Читать интересную книгу Государевы конюхи - Далия Трускиновская

— Ахти мне! — взвыл Ивашка, и таким же криком отозвалась Марфица.

Стенька замахал на Ивашку руками.

— Помолчал бы ты, Иванушка! А как того Рудакова звать-величать? — спросила женка.

— А звать его Перфилием, а по отчеству — не помню… — хмуро отвечал Ивашка. — Мне до него дела нет. Я за него не ответчик!

— А живет он где? Ты, Иванушка, добром скажи! — потребовала женка, да как! Брови сошлись, с лица она сделалась как те рыси, которых для государевой потехи выкармливали зверовщики Семеновского потешного двора.

— Да ведь он меня в гости не зазывал! Я даже не знаю, есть ли у него на Москве двор-то! Коли он парня своего мне подсунул!..

— А парня как звать? — не давая земскому ярыжке и слова молвить, продолжала вести розыск разумная женка. — Нечай — это по-домашнему. А крещен каким именем?

— А я откуда знаю! Меня на крестины не звали!

— Ты кому другому, Иванушка, а не мне огрызайся! — предупредила женка. — Вот уйду сейчас вовсе — кто твою скорбную ногу править станет? Меня бабка Козлиха потому и прислала, что я это могу, а у нее уже не так получается.

И повернулась к Стеньке.

— Ты, молодец, больше от него ничего и не выведаешь. Я его знаю — он всю дорогу от Касимова до Москвы пьян был. Его, как мертвое тело, везли. А про того купца Рудакова скажу — не стар, боек, шуба у него и точно дорожная — волчья, поди. Ростом невелик. И уж не знаю, показалось иль нет, а одно плечико у него выше другого. Шуба большая, поди разбери…

Женка приподняла левое плечо, задумалась, припоминая, приподняла правое…

— Вот так он и шел, чуть боком.

— Перфилий Рудаков, ростом невысок, не стар, правое плечо выше левого, шуба волчья, — повторил Стенька. — Может ты еще, голубушка, скажешь, какой сотни купец?

— Скажу, что из небогатых.

— Сани с конем, что ли, плоховатые?

— В конях не смыслю, а ты уж моему слову поверь.

— Та-ак… — Стенька повернулся к Ивашке. — Стало быть, по дороге с тем Перфилием Рудаковым знакомство свел?

— Да пили они вместе! — объяснила женка. — У него таких знакомцев — пол-Москвы!

— Погоди ты! Я ж розыск веду! Я! И когда тот Перфилий сманивал Нечая в Москву с ним ехать — ты при том был?

— Да разве я того Перфилия стерег? Сани у него сломались, Нечай перегружать помогал, это я помню. А потом гляжу — он уж с нами едет!

— И разговаривал ли при тебе тот Перфилий с тем Нечаем?

— А чего им разговаривать? Один — купец, другого до Москвы обозным мужиком взяли.

— А обещал ли при тебе тот Перфилий, что в Москве поведет того Нечая в Успенский собор, и в баню, и в Охотный ряд?

— Да на что тебе? — хором изумились Ивашка и женка-знахарка.

— Надобно! — таким путем Стенька издалека подъезжал к деревянной грамоте.

Но Ивашка намертво отперся — никаких соблазнов при нем Рудаков Нечаю не рассказывал, ничем не прельщал.

Тогда Стенька в отчаянии решил сказать прямо.

— А не говорил ли при тебе тот Перфилий, что видывал-де некую деревянную книжицу, и не обещал ли тебе ее показать?

— Какую книжицу?

Ивашка поклялся, что отродясь про такие диковины даже от попа не слыхивал, а от Рудакова — тем более. Клятва была так горяча, что Стенька ей не поверил.

— Ну, собирайся! Возьмем тебя в приказ, отберем от тебя сказку про того Перфилия Рудакова! Ведь ты, сучий потрох, точно про него знаешь, кто таков и где проживает!

— Не знает он! — вступилась женка. — А возить взад-вперед по всей Москве не позволю! Я ему ногу правлю, весь мой труд насмарку пойдет!

— Больно ты грозна! — сказал на это Баламошный. — Ишь, приказывает! Да кто тебя слушать станет!

— Да ты и послушаешь! Я-то знаю, какую хворобу тебе с самого Рождества лечат, никак вылечить не могут! Гляди — такого сейчас скажу, что и вовсе с той хворобой сладу не будет!

— Да ну тебя! — Стрелец даже отступил на два шага, крестясь. — Да воскреснет Бог и да расточатся врази его!.. Пошли отсюда, Степа!

— Уйти нетрудно, а только понадобится нам этот Ивашка Шепоткин, придем мы за ним — а его-то и нет!

Ивашка стал клясться и божиться, что никуда не денется, Марфица вышла из-за занавески, припала к мужу и своих криков добавила.

Наконец Стенька потребовал от Ивашки крест целовать, что будет сидеть сиднем на Волхонке. Тот было заартачился, да женка, торопясь заняться своим лекарским делом, выступила на стороне правосудия.

С тем Стенька вместе с приставами да со стрельцом убрался восвояси.

И уж так гордо он вышагивал во главе своего отряда, грудь выкатив, чтобы заветные красные буквы всякий встречный видел и уступал дорогу государевым служилым людям, когда к Ивашке направлялся! А как от того треклятого Ивашки возвращались, так впереди-то Трофимка Баламошный выступал, Стенька понуро сзади плелся.

На душе у него было хмуро еще и вот почему.

В сенях его задержала чересчур много о себе возомнившая женка.

— Ты, молодец, за деревянной грамотой не гоняйся. Как она появилась ни с того ни с сего, так и исчезнет, и никто ее больше не увидит. И Земскому приказу до нее дела нет.

— А ты почем знаешь?

В сенях было темно, и прочитать по Стенькиной роже, какое у него вдруг возникло гнусное намерение, женка не могла. Однако ж как-то она все уразумела.

— Ты думаешь, коли меня сейчас допросить да дыбой припугнуть, то я тебе все про ту грамоту и выскажу? Не трать времени — пуганая! А коли упорствовать станешь — глаза тебе отведу да и уйду из Хамовников, Москва велика!

— Москва велика, а вот пойду на Варварский крестец, где все корневщицы да ворожейки собираются, и живо мне расскажут, куда ты запропастилась! — щегольнув своим знанием жизни, отвечал Стенька.

— А не скажут! Побоятся рассердить Устинью Кореленку! — Она негромко рассмеялась. — Вот так меня и кличут — Кореленка! Запомни, молодец, может, когда и пригожусь! А теперь ступай, догоняй!

— Так что ж это за грамота?

— Не твоего ума дело. Она уже сколько-то людей погубила и еще не одного погубит, а потом и сама на долгие годы пропадет. Ступай, ступай! Те, кого она губит, сами своей погибели ищут!

С тем и вытолкала из сеней…

Шагая следом за приставами и стрельцом, Стенька обдумывал дальнейшие ходы. Теперь нужно было доложить подьячим, что Нечай пропал, а придется искать купца Перфилия Рудакова, который, судя по всему, и собирался показывать парню деревянную грамоту.

Навстречу ярыжке с приказного крыльца сбежал сослуживец, ярыжка Захар.

— Где тебя носит! — крикнул он. — Тут у нас такое делается! Меня за тобой посылали, так за тобой с собаками не угонишься!

— А что стряслось?

— Мертвое тело пропало!

— Какое еще тело?

— Да парнишка тот! Приходили какие-то два человека, смотрителя, Федотку, по башке треснули да и вынесли тело в рогожке! И поминай как звали!

* * *

— Данила! Выгляни-ка, свет!

— Тут по твою душу!

— Принарядись-ка!

— Личико умой!

— Кудерьки расчеши да пригладь!

Недоумевая, с чего бы товарищи его зовут так несуразно, Данила как был, со скребницей и щеткой, вышел из стойла, где наводил блеск на аргамака Байрамку. Хорош был Байрам, по-своему разговорчив — всяко умел показать, чего ему надобно. Данила уже мечтал, как он летом, когда многих аргамаков уведут туда, где будет угодно поселиться государю, выпросит у старших позволения хоть раз проездить этого красавца, испытать его резвость и понятливость!

— Да пригладь космы-то! — прикрикнул на него Тимофей, причем не шутя. — У тебя, поди, полная башка конской шерсти и всякой дряни! Гляди, на аркане в баню сволоку!

— Дьяк, что ли, ко мне пожаловал? — спросил Данила, положив щетку со скребницей на узкую лавочку и обеими грязными руками обжимая на голове свои легкие пушистые волосы, норовящие закурчавиться на висках.

Раздался дружный хохот.

— Какой там дьяк? Девка! Невеличка, белоличка, собой круглоличка!

Данила побежал по проходу, в одной рубахе выскочил из конюшни.

Снаружи его ждала Авдотьица.

— Я все делала, как ты велел, — зашептала быстро. — Каждое утречко в ту проклятую избу бегала! Я свои денежки отработала!

Она приклонила голову к самому его уху.

— Забрали парнишечку-то!

— Кто забрал? Когда? — От такой новости Данила двумя руками вцепился девке в рукав шубы.

— Да сегодня утром же!

Парень посмотрел на небо — было близко к полудню.

— И ты только сейчас до меня добралась?!

— С тебя причитается, куманек. Я на извозчика протратилась да на службишке своей не показалась, придется там кому следует барашка в бумажке поднести.

— С какой такой радости? — Данила все еще был возмущен.

— А с такой, что я тех людей-то выследила!

— Каких еще людей?

— Которые парнишечку забрали!