Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяйка игорного дома госпожа Снасилкина-Шестью ходила между столиками, разносила шампанское и шепеляво напевала цыганские романсы. Время от времени она предлагала некоторым гусарам целоваться — в общем, полностью мешала сосредоточиться и играть не только в бридж или винт, но даже в такую бездарную игру, как очко.
Так бы все и продолжалось часов до шести утра, если бы в казино не заглянул, просунув голову в дверь, полутрезвый барон фон Хоррис де Секс-Мерин. Когда-то барон прибыл в имперскую Ставку на своем дирижабле из заснеженной Швеции, представляя Армию Союзника, но потом Швеция стала воевать Империю, потерпела, кажется, поражение, а барон так и остался с полюбившимися ему офицерами.
Все знали, что барон Хоррис порядком оСПИДенел, да и не стеснялись порой бросить ему это в пьяной драке или поножовщине, однако, когда Секс-Мерин еще не был пьян, даже заслуженный адмирал Нахимович, бывший одно время Верховным главнокомандующим Ставки, не смел помянуть о странностях фон Хорриса. Адмирал Нахимович был низложен и его офицеры приданы сформированным штрафным ротам только из-за того, что швецкие захватчики потерпели свое поражение крайне неубедительно и теперь теснили в кровавых схватках Армии Империи от своих Пределов. После утраты боевого знамени 17 Ударного корпуса в Ставке верховодил назначенный фаворит генерал Мюллер, не покидавший Столицу ни при каких обстоятельствах и лично охранявший покой Империатрицы. Читателю уже известно, что сам Император однажды не удержался и сбежал за пределы Карты Мира, хранившейся в Ставке, от него не приходило никаких вестей, он совсем не писал писем в свою Империю, возможно что основал другую.
Вошедший барон фон Хоррис мутным взором оглядел залу, а затем, неуверенно покачиваясь на плохо гнущихся ногах, приблизился к столу игроков.
— Эй, человек! — крикнул барон Хоррис, прислонившись к спине упившегося и теперь спящего подпоручика Хабибулина.
На зов барона появился опухший от сидра местный половой Иван в грязной поддевке, надетой прямо на тело полового.
— Чего-с желаете-с? — спросил он, поклонившись, на что барон только молча сверлил его глазами, проникновенно глядя сквозь тушу полового.
— Чего-с желаете-с? — механически повторила туша.
— Ты! Деревенщина! Скотина лесная!.. Ты хоть понимаешь, с кем ты разговариваешь?!! — неожиданно прошипел барон. — Да я… я… Срок мотал, понимаешь?! Пошел вон, урод… — и, оттолкнув удивленного Ивана, Хоррис, к раздражению игроков, подсел за столик, достал из кармана пачку измятых банкнот и бросил их на банк.
— Двадцать восемь! — сказал он и, чтобы войти в азарт, матерно выругался.
— Чего — "двадцать восемь"? — вежливо спросил пилот Румбель.
— Двадцать восемь, — заорал барон, — это значит «28»! 28 всегда было 28!.. Верти рулет!
Бросив эти обидные для игроков слова, барон Хоррис отхлебнул от бокала поручика Адамсона.
Последнее невероятно расстроило Адамсона, который досадливо поморщился, так как барон был скуп на выпивку. Надо заметить, что сидр на свои деньги не шел ему впрок, поэтому барон стремился пить исключительно на «халяву», а когда это не получалось, прикидывался пьяным, начинал буйствовать и бить посуду, при этом старательно выбирая самую дорогую. На крайний (экстремальный) случай барон всегда носил в кармане сюртука пузырек с отвратительным можжевеловым самогоном, закупленным у частного пристава Хрюкова.
— Двадцать восемь! — снова сорвавшимся голосом подтвердил барон Хоррис. — Давай, крути рулет!..
— Господин барон, здесь не рулетка, но покер! — позволил себе возразил поручик Адамсон, еще раз пожалев, что рядом нет разговорчивого корнета Блюева, который мог бы отвлечь барона каким-нибудь самурайским анекдотом.
— К-как покер? — удивился барон. — Покер? Да ты кто такой?
— В самом деле, с вами я в таверне не пил! — почему- то обиделся Адамсон, убежденный, что здесь идет игра именно в покер. — Я офицер Его Имперского Величества, поручик штрафного полка Адамсон и не позволю вам, господин барон, говорить со мной в тоне пренебрежительном! Я вам не быдло!
— А-а, так ты еше поручик? — протянул задумчиво барон Хоррис. — Слушай, как там тебя, Адамсон!.. Не старайся быть большей сволочью, чем ты есть на самом деле!
— В таком случае… Я… Я вызову вас на дуэль! — замявшись, подтвердил Адамсон.
— Да ты не только сволочь, но еще и быдло после этого! — злорадно пояснил барон Хоррис, которому давно уже хотелось поскандалить.
Даже пьяным фон Хоррис помнил, что Адамсон болезненно пуглив, всегда отказывается следовать на Фронты и даже во время учебных Маневров предпочитает отсиживаться в обозе. Посему барон уже предвкушал позор и всеобщее презрение, в которое окунется стушевавшийся поручик.
Адамсон, между тем, действительно испугался, как-то протрезвел, но отступать было уже поздно и некуда — молодые гусары, побросав игру, с интересом столпились вокруг Адамсона и барона Хорриса. Среди них особенно переживал младший брат Машеньки (княжны Марии-Терезы де Деде де Лизаньки), которую вторую неделю соблазнял за портьерами поручик, но без итога. Воспоминание о Марии-Терезе подействовало на него освежающе, как стакан свежего сидра.
Адамсон откашлялся и торжественно произнес в ясные, но наглые глаза барона:
— Милостивый государь! Только что вы меня оскорбили — я смею требовать удовлетворения! — после чего поручик, неожиданно для самого себя, выхватил карты у пилота Румбеля и стал хлестать ими барона по месту, которое тот до обеда считал физиономией.
Остолбенев, барон Хоррис не защищался пару минут, пока гусары выбирали секундантов. При этом они чуть было не поссорились и не устроили групповуху (групповую дуэль). Наконец Адамсон окончательно метнул карты в лицо барона и опустился, обессиленный, на игровой стол. Карты рассыпались, и тут же все увидели пять тузов, три из которых были однозначно трефовой масти.
— Шулер! — закричали офицеры, указывая на пилота Румбеля.
Пилот решительно вскочил. Лицо его было бледно.
— Да-с! Милостивый государь! — высоким неприятным голосом воскликнул, протолкавшись к Румбелю, склочный адмирал Нахимович. — Вы, молодой человек, шулер!..
Спустя секунду бдительный адмирал схватился за тяжелый бронзовый канделябр.
20
Так неприметно заканчивался почти каждый субботний вечер в этом офицерском казино, где нравы соблюдались строго, но довольно своеобразно. Экзотику вносила в первую очередь сама причудливая хозяйка игорного дома, госпожа Снасилкина-Шестью. Она позволяла, например, адмиралу Нахимовичу грязно ругаться и развратничать за портьерами, пока при входе гости снимали сапоги и переодевались в туфли, поскольку полового Ивана педантично заставляли натирать паркет. Ночью, впрочем, об этом все забывали, принимались бросать на пол несвежие платки, папиросы, дамы же плевались и исподтишка вытряхивали подштанники.
Залы для игры, размещенные на втором и третьем этажах, тем не менее, служили пристанищем Высшего света города Отсосовска. Обслуживал офицеров и их дам все тот же половой Иван, который находил в этом загадочное удовольствие, и только когда совсем не было гостей, уходил на кухню пить прохладное пиво.
Первое время по прибытии в Отсосовск офицеры увлекались игрой в рулетку, что стояла на третьем этаже, но вскоре она им почему-то опротивела, к тому же у многих складывалось впечатление, что крупье жухает. Да и обрыдла им эта грязная публика, переодетая гусарами солдатня и постоянные крики за рулеткой, когда все следят за движением шара. Тогда общество спустилось на второй этаж к карточным столам.
Ко всему прочему, в карточном зале частенько появлялся любитель покера и сальной прибаутки — импозатный судья Узкозадов. Он был абсолютно лыс и, так как боялся, что голова его от этого сильно отсвечивает, садился в самый темный конец зала, освещенный всего лишь одним недорогим канделябром. Здесь же устраивались и его партнеры — мужественный пилот Румбель и ленивый, но злопамятный, пристав Хрюков. Здесь, у канделябра, они и играли без четвертого партнера, а также пили сидр и обсуждали наряды знакомых дам. Их знакомые дамы, пожалуй, только и ходили еще к рулетке, при этом оттуда раздавались особенно громкие визги, стоны и матерщина. В таких случаях, собрав со стола проверенные Хрюковым портмоне, друзья размеренно поднимались на этаж выше и там в окружении дам просаживали деньги окончательным образом, еще больше убеждаясь в том, что нанятый крупье жухает.
Вот таким был Отсосовский игорный дом госпожи Снасилкиной-Шестью, когда в город Отсосовск приехал известный столичный авангардист, финансовый интриган, авантюрист и сердцеед Израиль Алексеевич Блин.
С его приездом и началась эта занимательная история, о которую мы вам расскажем. История эта, впрочем, при своей занимательности ничем не примечательна, могла бы приключиться в любом из городов монархической Империи или даже Швеции. К тому же, Израиль Алексеевич Блин, как это ни странно, никак не повлиял на ее ход.