его великолепие неба…»
Или еще: «Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там…»
Отрицание бессмертия души и существования загробной жизни основано не на выводах разума, не на достижениях знания и открытиях науки, а на инертности ума отрицателей и на их полном духовном невежестве. Некоторые люди столь «умны в собственных очах», что боятся даже произнести слово «бессмертие», считая это слово «пережитком суеверия», словом, «несозвучным эпохе».
Но великий ученый Стюарт Миль, отдавшийся кропотливым размышлениям о столь великом предмете, должен был признаться, что у науки нет ни одного положительного доказательства против бессмертия души.
Наш академик Павлов не дал, да и не мог дать союзу безбожников никакого «научного доказательства», которое подкрепило бы общераспространенное мнение, что со смертью тела «все кончается». Современным проповедникам «безбожия» и «бездушия» приходится, поэтому, оперировать не научными фактами, а самыми обыкновенными и довольно-таки истасканными «агит-словами».
Что страшнее всего для разумного существа, как не полное уничтожение? Представление о нашем полном и бесследном уничтожении так сильно противоречит всей нашей натуре, что мы совершенно не способны объять это понятие со всеми его моральными последствиями. Если нет бессмертия, тогда нет никакой другой возможности объяснить эту тягу нашей души к беспредельному.
Если нет бессмертия, тогда устои нравственности лишаются своей незыблемой почвы и должны неизбежно рухнуть. Ибо подлинная жизнь всякого человека неразрывно связана с идеей бессмертия. Если бы не было бессмертия, тогда семейная и общественная моральная жизнь оказалась бы пустой утопией, безвыходным лабиринтом одних лишь несообразностей и противоречий.
Если бы не было бессмертия, тогда отсутствие совершенного порядка и справедливости в этом мире не убеждало бы нас в том, что жизнь разумного существа не кончается телесной его смертью, что, избежав суда людского, мы не уйдем от Божьего суда.
Но душа бессмертна. Наша телесная смерть – только перемена одежды души. Умирая, мы снимаем только платье.
На вопрос: «может ли живое существо, потеряв сознание, продолжать жить?» мы отвечаем: «конечно, может». Уже в чередовании сна и бодрствования мы наблюдаем эту смену сознания забытьем и забытья – сознанием. У нас нет и капли сознания в период утробной жизни нашей, а тем не менее мы живем.
В юности, во время нашего созревания, наше вполне развившееся сознание тоже не приходит к нам сразу. Мы владеем полным сознанием только в годы нашей зрелости. Наконец, треть нашей земной жизни, отданная сну, протекает вне трезвого сознания.
И