В начале XIX века в Лондоне существовали меблированные комнаты, чрезвычайно роскошно обставленные. Эти комнаты были предназначены для поклонников флагелляции. Женщины полусвета приходили туда и исполняли активные и пассивные роли флагеллянтш. Имена некоторых из этих артисток сохранились в скандальной истории. Так, мистрис Коллет посещал регент, впоследствии король Георг IV; ее племянница, миссис Митчел, пользовалась также большой славой; она была раньше горничной леди Кламикард и удалилась от дел с большим состоянием. Но во главе всех стояла Тереза Беркли, которая в этом отношении не имела соперниц. У нее был удивительный подбор всевозможных орудий для истязания. Постоянно большой запас толстых и длинных березовых прутьев хранился у нее всегда в воде, чтобы розги имели гибкость. Девятихвостые плетки, гибкие бичи, всевозможной толщины и длины, кожаные ремни и т. п. Летом в особых вазах имелась зеленая крапива, которой она в состоянии была воскресить любого мертвеца, — конечно, воскресить к половой жизни. Она могла угодить на все вкусы, и даже любители активной флагелляции имели в своем распоряжении собственное тело госпожи Беркли.
Журнал «The Bouton Magazine» за 1792 год дает несколько подробностей о дамском клубе, помещавшемся на одной из центральных улиц Лондона. Каждое собрание в клубе состояло по меньшей мере из двенадцати лиц: шести активных и шести пассивных; жребий решал, к какому классу принадлежит вынувшая жребий. Президентша сама раздавала розги и пользовалась правом первой сечь. Затем активные начинали сечь пассивных; положение во время наказания пассивной, а также чило розог вполне зависело от активной; пассивная должна была беспрекословно исполнять все приказания активной, под угрозой исключения из клуба. Когда все активные находили, что пассивные достаточно наказаны, то заявляли президентше; после этого роли менялись — бывшие активными становились пассивными.
О проституции писалось очень много. Величайшие философы мира задавались вопросом, прекратится ли она когда-нибудь или она погибнет с исчезновением человека? Я выскажу свое мнение: думаю, это вековечное историческое явление прекратится тогда, когда осуществится дивная утопия анархистов и социалистов, когда земля сделается ничьей, общей, когда любовь будет свободна и подчинена одним только половым желаниям, а человечество образует одну счастливую семью, где не будет различия между твоим и моим, и на земле настанет рай; человек сделается безгрешным, блаженным и станет ходить нагим…
Конечно, легко теоретизировать, сидя в комнате за чаем с булкой и сыром, но пока будет собственность, — будет и нищета. Пока будет брак, — будет и проституция. Ведь проституция поддерживается и питается так называемыми порядочными людьми, любящими братьями, безукоризненными мужьями, благородными отцами семейства… Эти господа всегда отыщут приличный повод нормировать и узаконить платный разврат, чтобы не допустить его проникнуть в спальни и детские. Для них проституция — это возможность увести сладострастие подальше от стен дома. Да и сам любящий брат или почтенный отец семейства не прочь втихомолку предаться разврату — им надоедает все одно и то же: горничная, гувернантка, жена и дама на стороне. Петушино-любовным инстинктам человека особенно вольготно развертываться в таких чудесных рассадниках, как заведение госпожи Бельзебут в Лондоне или госпожи Стоецкой в Москве, и т. п. Человек, в сущности, животное многобрачное, что отлично понял Магомет, мормоны и т. п. Все фальшивые мероприятия, вроде разных приютов для падших женщин, — чушь и чистое надругательство… Почтенные супруги, отцы пятерых взрослых дочерей всегда будут кричать об ужасе проституции, устраивать в пользу приютов для спасения женщин любительские спектакли и лотереи, но в душе все они будут благословлять и поддерживать существование проституции…
В начале этого тома я описал, как публично наказывали в средние века проституток во Франции за нарушение полицейских правил. Вот как описывает английский журнал «Лондонский шпион» наказание публичных женщин в Англии: «Один мой приятель свел меня в Бридвель (исправительный дом), где как раз был «приемный день», чтобы я имел возможность полюбоваться, как укрощается строптивость некоторых панельных дам низшего разбора при благосклонном участии девятихвостой плетки.
Пройдя в ворота монументального здания, которое, как сказал мне приятель, носит название Бридвель, и переступив порог, я сперва готов был подумать, что попал, скорее, во дворец короля, чем в исправительный дом; но осмотревшись хорошенько, я заметил в громадном зале много изможденных женщин, в бедных и у многих изорванных платьях.
Оттуда мы прошли на другой двор, где постройки имели такой же величественный вид по наружности. Перед нами была особая ограда, за которой помещалось женское отделение. Войдя в него, мы увидали множество женщин, заключенных, как монахини или рабыни, и находившихся под надзором надзирательницы, ходившей все время.
От них пахло как от козлов или от грудных детей в воспитательном доме, и они держали себя с такою же распущенностью, как заключенные в центральной тюрьме. Впрочем, они весело исполняли свою унизительную работу. Между ними были совсем молоденькие, и меня особенно поразило, что они в таком раннем возрасте успели уже пасть так низко.
Пока я, усталый, с грустью наблюдал бесстыдство этих несчастных, мой приятель попросил меня вернуться назад опять на первый двор, где мы поднялись по лестнице и вошли в обширное зало, где с большой помпой заседал полицейский суд. Один очень представительный господин, по строгому костюму которого можно было догадаться, что это был почтенный гражданин, занимал президентское кресло; в руке у него, как у судебного пристава на аукционах, был молоток, а в соседней комнате, двери которой были настежь открыты, чтобы присутствующие лица могли видеть и слышать все в ней происходящее, одну женщину секли плетью. Наконец молоток стукнул, и наказание женщины прекратилось. Я обратил внимание на то обстоятельство, что почтенный суд происходил в присутствии большого числа мужской и женской прислуги, а также проституток.
Следующей подсудимой была очень молоденькая проститутка. Это была высокая, красивая девушка с круглыми бровями, с голубыми глазами навыкате, с самым типичным лицом английской проститутки. Судя по прочитанному обвинительному протоколу, она ударила гостя по лицу, бросила стакан, наполненный вином, а когда ее за это хозяйка немедленно, в присутствии пострадавшего гостя, велела разложить на скамейке и дать пятьдесят розог, то девица встала со скамейки и плюнула в лицо гостю и хозяйке; тогда гость велел позвать полицейского, который составил протокол о всем происшедшем, и девушку привлекли к суду. Хозяйка показала, что девушка эта — очень добрая, уступчивая, никогда никому не может отказать в просьбе, и невольно все относятся к ней с большой нежностью. Она краснеет, когда дает показание ее хозяйка. Но стоит девушке, — продолжает показывать хозяйка, — выпить три-четыре рюмки виски, как она делается совсем неузнаваемой и учиняет всевозможные скандалы, так что всегда требуется вмешательство экономки, швейцара и иногда полиции. На другой день я ее за скандал всегда наказываю розгами, порой очень строго. После наказания она никогда не дерзит, а просит прощения. Во время наказания также все время просит о прощении… Вчера я, по настоянию гостя, чтобы не посылать за полицией, согласилась немедленно при нем же высечь ее розгами… Но у нее хмель не прошел, почему она все время, пока ее секли, ругалась похабными словами, а после наказания плюнула мне и гостю в лицо. Я хотела ее снова сечь и даже послала швейцара за свежими розгами, но гость не согласился простить и велел послать за полицией…