были въехать в аэропорт Сан-Паулу.
Осознание этого привело Ревика в состояние, граничащее с тем, что, как он подозревал, могло быть приступом тревожности.
Он уже плохо отреагировал на Кабул.
К счастью, после Кабула у него была возможность успокоиться.
За время очень долгого полёта на самолёте, сидя с группой разведчиков, чей свет излучал больше тишины, чем шума, даже когда они разговаривали, ему удалось неплохо успокоиться. Ему даже удалось помедитировать на протяжении части полёта, сидя в задней части самолёта.
Он отчаянно нуждался в этом спокойствии.
Он нуждался в этом ещё больше.
Учитывая, как он отреагировал на то, что впервые за пять лет оказался в человеческом городе, Ревик не был уверен в своих способностях справляться с трудностями. Он знал, что в Сан-Паулу будет ещё более многолюдно, ещё более напряжённо, и в ситуации будет задействовано ещё больше людей, игнорирующих его личные границы, чем в Кабуле.
Он также знал, что здесь у него больше шансов быть узнанным.
В рамках работы на Организацию Галейт держал Ревика на Западе, не учитывая редких исключений.
Это означало в первую очередь Северную, Южную и Латинскую Америку, некоторое время, проведённое в Европе, и ещё меньше — в России и на Украине.
Время, проведённое Ревиком в России, было вскоре после окончания Второй Мировой Войны, то есть практически в начале его работы в Организации. В тот период это было больше связано с оперативными приоритетами, и пребывание в Москве длилось всего около года.
Не заявляя об этом прямо, Галейт хотел, чтобы Ревик убрался из Азии.
По тому, что вскользь упоминал его босс, Ревик понял, что Галейт пытался установить некоторую дистанцию между Ревиком и его семьёй.
Сам Ревик счёл эту идею довольно забавной. Между Ревиком и его приёмной семьёй не было никакой любви. Он не стал бы регулярно навещать их, даже если бы жил по соседству… даже если бы в каждой командировке за свою карьеру в Организации он работал в тех местах. Он несколько раз пытался спорить на эту тему с Галейтом, но лидер Организации по какой-то причине был непреклонен. Он хотел, чтобы Ревик был на Западе. Если не считать той первоначальной работы в Москве и командировок во Вьетнам, нога Ревика никогда не ступала в Азию, ни разу за почти тридцать лет.
Ревик не пытался высказать своим новым товарищам ни одного из своих опасений по поводу Сан-Паулу.
Он последовал за ними, практически ничего не говоря.
Но он заметил, что Балидор редко отходил от него.
Он не знал, делалось ли это для его защиты или для того, чтобы убедиться, что он не сбежит при первой же возможности, но Ревик обнаружил, что ценит близость другого видящего. Он заметил, что нечеловечески красивый зеленоглазый видящий с каштановыми и чёрными прядями волос тоже не отходил от него слишком далеко, что также показалось Ревику странно утешающим.
Даледжем, или «Джем», как, казалось, единодушно называли его другие адипанские видящие, похоже, сделал Ревика своего рода любимым проектом.
Он почти не разговаривал с Ревиком. Он также избавился от худших проявлений своего пристального взгляда. Он не называл себя каким-либо телохранителем… он просто держался рядом с Ревиком и, казалось, почти постоянно прикрывал его своим светом.
Он даже защищал его от других видящих из их группы Адипана.
Обычно это могло бы раздражать Ревика.
Однако прямо сейчас, учитывая все обстоятельства, Ревик в основном испытывал облегчение. Он подозревал, что что-то в том, как aleimi другого видящего обволакивал и удерживал его, в любом случае мешал ему возражать против этого. Он чувствовал там желание защитить и не мог не оценить это, даже если Даледжем был для него незнакомцем.
Может быть, он просто слишком долго не ощущал такого тепла.
Может, отсутствие этого делало его глупым.
В любом случае, он позволил сопровождать себя, даже если это делало его несколько слепым.
Он почти не разговаривал. Он говорил с Даледжемом ещё меньше, чем Даледжем с ним, и в основном просто слушал брата Балидора. Тем не менее, он следовал за ними обоими, куда бы они ни вели его. К тому времени, как они поднялись на борт того первого самолёта, он уже начал следовать за ними, даже когда они не просили его сделать это с помощью своих светов.
В аэропорту Кабула Ревик чувствовал себя так, словно попал в какую-то альтернативную реальность.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким чужим или настолько не в своей тарелке.
В тот момент, когда он вышел из джипа, звуки оглушили его.
Его свет ощутил эту волну множества присутствий, похожую на натиск атаки, как будто он вышел в самый разгар бунта. Это был всего лишь обычный человеческий город, в обычный человеческий день, но это казалось зоной военных действий. Что-то в столкновении светов, звуков, присутствий и других физических раздражителей показалось ему жестоким. Он полностью потерялся в этом хаосе, ошеломлённый им.
Объем всего происходящего потряс Ревика.
Жёсткость света, интенсивность эмоций.
Громкость их мыслей.
Такое чувство, словно кто-то без предупреждения повернул переключатель на радио, нарушив тишину, которую Ревик заметил только по её отсутствию.
Ревик стоял посреди улицы, как какой-то путешественник во времени из другого мира. Он вздрагивал от гудков, криков пешеходов на рынках, на тротуарах и перед стоянками такси в аэропорту. Он пригибался и вздрагивал от лая собак, музыки, доносящейся из магазинчиков под открытым небом, прилавков раздачи еды, работающих возле больших магазинов, изображений и текста, мелькающих перед ним.
Ему казалось, что у него может случиться сердечный приступ.
Ему казалось, что в любую минуту в него могут выстрелить.
Контакт со столькими разумами перегрузил его зрение видящего, ослепив его.
Он изо всех сил старался фильтровать, экранировать и контролировать скорость и объем получаемых данных.
Однако он чувствовал и слышал их повсюду вокруг себя… не только в его свете, бормочущими на краю его сознания, но и настолько осязаемо, когда они были физически близко к нему, как будто он мог видеть их мысли своими физическими глазами, надвигающиеся на него, как атака.
Как только он оказался достаточно близко, чтобы некоторые из этих людей действительно начали заговаривать с ним, чего-то от него желая, пытаясь что-то ему продать, Ревик фактически спрятался за спины других видящих, чувствуя некоторое смущение из-за этого, но ничего не в силах с собой поделать.
К их чести, видящие сомкнули вокруг него ряды.
Впервые он почувствовал со стороны многих из них настоящее понимание и больше сострадания (и удивления, в