Я поднял вверх портфель и сказал, что буду иметь дело только с человеком, на которого он работает. Водитель «ягуара» что-то пробормотал: Донни Халливел полез в карман своего мятого пиджака и показал мне небольшой черный пистолет. Улыбка его была гримасой, словно кончики рта поднимались на пружинках. Один передний зуб был золотым.
— Забирайтесь в машину, — сказал он.
Я сел на заднее сидение. Миранда горбилась в уголке, маленькая и напуганная. Она посмотрела на меня, закусив верхнюю губу, и отвернулась, когда я сказал ей, что все будет олл райт.
— У него меч в трости, — сказал человек за баранкой. — Разберись-ка с ним.
Донни Халливел забрал у меня трость, вытащил из ножен клинок, вонзил его между камней мостовой и согнул под прямым углом. Он оставил его там подрагивать, словно сломанный Эскалибур, и затолкался в машину, сделав заднее сидение неприятно перенаселенным и окутав меня дрожжевым запахом затхлого пота. Водитель положил руку на спинку пассажирского сидения и посмотрел на меня. Я понял, что видел его две ночи назад в кафе, и понял, что он, должно быть, и есть тот самый человек, который называет себя Калиостро.
— Отпустите девушку, — сказал я. — Она не имеет к этому никакого отношения.
— Она пыталась обмануть меня, — сказал Калиостро. У него было то четкое английское произношение, которое было нормой на радио Би-Би-Си примерно двадцать лет назад. С квадратным, красивым лицом, в черной водолазке под пиджаком из черного вельвета, он выглядел как профессор философии, который пишет бестселлеры, злословя на своих коллег. Его черные волосы, почти наверняка крашеные, были подстрижены очень коротко, демонстрируя под собой белый скальп, глаза бледно-голубого цвета, словно солнечный свет, проникший сквозь снег, смотрели немигающе и напряженно. Он выглядел старше меня, но таковым явно не был.
Миранда рядом со мной пошевелилась и сказала:
— Я вас никогда не обманывала. Я хотела отдать вам книгу, но он нашел меня, правда? И забрал обратно.
— Ты должна была сразу же отдать ее мне, — сказал Калиостро.
— Мы же договорились. Вы сказали, что научите меня всему.
— И я это сделаю, — сказал Калиостро. — Какие чудеса. Жаль только, что ни ты, ни мистер Карлайл не переживете этого.
Он посмотрел на Донни Халливела и сказал:
— Покажи мне книгу.
Громадина взял у меня портфель и защелкал замками. Калиостро тронул книгу длинными белыми пальцами, потом приказал слуге закрыть портфель и положить его на переднее сидение. Он улыбнулся мне и спросил:
— Вы не узнаете меня?
— Мы встречались прежде?
— В 1941, - сказал Калиостро, выжал сцепление и въехал в поток транспорта, игнорируя яростный гудок автобуса.
— На чьей вы были стороне?
— Надо ли спрашивать?
— Думаю, нет.
— Я был тогда едва мальчишкой. И поэтому мне потребовалось определенное время, чтобы научиться продлевать свою жизнь, и я несколько постарел. Вы, однако, выглядите совсем таким же, как выглядели тогда. Вы даже носите все тот же глупый маскарадный костюм.
— Это не маскарадный костюм, — сказал я, вспоминая молодого человека, который смотрел на меня спокойным взглядом чистейшей ненависти, стоя между двух военных полисменов в комнате, заполненной синеватым туманцем от сжигаемых им блокнотов с одноразовыми кодами, пока солдаты вели бой с его помощниками. Я сказал ему сейчас:
— У вас имелся определенный незначительный талант в делах умерших. Когда мы встретились впервые, вы верили, что это разновидность магии, а я считал, что вы до глупости обманываетесь. Если вы еще продолжаете в это верить, то, боюсь, мое мнение не изменилось.
— Видите, как он говорит, — сказала Миранда, обращаясь к Калиостро. Бедная девушка все еще пыталась завоевать его расположение. — Он думает, что важнее всех. Вот почему я помогаю вам.
— Этот человек во второй мировой войне был агентом врага, — сказал я ей. — Нацистским шпионом. Он связывал духов с важными зданиями. Духи действовали как маяки для других таких же мерзавцев, что летели на бомберах.
— Звучит очень круто, — сказала Миранда.
— Это и было очень круто, — сказал Калиостро. Он был искусным и безжалостным водителем, двигаясь впритык к машине впереди «ягуара», обойдя ее с внутренней стороны на большом кольце и нацеливая свою машину на Олд-стрит. — К несчастью, лесть не покрывает ущерба, который ты мне нанесла.
— Тогда он называл себя графом Ремхельдом, — сказал я. — Это не более его настоящее имя, чем Калиостро.
— Имена — материя могущественная, мистер Карлайл, — сказал Калиостро. — Я со своим расстался нелегко.
— Я сделала все, как вы сказали, — сказала Миранда. — Я добилась, чтобы он пришел в дом Райнера Сью.
— Однако мистер Карлайл избежал ловушки. Я задумываюсь, молодая леди, не потому ли, что вы рассказали ему о ней.
— Никогда!
— Я избежал ее, — сказал я, — потому что западня была слишком грубой. Я уже победил вас дважды и я сделаю это снова.
Но несмотря на мои бравые слова и ощущение роскошного спокойствия, которое овладело мной с тех пор, как я предался этой конфронтации, я не был уверен, что я или Миранда выживем в переделке. Я не знал, сколько силы прибавил Калиостро с тех пор, как мы встретились в последний раз, и я не рассчитывал на то, что Донни Халливел окажется вооружен. Миранда была права. Я больше не обладал мудростью и знанием обычаев улицы. Я не предполагал, что английские преступники станут носить пистолеты так же привычно, как ковбои на Диком Западе.
«Ягуар» пронесся под железнодорожным мостом, где меня останавливали двумя ночами ранее, и резко свернул на Кингсленд-роуд. Какой-то прохожий левитировал себя с нашего пути. Мы проехали мимо музея Джеффри. Мы проехали мимо новой мечети. Золоченые купола ее башен сверкали в свете наступающего вечера. Калиостро взглянул на меня в зеркальце заднего вида и сказал:
— Наверное, вам интересно, зачем мне нужна эта книга.
— Фактически, я размышляю, почему вы считаете, что вам нужен я. С вашей глупой маленькой западней вы получили массу лишних хлопот, и вы не попросили ваше создание убить меня сразу, раз уж вы владеете моей книгой.
— Времена меняются, мистер Карлайл. Мы находимся в конце одной эры и в начале следующей. Время выбирать, на чьей вы стороне. Похожие на вас, кто пытается остаться нейтральным, кто претендует оставаться в стороне от мира, будут первыми павшими. Вам не кажется, что это поэтическая справедливость?
— Я не усматриваю здесь справедливости, только усталые клише старого, побежденного наци, пытающегося отомстить своей бывшей Немезиде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});