бы наспех прилепленными друг к другу коричневыми и малиновыми клетками — беровских цветов, хотя Ростислав не знал в своем роду такой женщины. Как ни давно он откололся от рода, о
такой женщине он не знать не мог. Вся одежда загадочной старухи была беспорядочно расшита клочками меха — волка и лисицы, белки и медведя, оленя и рыси, черного крота и даже благородного соболя — вперемешку с медными пряжками, серебряными лунницами и оберегами-уточками. Высохшую шею охватывало тяжелое монисто, и такие же гроздья золотых монет звенели на висках вместо колец.
Ведунья молча смотрела на князя, а того словно охватила оторопь; ни слова выговорить, ни пошевелиться не мог он, ни отвести глаз от этого пронизывающего взгляда. Наконец она заговорила — и голос неожиданно оказался теплый, почти молодой, и насмешливый:
— Ну, здравствуй… князь. Эк ведь тебя угораздило.
— Да я здоров уже, бабушка, — попытался он было отвертеться, но ведунья оборвала его:
— Знаю. Телом здоров, а нет, так скоро будешь, да и в другом дело. Неплодная яблоня недолго в саду простоит.
— И ты про то же! — с раздражением воскликнул Ростислав. — Не сочти за дерзость, почтенная, но в своем дому дело это как-нибудь сам решу.
— Реши, князь Белозерский. И быстрее реши, — старуха помедлила. — Смерть над тобой витает, княже. Скоро предстоит тебе битва, и если до того не найдешь наследника — из этой битвы ты не выйдешь. И, главное, решай сам. Ты, возможно, и не ведаешь, но все, кто вокруг тебя, каждый, кто тебе дорог, желает навязать тебе собственный выбор. Кто из любви к тебе, кто из любви к самому себе, но, слышишь — каждый! — из твоих близких ведет тайную игру.
— Кто?! — вскинулся Ростислав, ошеломленный и разгневанный, — Кто и кого? — закричал он, уже в пустоту, и услышал затихающее:
— Смотри… все они здесь. И помни: ты должен решить сам…
И Ростислав увидел… Горница оказалась вдруг заполненной людьми. В изумлении распахнула карие очи Забава. Строго глядела Милана. Почему-то рядом с сестрой оказалась и Любава, которой вообще не должно было быть в Белоозере. Таращился в пустоту Яросвет, а рядом нервно пощипывал ус Любомир. Застыл на месте отрок Вадим, сжимая кинжал. И у самой двери, молча, как и все, стояли стремянный Некрас и ключница Данька.
— Кто и кого? — крикнул князь, срывая голос… и понял, что рядом с ним никого нет. Что все случившееся было сном, или, может быть, мороком.
— Некрас! — заорал он уже въяве. Сил едва хватило подняться. Разорванное плечо нещадно саднило. Некрас явился не тотчас, раскрасневшийся и подозрительно довольный. Злой Ростислав рявкнул:
— Где шлялся?
Некрас изобразил обиду:
— У меня, княже, вообще-то и собственные дела могут быть.
— Раз так — вон из города! К лешему! Там будешь свои делишки обделывать! Седлай коней, — приказал князь, слегка остыв. — Мы возвращаемся в город.
И дернул же нечистый Некраса за язык:
— Княже, так вечереет уже…
Ростислав, вне себя, замахнулся… Некрас подсадом ушел под руку; остановившись в полушаге, промолвил холодно и очень серьезно:
— А вот этого не надо, княже. Потом будет стыдно, да будет поздно.
Конечно, потом Ростиславу было стыдно. Конечно, он извинился, поскольку никогда не считал зазорным признавать свою неправоту, хотя бы и перед слугами. Конечно, в город они уехали только утром, поскольку какой же дурак ночью будет переть через зимний лес? Но ни единой живой душе Ростислав не объяснил, отчего так взъярился, что поднял руку на верного своего товарища — а ведь такого с ним отроду не случалось. Причина была проста — Некрас тоже был в том сне. Некраса он видел в числе… интриганов? Ну ведь не наследников же!
Глава 6
Ведьм не существует.
Постановление инквизиции от *** года.
Когда великий жрец вернулся в пределы Храма, он, ни на кого даже не глядя, обратился к Любаве:
— А теперь, княгиня… полагаю, Любава?
Любава поклонилась. Все было позади, но отчего-то перед этим старцем она робела больше, чем перед всеми оружными древлянами.
— Верно, батюшка. Но, не прогневайся… как ты узнал?
Старец неожиданно широко улыбнулся:
— Да что и узнавать-то? Про твое путешествие мне ведомо, а какую еще жену может сопровождать десяток киевских дружинников?
И тотчас вновь посуровел:
— Так как же было дело, княгиня Любава?
— Батюшка, дело-то было, не совру… — затараторила Путиха, но старец оборвал ее:
— Молчи, ведьма. Не тебя спрашиваю.
Знахарка враз примолкла и даже как-то съежилась. По мере того, как Любава рассказывала, жрец мрачнел все больше, и наконец проговорил:
— Княгиня, ты понимаешь, что это война?
— Вовсе не обязательно, — поспешно ответила та.
— Нискиня молод, горяч, и совсем недавно на престоле. Не стерпит он полянского самоуправства.
— Уж князя Нискиню-то я уговорю, — самоуверенно заявила Любава. — Тем более если он так молод. А самоуправства никакого тут не было. Если помешаешь кому-то человека убить, разве это самоуправство?
— Не твое это было дело, княгиня. Это дело их рода.
— Чье дело, для тебя важно! — вспылила княгиня. — А жизнь человеческая для тебя не важна?
— Важна. И этой ведьмы — не больше, чем сотен других людей, которые, возможно, выйдет завтра на битву.
— Она знахарка, а не ведьма! — возмутилась Любава.
— Вопрос, княгиня, не в том, ведьма ли она, а в том, действительно ли она учинила потраву. И помолись всем богам, чтобы она оказалась невиновной, потому что только тогда, возможно, войны удастся избежать. Кстати. Погибли все коровы и овцы, а конь, хотя и болен, но пока жив. Тебе это ни о чем не говорит?
— Нет, — честно призналась Любава.
— Ладно. Поступаем так. Ты, знахарка невезучая, остаешься до утра в Храме. Здесь тебя никто не тронет, но и сбежать — учти! — не удастся. Вы, веселые ребятки, ждите, вас разместят, и тоже из Храма ни ногой.
На столь фамильярное обращение обидеться никто не посмел.
— А ты, княгиня, немедленно едешь к князю Нискине. Не беспокойся, тебя он примет сразу. Ступай! Хотя подожди.
Дальше великий жрец сделал нечто странное и Любаве непонятное. Он достал из большого, рыбьим зубом украшенного ларца тонкую выскобленную дощечку чуть больше ладони размером, кисточку и маленький кувшинчик наподобие тех, в которых хранят благовония или разные притирания. В кувшинчике оказалась темно-коричневая краска. Старец начал что-то чертить на