финалом некогда великой армии Наполеона стала переправа через реку Березину в конце ноября 1812 года. Русские наступали, и император вынужден был бежать, оставив свое гибнущее войско на произвол судьбы.
Война продолжилась до 1814 года уже на европейской территории. В марте 1814 года был взят Париж, а Наполеон отрекся от престола и был отправлен в ссылку на остров Эльбу. Кутузов до конца войны не дожил, он умер от болезней и старости в апреле 1813 года в Польше.
Эта война оказала огромное влияние на все русское общество. Герои войны пользовались в России огромным уважением. Поэты воспевали их подвиги.
Конечно, юные лицеисты не остались равнодушными к столь бурным и драматичным историческим событиям. Многие их родные и знакомые ушли на фронт. Царское Село опустело.
Узнав, что генерал Раевский взял с собой в армию двух сыновей, шестнадцати и одиннадцати лет, пятнадцатилетний Вильгельм Кюхельбекер тоже собрался на фронт, его еле удержали. Директор Малиновский получил инструкцию об эвакуации Лицея, уже начались сборы… но, к счастью, враг отступил из Москвы.
Пушкин был свидетелем патриотического восторга при возвращении победителей, выразившегося в торжественных встречах, стихах и праздниках. На одном из таких торжеств, происходивших в Павловске 27 июля 1814 года, в числе зрителей были и лицеисты. Внимание Пушкина привлекли устроенные на подходе к царскому дворцу триумфальные ворота, на которых, как будто в насмешку над их малым размером, были написаны два стиха:
«Тебя, текуща ныне с бою,
Врата победны не вместят!»
Пушкин по этому поводу набросал пером рисунок, изображавший замешательство, происходившее будто бы у «победных врат»: придворные и военные, участники праздничного шествия, видят, что триумфальные ворота действительно «не вместят» огромную фигуру государя, который в последние годы располнел, и некоторые из свиты бросаются эти ворота рубить. Автора невинной шутки долго искали, но, разумеется, не нашли[21].
Директор Энгельгардт
К несчастью, связанные с войной тяготы и хлопоты расстроили здоровье первого директора Лицея Василия Федоровича Малиновского, и в марте 1814 года он скоропостижно скончался, не дожив и до пятидесяти лет. Второй директор, Энгельгардт Егор Антонович, был человеком весьма образованным. Поступил он на действительную службу сержантом в Преображенский полк, находился ординарцем при князе Потемкине, затем при князе Куракине… При Павле Первом был он воспитателем наследника престола, а ныне императора Александра I. Тогда же Энгельгардт был назначен секретарем Мальтийского ордена. Он старательно выучил все орденские формальности, за исполнением которых Павел строго следил, а потом скрупулезно преподал их наследнику престола. В итоге Павел Петрович был так поражен познаниями юного Александра в деле, которым он в ту пору страстно увлекался, что, обняв его, сказал: «Вижу в тебе настоящего своего сына». Александр Павлович не забыл услуги, которую оказал ему Энгельгардт, он уважал его и был ему благодарен.
Став директором, Егор Антонович, как это было ему свойственно, отнесся к новому поручению со всей ответственностью: он приглашал лицеистов к себе домой, полагая, что домашнее обращение принесет огромную пользу его питомцам, оторванным от внешнего мира.
Энгельгардт ввел у себя еженедельные вечерние собрания. По его инициативе устроилось общество под названием «Лицейские друзья полезного», участники которого занимались чтением своих сочинений в присутствии товарищей, профессоров и посторонних посетителей, а не только между собой. Дельвиг и Кюхельбекер были частыми посетителями этих вечеров, а вот Пушкин – очень редким. Года за два до выпуска он и вовсе прекратил бывать у директора, предпочитая в одиночестве гулять по саду. Это огорчало Егора Антоновича как воспитателя.
– Ах, если бы бездельник этот захотел учиться, он был бы выдающимся в нашей литературе,[22] – вздыхал он, говоря о Пушкине.
Как-то Энгельгардт подошел к юноше и ласково спросил, за что Пушкин на него сердится? Пушкин смутился и отвечал, что сердиться на директора не смеет, да и не имеет к этому причин.
– Так вы не любите меня, – продолжал Энгельгардт, усаживаясь рядом с Пушкиным.
Как можно мягче он постарался объяснить юному поэту всю странность его отчуждения от общества, в котором он, по своим достоинствам, мог бы занимать одно из первых мест. Пушкин слушал со вниманием, хмуря брови, меняясь в лице; наконец, заплакал и кинулся на шею Энгельгардту.
– Я виноват в том, – сказал он, – что до сих пор не понимал и не умел ценить вас!..
Добрый Энгельгардт расчувствовался и порадовался раскаянию Пушкина и его отречению от напускной мизантропии. Они расстались, довольные друг другом. Однако, когда минут через десять Егор Антонович вернулся к Пушкину, то увидел в его руках какую-то бумагу, которую юноша поспешно спрятал. Энгельгардт потребовал показать – и увидел свой карикатурный портрет и несколько строк очень злой эпиграммы, почти пасквиля. Спокойно отдавая Пушкину эту злую шалость его музы, Егор Антонович сказал: «Теперь понимаю, почему вы не желаете бывать у меня в доме. Не знаю только, чем мог я заслужить ваше нерасположение».[23]
Чем же?
Возможно, причиной была Мария Николаевна Смит – родственница жены Энгельгардта, жившая в его семье, молодая, очень привлекательная француженка. Она недавно овдовела и теперь ждала ребенка от покойного мужа. Это не остановило Пушкина, который посвятил Марии Смит несколько стихотворений, которые стали известны и другим лицеистам. Они с удовольствием распевали их на популярные мотивчики. Посвящено Марии было и довольно нескромное стихотворение «К молодой вдове», в котором автор намекал на имевшую место близость с красавицей: «Почему, когда вкушаю/ Быстрый обморок любви, / Иногда я замечаю / Слезы тайные твои?»
Стихотворение попало в руки Энгельгардта. Чтобы прервать связь родственницы с учащимся лицея, он поспешил отправить ее из Царского Села.
Первые влюбленности
Пушкин взрослел. В нем рано проснулись взрослые желания: Александр начал влюбляться с одиннадцатилетнего возраста. Прелестные фрейлины императорского двора, юные сестры друзей по Лицею вызывали в нем и чувственные желания, и поэтическое вдохновение.
Лицеист Комовский вспоминал: «Первую платоническую любовь, истинно поэтическую любовь, возбудила в Пушкине Екатерина Павловна Бакунина, фрейлина, сестра одного из лицеистов. Она часто навещала своего брата и всегда приезжала на лицейские балы… Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение производили восторг во всей лицейской молодежи».
Пушкин писал о ней в своем дневнике: «Я счастлив был… нет, я вчера не был счастлив… как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! но я не видел ее 18 часов – ах!.. Но я был счастлив 5 минут».[24]
Пушкин восхищался красотой, грацией и