Такшан все понял без лишних объяснений. Не молчаливых воинов своих послал, сам отправился назад вдоль обоза, и сразу же прекратились выкрики, брань, да и тележные оси скрипеть стали меньше.
На второй вечер он прислал к Каю девчонку. Она была почти такого же роста, как и Весельчак, но юной, едва ли старше семнадцати лет. В руках у нее подрагивала миска с густой кашей. Кай, который только что обработал начинающие затягиваться раны и сменил тугие повязки, сидел, прислонившись к стволу двухсотлетней сосны, и собирался заснуть. Его черный конь обгладывал ветви дикой вишни неподалеку. Охотник окинул взглядом тонкую, даже худую незнакомку, не упустил ни войлочных бот, ни зачиненного льняного платья с закрытым горлом, рукавами до запястий и подолом до щиколоток, ни коротких, неровно остриженных черных волос. Шея у девчонки была длинной, отчего она казалась еще выше, но между шеей и волосами словно не было ничего — только два огромных глаза с синяками под ними от недоедания или от слез, да что-то изящное, настолько бледное, что казалось миражом, призраком. Чуть полноватые, покусанные губы, впалые щеки, тонкий нос, не слишком широкие скулы. Когда-то один крестьянин, которому пустотник раздробил плечо, умирая на руках у Кая, пожаловался тому, что все девчонки, с которыми он по молодости погуливал, были не слишком красивы, и жена у него была не слишком красива, и дочери, которых она ему нарожала за пятнадцать лет жизни, тоже не могли похвастать красотой, хотя любил он их такими, какими посылала их ему Пустота. И вот теперь, когда пришла пора умирать, когда уже давно были мертвы и жена, и все дочери, одного ему хотелось: чтобы хоть смерть явилась к нему не в виде какой-нибудь деревенской страшилы, а в виде если не красивой, то хотя бы смазливой девчонки. Рабыня, которую прислал Такшан, годилась на роль смерти без оговорок. Она даже была бы смертью-красавицей, но именно смертью. Тут уж без сомнений.
— Чего хочешь? — спросил Кай.
— Такшан сказал, чтоб я отнесла тебе еды, — прошелестела она негромко, но твердо. И тени забитости не было в этом неясном существе. А ведь шла так, словно успела испробовать плетей, старалась, чтоб платье не касалось спины.
— Это все? — нахмурился Кай.
— Все, — кивнула она и после некоторого раздумья добавила: — И еще он сказал, что если ты захочешь…
— Обычно рабынями не разбрасываются, — заметил Кай.
— Я порченая, — вымолвила она чуть слышно.
— Больная? — не понял Кай.
— Порченая, — повторила девчонка, отвела в сторону миску, потянула ворот платья и показала Каю несколько сочащихся сукровицей ран — одну длинную, тонкую отметину от ключиц до начала припухлости девичьей груди и с десяток поменьше, но глубже.
— Чем это? — нахмурился Кай.
— Рукоятью вертела, — гордо расправила плечи девчонка. — Вот эту я, а вот эти Такшан, когда порчу заметил. Осерчал.
— Зачем? — не понял Кай. — Сама себя-то зачем?
— Плохой товар — долгий покупатель, — зашептала она. — Больше времени, чтобы убежать.
— Разве от Такшана убежишь? — прищурился Кай.
— Убежала уже один раз, — гордо выпрямилась девчонка. — Два месяца в бегах была!
— И куда бегала? — спросил охотник.
— На море хотела посмотреть!
Заносчиво сказала, глаз прищурила, следующего вопроса ждала.
— И посмотрела? — спросил так, как хотела.
— Посмотрела! — расплылась в улыбке. — Даже полежала на хурнайском песке.
— А потом-то как тебя угораздило?
— Хотела в Гиену уйти на зиму, поискать родных, но под Намешей опять же на Такшана и наткнулась. Недавно. Он, как оказалось, уже успел раз со своим грузом обернуться. Не повезло. Он к тому же ярлык на меня не выбросил, так и попала опять в клетку…
— Высек? — спросил Кай.
— Высек, — вздохнула девчонка. — А я тогда вертелом себя прижгла. А уж после и он… И вообще…
В глазах ее заблестели слезы.
— А если останется шрам? — скрипнул зубами Кай.
— Точно останется. — Она гордо улыбнулась.
— Каша-то хоть не порченая? — поинтересовался Кай.
— Каша хорошая. — Она вздохнула.
— Охранники что едят?
— Мясо, — поморщилась девчонка. — Сушеное мясо без хлеба. Запивают водой. Ужас!
— Вас чем кормят? — спросил Кай.
— Такой же кашей. — Она сглотнула слюну. — По две горсти три раза в день. Мне по одной горсти. Я порченая. К тому же беглая.
— Ты падала в голодный обморок в Кривых Соснах? — понял Кай.
Она не ответила. Поджала губы, попробовала сузить взгляд, но глаза все равно оставались большими.
— Ешь, — сказал Кай.
Она не сказала «нет», но взглядом, дрожью, пронзившей тонкое тело, дала понять, что за ней могут смотреть.
— Ешь, — приказал Кай. — Такшану скажешь, что на шрамы мне плевать, я и сам в шрамах, да вот хоть на лбу, а девок люблю толстых.
Не испугалась, даже смешинка мелькнула в глазах, но есть стала, забрасывая в рот комки каши и быстро облизывая пальцы. И даже руками делала это аккуратно.
— Съела, — прошептала чуть слышно.
— Иди, — разрешил Кай.
Она уже шагнула в сторону обоза, остановилась, посмотрела назад через плечо, произнесла чуть слышно:
— В лесу очень тихо. Неспроста.
— Почему так думаешь? — спросил Кай.
— У меня бабка была ведьмой, ведуньей, — стала с присвистом шептать девчонка, словно кто мог услышать ее слова. — А я в нее. Чувствую.
— Что же, правильная у тебя была бабка, — кивнул Кай. — Иди уж.
Он был недоволен собой, потому что позволил себе посочувствовать девчонке, хотя прекрасно знал, что сочувствие — словно дыра в мешке. Кажется, через нее способно протиснуться лишь зернышко, но не успеешь оглянуться, как мешок становится пуст, и вот уже несет его ветром как драную тряпку.
На следующий день вдруг опять накатила жажда, которая не беспокоила Кая с Намеши, а вслед за нею стали попадаться следы рыжего и его четверых спутников. Нет, Кай и до этого различал отпечатки копыт, подкованных, что он заметил сразу, ламенскими кузнецами, но именно на третий день пути стали заметны проплешины, оставшиеся после пожаров. Странными показались Каю эти пожары. То обочина дороги, то сам тракт, то целые прогалки в лесу словно были выжжены огненным вихрем. Да выжжены так, что устланные пеплом пожарища соседствовали с нетронутыми зарослями, на которых даже листья не успели подсохнуть и свернуться — столь скоротечным был жар. В одном месте в молодом сосняке оказался выжжен целый грот. Земля почернела от огня, выгорела до песка, но молодые сосны, которые не только лишились части веток, но и стволов, сохранили зелеными верхушки. Так и зависли, сцепившись ветвями с подружками.