II. В ОСЬМНАДЦАТЬ ЛЕТ
В мой городок из северной столицыГлухой, метельной ночью я скачуУслышать смех двоюродной сестрицы.
Я юный ус порывисто кручу,Бубенчикам заливистым внимаюИ ямщику нелепости кричу.
Оборотясь, кнутом он машет: знаю!(А борода – как глетчер, и в глазахЛазурное приветствие читаю.)
Вкруг фонарей танцует снежный прах;Дымится пар над крупами лошадокИ свищет ветер в гривах и хвостах.
И этот свист, как голос лирный, сладокПод сводами торжественных ворот(Являющих возвышенный упадок).
Вот белый дом. И здесь она живет…Молчите, бубенцы! И тихо мимоДверей заветных он меня везет.
Горит душа, больной тоской томима,И к лону нежной девушки мечта –В осьмнадцать лет! – влечет неудержимо.
«Теперь скачи!..» Знакомые места:Дрема домов, что выбиты навеки,Как в бронзе, в детской памяти. Креста
Серебряное пламя; шар аптеки…Там – сад во мгле… Всё за сердце берет!И грезится: вот приоткроет веки,
Шепнет: «целуй!» и как дитя уснет.
III. РЕБЕНКУ
Смеясь идешь, но с твоего путиЯ сторонюсь и, головой качая,Шепчу:– Дитя, повремени цвести.Не раскрывайся, роза, ласке мая!Они страшат – твои тринадцать летИ этот профиль горного орленка,Глаза огромные – их тьма, их свет, –И алость губ, очерченных так тонко,И платьице в широких кружевах…
Скажи мне – зеркалу ты верно говорилаСлова любви с улыбкой на устах?И мать печальная, не правда ли, бранилаЗа долгий, нежный и пытливый взгляд?Не прекословь… Склоненные ресницы,Сокройте ясные глаза отроковицы:Пусть тайну женскую до времени хранят.
IV. «Ты помнишь ли тот день, когда в саду отцовом…»
Маргарите БородаевскойТы помнишь ли тот день, когда в саду отцовомВдруг изнемог наш смех… И ты была в лиловомИ с лентой венчиком, и голос твой звучалКак сладостный рожок среди вечерних скал;А клены стройные сквозистыми перстамиГасили острый луч и зыбились над нами, –И падал изумруд – и вспыхивал и гасЗеленый огонек полуоткрытых глаз?Я полюбил узор простых и плавных линий,И ты казалась мне забытой героинейРоманов дедовских, чью древнюю печатьДосужим вечером так сладко пробегатьИ путать т и ш , похожие как братья…
И были мы одни. И многое сказать яХотел тебе… Но нет, нас кто-то окликнул!И охлажденный ветр в лицо нам потянул,И туча сизая, как чья-то дума злая,Гнала полями тень от края и до края.
V. «Лицо твое, как светлый храм…»
Лицо твое, как светлый храм,И купол сверху – золотистый.Как этим северным чертамИдут и кика и монисты!
В глаза как будто смотрит борЗеленых сосенок и елей,Кивая смотрит – взор во взор –Сквозь дымку мглистую метелей.
Слова любви дрожат, текут…В ответ едва ты двинешь бровью,Но вьются ленты и зовутИ на груди вскипают кровью.
А там – гудят колоколаОт синих струй лесистой дали,И в сердце сладкая стрелаНесет нездешние печали.
VI. РЕЧНЫЕ ЛИЛИИ
Вы лишь одни цветы речных холодных лилийДушой младенческой тогда еще любили;И праздником был вам тот долго жданный час,Когда мы под вечер на счастье брали васВ челнок охотницкий, и вы к рулю склонялиДва пестрые крыла персидской легкой шали;Мы ж, властно укротив лягавой визг и прыть,Решали, важные, куца нам лучше плыть,Чтоб дичь сторожкая – бекасы, утки, дажеМалютки-кулички (для полноты ягдташей)Нас не почуяли, сокрытых в тростнике.
Так плыли мы втроем, качаясь в челноке,И с весел медленных, журча, стекали капли.За беглым плеском рыб, за взлетом тощей цаплиСледим прилежные… Вот щелкают курки, —Весло скользит из рук… Напрасно: высоки!И стайка серая чирят, свистя крылами,Углом разорванным проносится над нами.
На миг забыты вы… Но зоркий синий глазУж видит на волнах то, что пленяет вас:За гривой камышей, в лучистой синей далиВам белые цветы любовно закивали.Откинув локоны, вы, как бы невзначай,Туда везете нас, и белый этот рай, –Когда приблизимся, – с таким внезапным пыломОхватит жадный взор, таким движеньем милым,Ребяческим, вскочив, склоните лодку к ним, –А шаль протянется по волнам заревым,Чуть розовеющим, – и руки стебель длинныйУхватят, цепкие, и вырвут с липкой тиной,С листами влажными возлюбленный цветок,Что был (казалось мне) тот час уж недалек,Тот строгий час, когда, тревожны и суровы,Любви таинственной предать себя готовы,Мы, побледневшие, как тайной роковой,Упьемся этих глаз бездонной синевой.
VII. МЕФИСТОФЕЛЬ
Андрею БеломуВ красный вечер вдоль опушкиМне навстречу пудель черный:Завитушки, погремушки,Над ушами бант задорный, –
Пышный бант из ленты алой!А за ним, как лебедь статный,Чудо-дева колебалаСолнца пурпурные пятна.
Скромен был жакет дорожный;Хлыст в руке и Ритор сладкий, –Том божественно-безбожный, —И в глазах одни загадки.
Мефистофель с бубенцамиВдруг залился… Вот обида!Улыбнулась мне глазамиЧудо-дева, Маргарита.
Прянул красный луч по платью,На губах зажег рубины…Сгиньте, мары злой заклятья,Наважденья сатанины!
И оделись пыльной тучей,Провалились за ракитой:Лик безмолвный, том певучий,Алый бант и пес сердитый.
VIII. ИДИЛЛИЯ
Le jour qui plus beau se fait,
Nous refait Plus belle et verde la terre.
Ronsard
Отгремел последний гром.Как виномУпоен наш сад приветный.Влажный лист в лучах сквозит,И скользитРезвый зайчик семицветный.
Тянет дым из поварской,Над травойТихо стелется, молочный.Звонкий голос прокричит,ПробежитБосоножка в час урочный.
Кличет желтых гусенят;И пищат,Ковыляя вперевалку.На балкон с тобой придемИ вдвоемСядем в шаткую качалку.
Книжку станем разрезать,ПробегатьИ страницы потеряем…Прочь! Друг друга на побегВ рощу негВлажным взглядом призываем.
IX. «Долгий день читали вы журналы…»
Долгий день читали вы журналы,Одиноки в недоступной комнате.Облака уж догорали, алы,И я думал: теперь меня вспомните.
И как были мертвы в старом домеБесконечные коридоры и горенки…И с какой изнывали истомойЗа окном розоватые горлинки!
Я смотрел сквозь кружево завесыНа тропинки, песком убеленные,Слушал шепот сада, шорох леса,Свисты кос на лугах, – отдаленные.
И когда я грустил на закате,И обвеялись тополи дремою,Зашуршало любимое платьеИ шаги простучали, – знакомые.
Коридоры темны и пустынны.Думал я: в переходах заблудитесь…Ваше платье так строго и длинно.Как от долгого дня вы пробудитесь?
И как тронете ручку дверную:Вдруг охватят льдистыми объятьямиТени древние – горячую, живую, –И пройдете, звякнувши запястьями…
X. ЗАРЕВО