Внутри ноет от досады. Какой же он придурок! Ну какой подонок!
Еще очень рано, все спят, кроме команды. Я привожу себя в порядок в общем туалете на этаже и захожу в каюту: моя койка заправлена, остальные три — заняты, девчонки дрыхнут.
Быстро переодеваюсь в джинсы и рубашку, натягиваю толстовку. Иголка с ниткой у меня, разумеется, есть с собой, но в темноте их не найти. Поэтому беру всю сумку и выхожу в коридор. Наши каюты находятся ниже уровня воды — иллюминаторов здесь, конечно, нет. Я поднимаюсь на палубу, чтобы при утреннем свете заштопать одежду, и вижу танцовщиц. Девушки гуськом спешат к своему катеру. Сегодня они выглядят более чем обычно: прически-хвостики, спортивные штаны, худи. И не скажешь, что такое шоу устраивали.
Вдруг осознаю, что не выдержу утро. Слишком все болит, но это еще ладно. Я не выдержу прислуживать Максу после того, что было. Я не смогу, наделаю глупостей, выдам нас, и он точно меня прибьет. А еще свои будут вопросы задавать, я ведь под утро приперлась... Не буду я им говорить, что ночевала у Льва Васильевича! Ни за что!
Ну какой Максим мудак, а?
Поднимаю руку:
— Эй! — И спешу к катеру.
Возможно, они прихватят меня и доставят к берегу.
Глава 11
Десять дней спустя
Максим
— Адку мою возьмешь, Максим? — Пётр Андреевич Пупыш откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.
Я было собираюсь ответить, но прищуриваюсь: он что, эм… спит?
Депутат Пупыш — мужик адекватный и крайне живучий. До недавнего времени, несмотря на возраст в семьдесят восемь годочков, пахал с молодежью на равных, а то и задавал, так сказать, темп. Пару последних лет начал лажать, а весной резко засобирался на пенсию, взбодрив тем самым нашу бойкую братию.
Поразмыслив, Пупыш решил уступить кресло мне и, судя по всему, прямо сейчас пытается уступить еще и красивую, но умилительно безмозглую секретаршу.
— Пётр Андреевич? — произношу негромко.
Пупыш вовсю сопит.
Я опираюсь на локти и молча наблюдаю. Ладно. Человек встал не позже шести, сейчас одиннадцать — желание вздремнуть минуту-другую мало кому покажется абсурдным. Заслужил. Ищу браслет на руке и на миг холодею — нету его.
Сразу как по команде перед глазами всплывает рыжая официантка, с которой так не славно вышло. Браслет я проверяю по сто раз в день — как выяснилось, многолетняя привычка, — и каждый раз теперь вспоминаю некую Аню Февраль, восемнадцати, чтоб я дважды сдох, лет отроду. Такой зеленой девочки у меня даже в мои восемнадцать не было.
От бессилия и тупой злобы врубается тахикардия, следом жалит черная зависть — Пупыш вон дрыхнет, все у деда в жизни правильно. А я не сплю все эти десять дней, что прошли с попойки. Башка неделю болела. Перестала, да толку-то.
Совершал я в жизни глупости, Лала, например, одна сплошная глупость, но настолько хреново себя ощущаю впервые. Каждый раз как под ледяной душ.
Я ведь вспомнил потом, что мы пили шампанское из одного бокала. Где официантка этот бокал взяла и что в нем было — одному богу известно. Однако Лев Петров подозрительно пропал.
Как сквозь землю, ушлепок, провалился. Вплавь до берега добрался, что ли?
Убейволк пояснил, что отец у Лёвы якобы помер где-то в сибирской тайге, нужно срочно хоронить. Да вот только не верится.
В полицию я не пошел, заяву, что опоили, не написал. Причин тому множество. Но основная — не стоит того. Я бы потерял намного больше, пытаясь восстановить справедливость, которой может вовсе не быть. Может, и не подмешивали ничего в шампанское, а я от усталости и воздержания двинулся: мы с Олеськой хотели отдать дань традициям моей семьи и держали целибат два месяца.
Февраль, впрочем, в полицию тоже не пошла. Аванс забрала и сбежала.
Информацию на нее собрать было тем еще квестом, потому что их менеджер Стас ни проронил ни слова, дескать, все конфиденциально, а давить — палевно. Коллеги не знали, кто такая и откуда. Работала по временному договору, на звонки не отвечала, адрес регистрации, разумеется, липовый. Прописку по номеру я пробил, но там какая-то деревня со стремным названием. Не понимаю, зачем так над людьми издеваться, оно ведь в паспорте навсегда останется.
Сплошные вопросы: что делать дальше и где эту Февраль искать, а главное — надо ли? Переться в эту глушь, говорить с родителями, раздувать огонь, дабы убедиться, что девка не всплывет внезапно со своей душещипательной историей?
Она и так всплыть может в абсолютно любой момент времени. Расписку на этот случай не возьмешь.
Блядь, надо же было за одну ночь похерить свою жизнь накануне выборов. Теперь каждую минуту жди подвох. Качаю головой. Зависть к безмятежному храпу Пупыша усиливается.
Принять бы таблетку и забыть, как страшный сон, будто не было, потом на суде лгать, если вдруг придется, глазом не моргнув.
К тому же — совесть. Не то чтобы она меня поедом ела, но какую-то чистоту перед свадьбой хотелось соблюсти. Бабка и так нагнетает, что мы в грехе женимся, нагулявшиеся, и все будет плохо. Она у меня старой закалки, из тех цыган, которые во время свадьбы ждут за дверью молодых, а потом простынь рассматривают.
Удивительное дело, что маман, которая сбежала от мужа с дочкой к моему отцу, вдруг оказалась того же мнения. Олеське, в общем, и так несладко. Семья у меня сложная.
Тру лицо. Сука, как бесит, что ничего не помню. И девочка утром вела себя вяло, заторможенно, потом и вовсе сбежала.
Я выпил ее шампанское. Жажда мучила, я отобрал бокал и залпом выпил.
Петров.
Вернется, сука, закон переступлю, но выясню, какой дрянью он меня накачал, а потом посажу надолго.
Барабаню пальцами по столу.
Если догадки верны и нас обоих опоили, значит, то, что с этой девочкой сделал я, — собирался он. И от понимания этого отчего-то топит чернотой.
Тахикардия с жаждой крови усиливаются.
***
Открываю ноутбук и продолжаю работать, стараясь поменьше шуметь. Минут через семь за окном сигналит машина и Пупыш открывает глаза.
— Я не уснул? — спрашивает, встрепенувшись как-то беззащитно, по-стариковски.
— Нет, я сам отвлекся на сообщение, извините.
— Слава богу, не опозорился хотя бы перед тобой.
— Да перестаньте.
Ваш мирный сон по сравнению с моими приключениями на мальчишнике — такая ерунда.
— В последнее время вырубаюсь то там, то тут. Танька запретила машину водить. Старость, Максим, и меня настигла, ничего не поделаешь. Дорога молодым, здоровым. А мы — всё. Закончу с делами, и поедем с Танюшей на дачку в Сочи или в Абхазию, будем сидеть вдвоем на крыльце, на чаек смотреть.
— Звучит хорошо, Пётр Андреевич. Как мечта. Дача на первой полосе и все такое. Несколько дач.
— И у тебя будет, все будет, посмотришь. Женись только, это важно. У каждого должна быть своя Танюшка, без которой ни Сочи, ни Абхазия... ни одно крыльцо на свете не в радость.
Танюшка Пупыш — один из главных политологов МГУ, она меня учила.
— Так а что вы хотели-то? Дела я принял, все двигается, на месте не стоит.
— Знаю, что принял. Не твоя задача — стройка, но раз уж мы дружим... — Пупыш задумывается. — Не представляю, что бы я делал без тебя, Максим. Печально, что судьей стать не вышло, но ничего, будешь теперь их сам назначать. Эту кухню ты знаешь, как никто.
Молча смотрю на него.
— А, вот еще что. Адку мою возьмешь к себе? Ну хорошая же девка. Усердная. Я за нее ручаюсь.
Скриплю зубами. По какими дачам его потом искать, если что? В новом кресле будет неспокойно, особенно первое время. Мне нужен проверенный человек, Ада же на собеседовании переспросила, что такое КонсультантПлюс, и расплакалась.
— Пётр Андреевич, ей двадцать два, — произношу аккуратно. — Мне бы кого постарше, поопытнее.
— Куда я ее дену, Максим? Хорошая деваха. Утром пришел на работу, глаз об нее порадовал — весь день налегке пролетел. — Он вздыхает. — Как же я без Ады сам буду? Таня ее к нам точно не возьмет. Таня моя, Таня. Ревнивая! Хоть мне и восемьдесят скоро.