Он же продолжал:
– Давай, ангелочек, признайся мне, тебе уже приходилось совокупляться? Я ведь, разумеется, вижу, что приходилось… только скажи мне с кем? Часто? Хорошо было?
Я работала попкой и уже тяжело дышала, ибо он лежал на моей груди, и кроме того чувствовала, как его шлейф начал судорожно подрагивать. Однако я беззастенчиво врала дальше:
– Нет, конечно же, нет… сегодня впервые…
– Хорошо тебе?.. – продолжал он спрашивать.
– Да, очень хорошо…
В этот момент он излился и так обильно оросил мне живот, что мокрота стекла мне в пах.
– Лежи так и не двигайся, – сказал он, встал на ноги и, достав носовой платок, насухо вытер меня. Затем продолжил меня расспрашивать: – Не делай вид, будто ты ещё совершенно ни о чём не знаешь, можешь не говорить мне это. Я и так уже обо всём догадался.
А когда я продолжала упорствовать в своей лжи, он заметил:
– Но в таком случае ты, может быть, когда-нибудь наблюдала за этим, что скажешь?
Это показалось мне выходом из затруднительного положения. Я утвердительно кивнула.
– И где же? – напирал он на меня.
Я кивнула в сторону комнаты.
– Ах, вот как, у отца с матерью?
– Да.
Теперь он захотел знать подробности:
– Как же они это делали?
И он не отставал от меня до тех пор, пока я всё не рассказала ему. И когда я говорила, он снова поднял мне юбку и снова играл с моей плюшкой так, что на меня ещё раз накатило.
Теперь я совершила это с взрослым, чем немало гордилась. Однако с Францем я хранила на эту тему молчание, и когда во время наших послеобеденных посиделок речь иной раз заходила о том, как всё это могло бы происходить с взрослым, я не подавала виду и всегда переводила разговор на госпожу Райнталер, потому что Франц изо всех сил старался попасться этой женщине на глаза и мечтал однажды помочь ей отнести бельё на чердак.
С тех пор, как я вступила в интимную близость с господином Экхардтом, я ещё больше стала засматриваться на взрослых мужчин, о каждом рисуя в своём воображении, как он посадил бы меня на колени, и радовалась тому, что отныне гляжу на них совершенно иными глазами. На улице нередко случалось, что мужчины, которых я пристально рассматривала, с удивлением оборачивались на меня. Иные даже останавливались, а один сделал мне знак рукой, однако я не рискнула за ним последовать, хотя и ощутила внезапный прилив сладострастия. Но с того момента, как этот незнакомец поманил меня, я начала часто уходить под вечер на Княжеское поле, потому что место там было довольно уединённое, и я надеялась гораздо скорее встретить там второго господина Экхардта. Однажды я загулялась дольше и забрела дальше, и когда пустилась в обратный путь, уже сильно стемнело. Навстречу мне неторопливо двигался какой-то солдат. Поравнявшись с ним, я с улыбкой взглянула ему в лицо. Он озадаченно посмотрел на меня и пошёл дальше. Я быстро огляделась по сторонам и обнаружила, что вокруг не было ни души. Тогда я обернулась. Солдат остановился и смотрел в мою сторону. Я улыбнулась ему и двинулась своей дорогой. Через некоторое время я обернулась снова, и теперь он сделал мне знак. Сердце у меня бешено колотилось, плюшка горела, меня снедало крайнее любопытство. Несмотря на это, из страха я вела себя сдержанно и только остановилась. Тогда солдат торопливым шагом сам подошёл ко мне. Я не пошевелилась. Он наклонился ко мне и с серьёзным лицом произнёс:
– Ты одна?..
Я утвердительно кивнула головой.
– Тогда пойдём, – прошептал он и напрямик двинулся к росшим в некотором отдалении кустам.
Я неуверенно трусила за ним, дрожа от страха, однако, не отставая ни на шаг, – я не могла иначе. Едва мы успели завернуть за первый куст, как он без лишних слов повалил меня на землю и уже через секунду лежал на мне. Я почувствовала, как его шлейф уткнулся в мою плюшку, и сунула туда руку. Однако он отстранил меня и стал пробовать самостоятельно, подсобляя себе рукой, воткнуть свою колбаску. Эти попытки доставляли мне сильную боль, но я не издавала ни звука. Он то проходился по моей расселине, и мне это было приятно, то снова обнаруживал вход и надавливал на него, а это служило причиной боли. Я продолжала молча противиться. В итоге он просто озверел и хотел вторгнуться силой. Одной рукой он направлял свой снаряд, а другой раздвигал мою плюшку. Я почувствовала, что кончик его хвоста уже находится у меня в отверстии, он бурил, бурил и бурил, и я думала, что он разорвёт меня. Я собралась, было, закричать, – такую сильную боль причиняла эта атака, – когда он вдруг неожиданно брызнул и затопил меня своей спермой. Тут же вскочив на ноги, он оставил меня лежать на земле и пошёл прочь, даже не оглянувшись.
Когда я затем выбралась из кустов и вышла на луговую дорожку, то увидела, как он стоял вдалеке и отливал.
Тем временем стало совсем темно, и я хотела поскорее добраться домой. Однако не успела я пройти и сотни шагов, как кто-то похлопал меня по плечу. Я испуганно вздрогнула. Передо мной стоял какой-то одетый в лохмотья мальчишка, немного пониже меня и, вероятно, немного младше.
– Эй, что это ты делала там с солдатом? – спросил он.
– Ничего! – сердито крикнула я ему.
– Так уж и ничего?.. – язвительно засмеялся он. – Я очень хорошо видел, чем ты занималась.
Меня охватил страх.
– Да ничего ты, мошенник, не видел, – заявила я, и уже не так уверенно, а скорее плаксиво добавила: – Дружок, я ничего не делала.
Однако он провёл рукой у меня между ног:
– Ты стерва, стерва, вот ты кто! Я всё видел, – ты там, в траве сношалась, ясно тебе?..
Он был разъярён и, стоя передо мной, беспрерывно поддавал мне кулаком в пах.
– Чего ты, собственно, от меня хочешь? – с мольбой в голосе спросила я, потому что прекрасно осознала, что отпереться мне не удастся.
– Чего я хочу? – Он подступил вплотную ко мне. – Я тоже хочу посношаться, ясно тебе?
Теперь я дала ему толчок в грудь.
Но он внезапно отвесил мне такую оплеуху, что у меня только искры из глаз посыпались.
– Я тебе покажу, как толкаться! – крикнул он. – С солдатом ты, значит, можешь, а меня отталкиваешь, да? Ну погоди, я пойду к тебе домой и всё расскажу твоей матери… Я ведь тебя узнал.
Я сделала прыжок в сторону и, обогнув его, помчалась, что было духу.
Однако он догнал меня, схватил за плечо и хотел снова меня ударить.
– Пойдём сношаться, – быстро проговорила теперь я, ибо потеряла надежду от него отвязаться.
Мы зашли за кустарник, легли в траву, и он задрал мне платье. Затем улёгся на меня и сказал:
– Я весь вечер караулил какую-нибудь девчонку, чтобы посношаться.
Ему было, вероятно, лет семь.
– Так как же ты увидел меня? – спросила я.
– Я как раз хоронился в траве, когда к тебе подошёл солдат, а потом прокрался за вами.