С. 122
Как-то раз, когда в розтокских аллеях цвела черешня, поймали они там вечером старого импотента – столетнего шарманщика, оттащили в розтокскую рощу и там его изнасиловали.
Розтоки (Roztoky или Roztoky и Prahy) – небольшой городок на левом берегу Влтавы сразу за северной границей современной Праги. Довольно далеко от Праги II, от пивной «У чаши», см. комм., ч. 1, гл. 1, с. 28, что расположена на ближайшей к Розтокам северной границе этого административного округа – километров 11–12 пешего хода.
А вот что пишет о розтокских вишнях и роще Ярда Шерак (JŠ 2010):
třešňová alej bývala podél silnice (Riegrova). Začínala v místech, kde silnice křižovala železniční trať a končila až u hranice Roztok. Bývala oblíbeným výletním místem Pražanů ještě tak asi před padesáti lety. Dnes už z ní nezbylo téměř nic. Roztocký háj je nedaleko odsud.
Черешневая аллея шла вдоль [пражской] дороги (ныне улица Риегрова). Начиналась там, где дорога пересекала железнодорожные пути, и шла до самых первых домов Розтоков. Была любимым местом загородных поездок пражан до самых пятидесятых годов [20 века]. Ныне ничего уже там не осталось. Розтокская роща буквально в двух шагах [не больше 300–400 метров на юго-запад от упомянутого железнодорожного переезда].
На Жижкове живет профессор Аксамит, он там делал раскопки
Как пишут Годик и Ланда (HL 1998), чешская история знает двух знаменитых Аксамитов: отца, профессора математики Игнация (Ignác Axamit, 1819–1904), и сына, врача Яна (Jan Axamit,1870–1931). Последний действительно был весьма уважаемым в Чехии археологом-любителем и жил в Жижкове, на тогда Гусовом (Husově), а ныне Гуситском (Hustitské) проспекте. Все сходится, вот только профессором Ян не был, это звание Швейк взял у отца и пожаловал сыну.
разыскивая могилы со скрюченными мертвецами
В оригинале Швейк демонстрирует хорошее владение университетской лексикой, он говорит: skrčenec (hledal hroby skrčenců). Это чешский научный термин (в отечественной археологии: «скорченный труп», «труп с подогнутыми коленями» и даже «трупоположение скорченное»), характеризующий особую и весьма характерную позу покойников доисторических времен.
Несчастный Балоун вылез, а Швейк сел в дверях вагона, свесил ноги и начал командовать:
— Habtacht! Ruht! Habtacht! Rechts schaut! Habtacht! Смотреть прямо! Ruht! Теперь займемся упражнениями на месте. Rechts um! Ну, брат, и корова же вы! Ваши рога должны очутиться там, где раньше было правое плечо!
Издеваясь, Швейк использует особо вежливую форму обращения – оникает. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 279.
Voni jsou kráva. Jejich rohy mají se octnout tam, kde měli dřív pravý rameno. Ишь, их коровье благородие. Соблаговолите рога туда двинуть, где было плечо.
Herstellt! Rechts um! Links um! Halbrechts! He так, осел! Herstellt! Halbrechts! Hy, видите, лошак, уже получается.
О подловатой безжалостности Швейка к слабым см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 120.
С. 124
Подпоручик Дуб доложил капитану Сагнеру о странном, как он выразился, времяпрепровождении бравого солдата Швейка.
В оригинале бывший школьный учитель Дуб демонстрирует запасы гимназических премудростей с помощью очень редкого французского деривата – alotri (о podivných alotriích, jak se vyjádřil) от французского allotrigueusie – извращенный вкус. То есть при переводе теряется смысл гашековского ироничного – «как он выразился» (jak se vyjádřil). Ближе к смыслу было бы что-то вроде:
Подпоручик Дуб доложил капитану Сагнеру о перверсивном (или перверсио кауза), как он выразился, времяпрепровождении бравого солдата Швейка.
«Гумпольдскирхен» оказался действительно превосходным.
«Гумпольдскирхен» – см. комм, выше: ч. 3, гл. 2, с. 112.
С. 125
Правая рука свободно согнута и держит винтовку так, что большой палец лежит на стволе, а остальные сжимают ложе. При команде же «Schultert» винтовка висит свободно на ремне на правом плече дулом вверх, а ствол несколько отклонен назад.
Как обычно, армейская речь состоит наполовину из чешского с вкраплениями народного, а наполовину из немецких дериватов или просто немецкого. В переводе же осталось только одно искажение Schultert (Schulter).
Pravá ruka je přirozeně napnuta a drží flintu tak, že palec vobjímá (objímá) lauf, ostatní prsty musejí svírat pažbu na předku, a když je «Schultert!», tak je flinta volně na řemenu na pravým rameni a laufmündung nahoru a laufem nazad…
Если брать за образец прозу Льва Толстого (см. комм., ч. 1, гл. 1, с. 26), то должно было бы быть примерно так:
Правая рука без напряженья согнута и держит флинтовку, большой палец обымает лауф, остальные прижимают ложе. При команде же «Schultert» флинтовка висит свободно на ремне на правом плече лауфмунгом вверх, а сам лауф сзади.
Такой номер был у одного паровоза в Печках. Этот паровоз стоит на шестнадцатом пути. Его собирались увести на ремонт в депо Лысую-на-Лабе
Печки (Pečky) – городок и станция на восток от Праги, километров 45 по прямой. И совсем рядом Нимбурк, который объявлял, вообразив себя в фиакре проводником, нетрезвый фельдкурат Кац, см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 141.
Лиса-над-Лабой (Lysá nad Labem) – городок и станция на северо-запад от Печек, в 25 километрах. На другой стороне Лабы и совсем уже под боком у Нимбурка.
С. 127
Если хотите, я начну, например, с «General de Charge! Fertig! Hoch an! Feuer!» /Стрельба залпами! (франц.) Готовьсь! На прицел! Пли! (нем.)/
Перевод неверный. «General de Charge!» – пришедшая из французского и оставшаяся в немецком армейском лексиконе полная торжественности команда – «К почетному салюту». Весь набор приказаний и последовательность действий, которые с готовностью предлагает проделать Швейк именно в момент отвалки фельдфебеля в обморок:
К торжественном салюту! – General de Charge!
Товсь. Fertig!
Стволы вверх. Hoch an!
Огонь! Feuer!
Утрата комического эффекта при переводе совершенно очевидная.
либо острое воспаление мозговых оболочек
И в оригинале (akutní zánět mozkových blan) – менингит.
Кто другого учит «бегом марш!» – тот сам делает стократ «на плечо!»
И тут в оригинале половина на половину чешский с немецким: Kdo jiného laufšrit (Laufschritt!) učí, dělá stokrát schul-tert (Shulert)! Cp. комм, выше: ч. 3, гл. 2, с. 125.
а также всякие подозрительные личности, возвращающиеся из командировок или из-под ареста.
«Командировка» в оригинале (vracející se z komandýrovek) – русизм. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 403.
Кроме того, очевидное переосмысление Гашеком собственного опыта. Зачисленный в Кирайхиде в одну маршевую роту, он не явился на вокзал к отправке поезда, был найден через пару дней в господе, сейчас же изъявил желание смыть подозрение в попытке дезертирства зачислением в состав ближайшей маршевой роты и так попал к поручику Рудольфу Лукасу с клеймом потенциального изменника.
С. 129
— Вы, вольноопределяющийся, прикомандировываетесь к штабу батальона.
В оригинале: nalézat (Budete se nalézat! u štábu) – состоять или числиться при штабе.
о назначении вас историографом батальона.
В оригинале дивное немецкое слово: batalionsgeschichtsschreiber. Сравни ниже формулу грез телеграфиста Ходоунского (ч. 3, гл. 2, с. 130).
С. 130
Пока я в наслажденьях плавал.Меня манил земной простор.Ты мне вселяла в сердце веру,И мой горел любовью взор.
Всезнающий фольклорист и швейковед Вацлав Плетка (VP 1968) совершенно уверен, что у этого народного стишка никогда не было мелодии. Как и у последующего, что вот-вот промычит сильно нетрезвый телеграфист: см. комм., ч. 3, гл. 2, с. 131.
«Настоящим покорнейше прошу назначить меня батальонным горнистом.
Телеграфист Ходоунский».
В оригинале: Žádám tímto zdvořile, abych byl jmenován a befedrován na batalionshomistu. Сравни здесь batalionshomist и batalionsgeschichtsschreiber выше (комм., ч. 3, гл. 2, с. 130).
О немецком деривате befedrovat – повышать см. комм, выше (ч. 3, гл. 2, с. 110).
То есть телеграфист просит себя объявить и произвести в горнисты. Если вдуматься – очевидный дауншифтинг.
С. 131
Всеми брошен, одинокийПолон грусти безнадежной,Горьких слез я лил потокиНа груди подруги нежной.
Об отсутствии у песни музыки см. комм, выше: ч. 3, гл. 2, с. 130.