Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В замешательстве пристав сел на скамейку и завертел головой в разные стороны, пытаясь все-таки решить — за кем же ему теперь вести «хвост».
24
Гимназистка лицея княжка Мария-Тереза де Лизаньки шла по улице и от страха целомудренно опускала глаза, когда из-за угла навстречу ей выкатил экипаж с тремя превеселыми офицерами. Это были поручик Адамсон и его секунданты.
— Ого, какая телуха! — заметил один из секундантов. — Лошадь, стой, раз-два! Тпру!..
— Да это же Машенька! — признал обрадованный Адамсон.
— Господа! Мы здесь не за этим! Мы едем на дуэль! — попытался напомнить ему второй секундант, убеленный сединами ротмистр Яйцев.
Но экипаж уже остановился. Адамсон спрыгнул первым и стремительно бросился перед Марией-Терезой на колени.
— Лишь один поцелуй, мадемуазель! Наградите бедного гусара перед гибелью такой пустяковой милостью! О, птица моя, ты же знаешь, как я тебя люблю! Во имя тебя я буду биться сегодня! — распинался предприимчивый Адамсон.
Мария-Тереза не знала, куда деваться от надоедливого поручика. Редкие прохожие осуждающе качали головами, но с гусарами связываться, похоже, не собирались. Тут, во спасение Марии-Терезы, из-за угла величавой походкой вышел Израиль Алексеевич Блин.
— Господа гусары! Как вам не стыдно! Прекратите приставать к честной девушке, даже если она симпатична! — сказал он подойдя ближе, ровным и внушительным голосом.
Адамсон сначала вскипел, но потом узнал Блина и как- то обмяк. Гусары молча погрузились в экипаж и вспомнили, что пора бы поехать и поучаствовать в дуэли.
— Все же, мадемуазель, я провожу вас, — сказал Блин Марии-Терезе, когда неприятность миновала. — Вы сами видите, как опасно ходить одной по улицам, где столько невоспитанных проходимцев.
Он забрал ее под руку и, загадочно улыбаясь, увел с этой шумной улицы Отсосовска.
25
На задворках офицерского клуба госпожи Снасилкиной-Шестью, посреди громадной и утоптанной мусорной кучи кроме дуэлянтов находилась еще целая группа злых и пьяных офицеров, а также гусаров и поклонниц барона фон Хорриса.
Переодетому Хоррисом поручику Бегемотову страшно хотелось закурить, но у него была только солдатская махорка, а он опасался, что барон курит исключительно турецкий табак, да и к тому же об этом все знают. Можно было стрельнуть пару голландских сигар у Адамсона, но подойти ближе и поздороваться с ним поручик тоже не решался — неприятный голос барона был хорошо известен не только в Отсосовске, но и в Ставке Главнокомандующего. Бегемотов опасался разоблачения.
С досады он подошел к разваливающимся стенам клуба и стал мочиться…
В девять вечера судья Узкозадов наконец-то приступил к раздаче оружия. Поручик Адамсон получил ржавую шпагу без эфеса, которую тут же приступил чистить, втыкая ее по рукоять в навозную кучу. Бегемотову же достался шестиствольный дуэльный пистолет без ударника, но зато с полупудовой рукояткой.
По свистку судьи дуэлянты стали стремительно орудовать выданными инструментами, причем Бегемотов использовал свой пистолет в качестве кувалды. Он махал им столь активно, что повредил (в который раз) пах неосторожно стоявшего рядом ротмистра Яйцева. Адамсон едва успевал уворачиваться и вскоре оказался у самой стены клуба.
В критический момент дуэлянты одновременно замахнулись своими страшными орудиями. При этом Адамсон ударил шпагой и расколол бутылку сидра, которую тянул из горла наблюдавший за схваткой адмирал Нахимович. Бегемотов же, потеряв от своего размаха равновесие, упал в навозную кучу, хотя и начал делать судорожные попытки выбраться. Здесь его мог изловить Адамсон, но старенький адмирал, обидевшись на последнего, крикнул что-то грозное и засадил поручику Адамсону по глазнице. Так началась всеобщая драка.
Озверевший от обилия запаха Бегемотов выбрался на свободу и врезался в толпу, размахивая во все стороны своим страшным пистолетом. Из клуба пыли и навозных брызг бежали, стараясь не опоздать к мордобитию, гусары имперского штрафного полка, на бегу отстегивая портупеи и наматывая на руку ремни.
На крыше Отсосовской водонапорной башни неспешно появился местный художник-баталист Массонов-Кольцман. Расставив пошире ноги и мольберт, он углубился в создание нового полотна.
Битва продолжалась целую вечность. Массонов уже оканчивал одиннадцатый эскиз, когда и этой вечности наметился конец — на бульваре появился Израиль Алексеевич Блин под руку с княжной Марией- Терезой.
— Блин идет! — послышался шорох среди офицеров. Все обмерли и, оцепенев, стали искать глазами столичную знаменитость.
— Где?!
— По бульвару! — закричал вдруг толстый в тазу Узкозадов и метнулся вслед за сердцеедом Блином.
26
Между тем Израиль вел Марию-Терезу ужинать. Он уже договорился с ней, что гораздо менее опасно сидеть в ресторане с ним, чем скитаться, как газель, по улицам Отсосовска. По привычке он поперся было в кабак купца третьей гильдии Хиппатого, но вовремя опомнился и повернул к единственному в городе приличному ресторану со звучным названием «Либидо». Это было проверенное место для спаивания не бывавших на Фронтах гусаров, совращения молоденьких лицеисток и вечеринок с шумными потасовками. Какой намек был в названии ресторана, никто в городе толком не знал. Некоторые считали, что «Либидо» — столица какой-нибудь экзотической страны к югу от Самурайи, однако большинство придерживалось точки зрения самого образованного человека в округе — судьи Узкозадова, этот считал, что ресторан был назван так в честь центральной площади Тоже- Парижа.
"Либидо" приветливо распахнул свои жаркие объятия перед сердцеедом Блином и его добычей.
— Особенно хорошо жить в Париже, Машенька, — заметил Блин, открывая перед княжной двери людного места. — Хотите в Париж?
— Хочу, — простодушно ответила Машенька, на что Блин тонко улыбнулся.
Не успели они сесть за столик и пригубить из большого бокала газированного сидра, как в ресторан ворвалось все офицерье, еще не успевшее остыть от грандиозного побоища на месте дуэли Адамсона и "барона Хорриса".
Вошедшие живо расселись вокруг столика Блина, впрочем, в некотором отдалении, и терпеливо уставили свои идиотские лица и физиономии в его сторону. Это не обошло внимания Блина, но он ничуть не смущаясь, продолжал целовать Машеньке руку, сокровенно шепча ей на ухо.
— Машенька, вы были когда-нибудь влюблены? — поинтересовался он.
— О да, сударь, — еле слышно сказала гимназистка и огляделась по сторонам. Ее пожирали восхищенные взгляды. Мария-Тереза вдохновилась. Знаете, я была так влюблена, так влюблена!
Газированный сидр, как ни странно, ничуть не отрезвлял.
— Он, знаете ли, был такой молодой, красивый и в белых штанах,
на этих словах Машенька споткнулась и покраснела.
Среди тишины послышалось сопение помятого толпой Узкозадова, понимающего, что речь идет о полковнике Легоньком, бывшем в Отсосовске с Инспекцией. Поручик Бегемотов равнодушно закурил папироску, сплевывая меж своих расставленных ног. Остальные гусары, казалось, так и не переводили дыхания.
— А могли бы вы полюбить немножечко и меня? — задушевно озадачил девушку Блин.
— Ах, — покраснела Машенька.
— Ну да, мне так не везло в жизни!
— Полноте!
— Меня покинули все друзья и поклонницы, — Израиль Алексеевич зажмурился и печально закачал головой.
Машенька, между тем, снова огляделась и слегка отодвинулась от Блина, а спустя мгновение придвинулась снова, не зная, кого здесь следует опасаться больше.
— Я не смогу полюбить вас никогда!
— Позвольте… — смешался Блин, никак этого не ожидавший. — Неужели я такой некрасивый, или, может быть, я недостаточно храбр?.. Хотите, Машенька, я проколю саблей зад вон тому моряку? — взмолился Блин, кивая на адмирала Нахимовича.
Спустя мгновение он вскочил и, не взирая на испуг Машеньки, схватился за шпагу… Шпаги на интригане почему-то не оказалось.
— Боже, — прошептал Блин, медленно сползая на стул. Пальцы его стали нервно теребить вилку.
— Ну что же, сударь? — недовольно спросила, ожидавшая развлечений, княжна Мария-Тереза.
Блин с отчаянным выражением лица взмахнул вилкой и вонзил ее в гору салата. В образовавшейся тишине раздался хруст и чавканье. Запив салат стаканом газированного сидра, Блин окончательно пришел в себя после утраты своей шпаги и неожиданно привлек Машеньку к себе.
Офицеры повскакивали с мест, опрокинув поручика Бегемотова — все стремительно бросились к Блину и княжне Машеньке. Одни для того, чтобы предотватить разврат (а все знали, что Блин в этом отношении весьма скор на руку), другие же — чтобы самим участвовать в оном.