— Ну, вот и славно. Я очень-очень рад, — Виктор широко улыбнулся и слегка исподлобья состроил мне глазки.
— Суровая ты, Брижит, — отсмеявшись, в ординаторской уже говорил мне доктор ван Чех, — Он тебе душу изливает, а ты, как воспитательница: "Тебе не стыдно!"
Ясно, что стыдно. Но мы много теперь знаем о нем. Задание тебе к завтрему: изложи письменно все, что думаешь о сказанном Виктором сегодня. Что это все значит, на твой взгляд. Ну, можешь идти.
Я поднялась. Уже в дверях кабинета голос ван Чеха остановил меня.
— И когда тебя приглашают на свидание, никогда не бормочи угрюмо, что-то в ответ. Могла бы и улыбнуться.
— А он меня на свидание приглашал? — развернулась я.
— Ну, вообще-то да, — расхохотался ван Чех.
Его смех еще долго меня преследовал, но был не такой злобный и холодный как у Кукбары, а живой и очень теплый. Хороший все же человек этот доктор ван Чех. Уходя, я была рада, что с ним все в порядке.
Глава 9
Доктор ван Чех опаздывал. Я скучала за чашкой зеленого чая, перечитывая, в сотый раз, написанный мною отчет о вчерашней беседе.
"Вчерашняя беседа с Виктором представляется мне набором архетипов, с помощью которых больной попытался рассказать мне, что с ним произошло. Думаю, место имел некий случай, сильно потрясший сознание пациента.
Возможно, мотивом к рассказу послужили сразу несколько событий: схожесть со мной некоего "ангела" и собственное ощущение пациента, императором, который сжег город. Данное обличье наиболее безопасно и комфортно для больного. Он защищен им от стыда за сотворенное и осуждения толпы.
Думаю, место имел пожар, из-за которого кто-то погиб…"
Тут меня посетила внезапная мысль, и я дописала:
"Не исключено, что это была та сама женщина в белом. Жена (?), дочь (?), любовница (?)".
Я прочитала то, что было написано следом:
"Ангел, с огненным мечом, разрубающий голову больного, не что иное, как угрызения совести. Возможно, это были галлюцинации (скорее всего), вызванные сильными переживаниями. Так же могли иметь место легкие психогенные травмы, которые привели к потере памяти.
Кажется, что больной много чего помнит, но не хочет возвращаться к прежней жизни.
Возможно, Виктор — человек творческой профессии, поэт или писатель. Не исключено, что он актер или художник, но скорее актер".
— Бред, — сказала я сама себе и стала переписывать начисто записку.
Доктор так и не появлялся. Я допила еще одну чашку чая и окончательно заскучала. Не каждый же день должен быть насыщенным, как вчера!
Да, вчера был явный перебор.
Я дописала отчет и решила прогуляться по больничным коридорам. Мне хотелось бы выйти в сад, но я боялась пропустить время возвращения доктора ван Чеха.
Дверь в палату Пенелопы Акнео ван Тащ была приоткрыта. Я хотела пройти мимо — зачем лишний раз себя расстраивать? Но из ее палаты доносились сдавленные рыдания. Я заглянула к ней и увидела, как Пенелопа, сидя на своей постели, рыдает над фотографией мужчины в оранжевой футболке.
Одна рыжая прядь выбилась из пучка, в этот момент Пенелопа была очень трогательна и беззащитна. Я, было, прониклась к ней сочувствием, но вовремя вспомнила, что за пиранья сидит передо мной.
— Добрый день, — сказала я, заходя в палату.
— О, Брижит, здравствуй, — утирая слезы, улыбнулась мне Пенелопа. Она была хороша собой, хоть и заплакана, — прости, что я так выгляжу. Я грущу с утра. Мне очень неудобно перед тобой и перед Октео, что Кукбара так вела себя. Вальдемар же тебе, небось, все рассказал. Хочешь чаю?
Меня подтошнило.
— Нет, спасибо.
— Это мой муж. Он — инженер, золотой человек. Сегодня годовщина нашей свадьбы. Я скучаю без него.
— Он вас не навещает?
— Я запретила ему приходить. Я не хочу, чтобы он расстраивался. Надеюсь, он нашел себе кого-нибудь и более-менее счастлив. Знаешь, бывает такое, когда находишь свою вторую половину. Должно быть, очень неприятно оставаться одному в такой ситуации, когда второй сошел с ума. Но это был мой эксперимент, мой выбор. Если хочешь, я добровольно сошла с ума, потому что для меня не было ничего дороже, ничего интереснее узнать, что там "за". Тебе не интересно?
Я помотала головой.
— А мне интересно. Там жутковато, но интересно. Теперь я достигла того, что хотела, и пути назад для меня нет. Не то, чтобы я сильно жалела об этом… Просто дверь в другое для меня открыта… а банальная дверь из клиники во внешний мир закрыта. Ирония судьбы. Злая, надо сказать, ирония.
— А зачем вам это все?
— А зачем люди пишут стихи, или романы, или картины, или снимают кино? Зачем создано искусство? Чтобы оторвать человека от реальности и преподнести ему ту же самую реальность под другим соусом, отразить ее в более привлекательных красках. Может быть, показать ее уродства, недостатки, не важно. Отразить — вот, что важно. Зачем люди гадают на картах, знаешь?
— Чтобы узнать будущее, — предположила я.
— Нет. Чтобы получить отражение реальности, чтобы управлять реальностью, программировать ее.
Мне было интересно оторваться от этого мира, выйти за его пределы и научиться им управлять. Теперь я могу выйти и даже увести кого-то за пограничье, и управлять реальностью пограничья, но здесь я никому, кроме мужа и Октео, не нужна. Это немножко печально.
— Вас никто не принуждал к этой судьбе.
Пенелопа задумалась, поднялась, закуталась в шаль, как будто ей было холодно, и выглянула в окно.
— Туман. Там туман за окнами, видишь? — спросила она грудным голосом. По интонации я определила, что это все-таки Пенелопа.
Я обернулась к окну. За окнами действительно было белым-бело. С вечера было пасмурно и дождливо, сегодня с утра легкий туман. Теперь за окном было молочного цвета облако.
— Вот так и вся моя жизнь. Сплошной туман. И солнце выглядывает только тогда, когда приходит Кукбара. Я не сдерживаю ее больше, как раньше. Она вольна приходить и уходить, когда вздумается. Я — Пенелопа, добилась всего, чего желала на этом свете, больше мне нечего тут делать.
— Но доктор. Он надеется вас вылечить, — пыталась возразить я.
— Октео? — Пенелопа мелодично рассмеялась, — Он знает, что я неизлечима. Просто у нас в свое время был маленький романчик. Бедненький Октео! Он был очень хорош собой в юности. Я предложила ему связь. Не то, чтобы я его любила. Иногда мне кажется, я никогда никого не любила, кроме себя. Но он был… аппетитным молодым человеком.
Я впилась глазами в спину этой женщины. Почувствовав мой любопытствующий взгляд, Пенелопа сделала паузу, повернулась и села на подоконник.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});