Читать интересную книгу Счастливчик - Лидия Чарская

Рублей и полтинников уже много набралось в копилке Киры. Когда их будет еще больше, он купит себе часы, настоящие, золотые, закрытые часы, как у взрослого. Это уже решено давным-давно у них с Мик-Миком. И больше никто, ни одна душа не знает об этом.

ГЛАВА XVIII

Большая перемена.

Мальчики завтракают. Обычных шуток и шалостей не слышно. Челюсти, зубы и губы ушли в работу. Кира стоит у окна. С ним Помидор Иванович. Немного поодаль Аля Голубин. Аля не завтракает. У него грустное личико и печальный вид. Он усиленно занят оттачиванием карандаша и весь, как кажется, ушел в свою работу. Но это только кажется, а на самом деле не то. Голубые глазенки Али то и дело скользят по окружающим его мальчикам, которые с таким усердием уничтожают свои бутерброды. Под ложечкой у Али сосет. Он голоден. Ему хочется кушать. Ах, если бы хоть кусочек булки с колбасой! Но увы — у него нет ничего.

Мать Али бедная, очень бедная вдова Она бывшая учительница музыки. Но сейчас у нее совсем нет заработка. Она отморозила как-то себе руки, бегая по урокам, и с тех пор ее пальцы потеряли необходимую для игры гибкость и быстроту. С тех пор она живет с сыном исключительно на пятнадцать рублей пенсии. Это очень-очень трудно. Тут и комната, и обед и чай и стирка. Одним словом, все. Разумеется, давать на завтраки сыну не из чего, и бедная мать со стесненным сердцем отпускает своего Алюшку впроголодь в гимназию. О, как болит и томится ее душа при этом! Ведь он такой худенький слабенький, ее Аля, такой малокровный. Легко ли ему пробыть натощак с самого утра до трех часов дня, пока он не возвратится из гимназии к их скромному обеду? Но что будешь делать. Из пятнадцати рублей восемь идут на уплату за комнату, семь на все остальное. Едва-едва возможно жить впроголодь на эту сумму… До завтраков ли тут еще! Маленький Голубин отлично понимает это. И все-таки ему страшно хочется есть. И зависть берет глядеть на мальчиков, которые с таким аппетитом уничтожают свои бутерброды.

Счастливчик тоже завтракает с большим удовольствием. Мик-Мику удалось, наконец, убедить бабушку не снаряжать, как в дальний путь для мальчика целую корзину с провизией Ему дают вместо нее французскую булку, разрезанную вдоль, намазанную маслом, с начинкой из ветчины или рябчика, или куска телятины, или отбивной котлеты.

И от пилюль Мик-Мик избавил Счастливчика.

— Помилуйте, — говорил он бабушке, — да его с вашими пилюлями засмеют мальчики.

И пилюли отменили. Но зато…

Зато вместо пилюль в ранец Счастливчика няня каждое утро умудряется всовывать тщательно закупоренную и обвязанную в вату бутылку с горячим какао и маленький эмалированный стакан. С этим еще туда-сюда можно примириться, тем более что к какао прилагаются всегда и очень вкусные сладкие бисквиты.

Каждый раз, из боязни, что Счастливчик не выпьет какао, няня перед отъездом в гимназию спрашивает:

— Кирушка, мой батюшка, а ты сам ли пьешь-то какао?

— Сам, нянечка, сам!

— Мальчикам не даешь ли?

— Не даю, няня.

— То-то, мой батюшка, кушай на здоровье, мальчишкам не раздавай. Им што? Они рады у маленького отнять — обидеть ребенка.

— Да никто не обижает меня, няня, что ты! — уверяет няню Счастливчик.

Итак Счастливчик, стоя у окна, с большим аппетитом уписывает свой завтрак и запивает его какао. Дома Счастливчик так не ест. Дома его насилу уговаривают съесть за обедом котлетку или крылышко цыпленка, а здесь, при виде завтракающих с таким удовольствием мальчуганов, Кира и сам чувствует особенный аппетит и желание основательно покушать. Около него стоит Помидор Иванович. У Вани Курнышова в руках вместо бутерброда огромная краюха черного хлеба, густо посыпанная солью.

Ваня, красный, довольный, с полным удовольствием уписывает за обе щеки.

Его родители приучили своего мальчика с самого раннего детства к таким простым завтракам, и они кажутся ему, Ване, лучше всяких разносолов.

— Не хочешь ли половину моей булки? — предлагает Счастливчик товарищу, с которым он успел очень сойтись за последнее время.

— А там что у тебя за птица? — осведомляется Ваня. — Небось, котлетка — маленькая, точно конфетка, соус труляля, готовил повар, а есть нечего, потому что воздух один, мальчик-с-пальчик, а не котлетка, с мизинец ростом.

— Ха-ха-ха! — заливается на замечание Вани Счастливчик.

— Кушайте сами, а мы своей краюхой премного сыты и довольны, — дурачится Помидор Иванович и так хрустит белыми, как миндалины, зубами, разжевывая поджаренную корку хлеба, что любо и слушать, и смотреть.

Однако не доесть Ване своей краюшки, как и Счастливчику не доесть своей булки. Оба положили оставшиеся куски на подоконник и отошли от окошка. Аля Голубин видел, как отошли Счастливчик и Ваня, видел и лежавшие на окне куски.

Под ложечкой у Али засосало сильнее. Глаза невольно так и косятся на злополучное окошечко, на бутерброд.

— Господи! Господи! Хоть бы один кусочек! Хоть бы краюшечку попробовать только, — томится Аля. — Только бы попробовать, только бы заморить немножко червячка.

Желание есть, голод сильнее мальчика… Попросить товарищей? О нет, он не попросит никогда! Он, Аля, не нищий, милостыни ему не надо. Его мама говорит так часто своему мальчику: «Бедняк должен быть горд, Аля: бедняка обидеть легче всего».

О, он отлично понимает это! О, он гордый! Он никогда ничего ни у кого не просит, как и его мама. Никто и не знает, как он бывает голоден ежедневно. Никто и не подозревает, что он приходит каждый день без завтрака в гимназию. Когда все мальчики закусывают в классе, он уходит. Уходит в коридор, на лестницу, в залу. А сейчас он остался. Голод сильнее, чем когда-либо, мучит его сегодня. Его так и тянет посмотреть, только посмотреть, как кушают другие… И вот этот кусочек хлеба на окне и четвертушка французской булки с маслом и котлеткой!.. Ах, господи, да разве это дурно взять их себе?.. Ведь никому больше не принадлежит это. Все равно сторож выкинет эти остатки завтрака в грязное ведро… Аля живо окидывает глазами класс. Никто не смотрит, никто не видит. Один Раев, Кира, Лилипутик, стоит поблизости, но и он не видит его, задумался и смотрит в окно своими черными глазами. Аля делает шаг… другой… третий. Протягивает руку… Хватает куски хлеба и булки, подносит их ко рту… и ест… Ест быстро и жадно, как маленький проголодавшийся зверек.

Бедный Аля! Бедный Голубин!

Когда злополучные куски съедены и от них остались одни только крошки, Аля, как вор, бочком пробирается на свое место. Там на скамейке уже сидит его сосед, Счастливчик. Лицо у Счастливчика грустное, расстроенное. Глаза смотрят печально и смущенно.

Он вскидывает на Алю взглядом, полным такой жалости и ласки, что у маленького Голубина сердце екает в груди.

— Видел! Он все видел! — трепещет напуганная душа Али, и он бросает, в свою очередь, молящий взгляд на Счастливчика. — Не выдавай меня! Не выдавай меня, ради бога, Счастливчик! — малиновый от стыда, испуганно шепчет несчастный Аля.

Сердце Счастливчика буквально рвется от жалости и любви… Он хочет произнести слово и не может. Слезы щекотят ему горло. Они готовы брызнуть из глаз.

А Аля все шепчет и шепчет:

— Молчи, молчи, Счастливчик… ради бога… Никому не говори. Мне хотелось кушать… Я не мог сдержаться… У меня мамочка бедная… Денег нет… Завтраков нет… Мы и то кушаем только раз в сутки…

Счастливчик молчит. Только горло его сжимается от желания заплакать, зарыдать громко, неудержимо… Так жаль этого милого бледненького голодного Алю, так мучительно жаль!..

Но надо успокоить Алю, надо во что бы то ни стало… В ушах Счастливчика вдруг раздается знакомая фраза Мик-Мика: «Старайся быть маленьким мужчиной, Кира!»

Да, да, он им будет! Он должен быть маленьким мужчиной. И делая невероятное усилие над собой, Счастливчик берет за руку Алю и говорит тихо, но твердо, голосом, не допускающим возражений.

— Мы с тобой товарищи и соседи. И со мной ты не должен стесняться… Я был гадкий, потому что не замечал того, что делается у меня под самым носом. Не замечал того, что ты никогда не приносишь завтраков с собою… Прости, милый, и если ты простил и не сердишься на меня, то мы… мы… мы с тобой будем каждый день кушать мой завтрак. Понял? Мне одному дают слишком много, не съесть даже, а ты… а ты…

Тут Счастливчик замолк, заерзал по скамейке и заморгал своими огромными черными глазами. Лицо у него получилось самое смущенное, самое просительное, точно не он делал одолжение другому, а сам просил о милости и одолжении. И взглянув на это милое, смущенное личико, Аля схватил Счастливчика за руку, мотнул головою и, проглотив скатившуюся по щеке слезинку, шепнул чуть слышно:

— Спасибо тебе, спасибо, ты добрый, о, какой ты добрый, Лилипутик!

И мальчики обнялись, как братья.

ГЛАВА XIX