— Что ты делаешь? — простонал Гарольд. — Ты мне мешаешь!
— Был сторож — и нету сторожа, — заметил Уйма. — Приходи, вор. Бери.
Ну на редкость противный дикарь!
— Это ты его развалил, — я попыталась закрыть шкаф. Берцовая кость застряла в двери, мешая ей затвориться. Носком сапога я затолкнула кость поглубже.
Уйма хмыкнул. Гарольд снова остановился, не отнимая мелка от доски:
— Я вас обоих прошу — помолчите. Мне уже немного осталось. Если я сейчас ошибусь — всё насмарку, и заново уже не успею.
Не выпуская из рук посоха, я уселась на подоконник. Уйма замер на скамейке — нога на ногу. Круглые жёлтые глаза разглядывали меня без всякого стеснения.
Я отвернулась.
Что скажет Оберон, когда узнает, что мы с Гарольдом его не послушались?
Это зависит от того, приведу ли я из-за Печати принцев. Победителей не судят… А если не сумею? Оберон, скорее всего, отправит меня домой без права снова увидеть Королевство…
Звёзды уже не казались такими яркими. И я снова почувствовала усталость.
Приближался рассвет.
— Всё, — сказал Гарольд.
Он стоял перед доской, когда-то чёрной, а теперь почти полностью белой, разрисованной. Его правая рука висела плетью, пальцы сжимали крохотный огрызок мела, и, казалось, мой друг сейчас грохнется в обморок. Я встала на цыпочки, дотянулась до его головы:
— Оживи!
Пробежали мурашки вдоль позвоночника. Гарольд выпрямился, расправил плечи, и я поняла: получается. Я умею. Я могу. Я ещё не то могу. Видел ли Уйма?
В следующую секунду у меня подкосились ноги. Я передала Гарольду большую часть собственных сил, а ведь их и без того осталось не так много.
Людоед наблюдал за мной. Пытаясь скрыть слабость, я присела на край кресла. Посмотрела на доску и впервые поняла, что нарисованные Гарольдом узоры — не что иное, как отпечаток человеческого пальца, увеличенный во много раз.
«Ведьмина Печать». Теперь понятно, каким образом эта самая ведьма запечатала вход в бывшее царство мёртвых.
Сейчас бы поспать…
— Лена, — сказал Гарольд. — Твоя задача — привести принцев сюда. Где будут жить новобрачные — в Королевстве или за Ведьминой Печатью — решится потом. Главное, запомни, пять принцев. Совершеннолетних. Желательно, как ты понимаешь, благородных, красивых, отважных…
— Ага, сейчас, — пробормотала я, вспомнив ухмылочку Филумены.
— …Но на самом деле — всё равно каких. Лишь бы принцы.
— А как я узнаю, что принц настоящий?
— Узнаешь. Ты маг или не маг? Обещай им красавиц-невест. Обещай какие хочешь призы и награды, — мы не поскупимся на приданое. Лишь бы они согласились.
— Рассвет, — сказал Уйма.
За окном серело. Гарольд нервничал.
— Мне надо идти. И вам надо идти. А я не успел объяснить, рассказать, дать советы…
— И жрать нечего, — сказал Уйма. Меня передёрнуло. Я крепче сжала посох.
— Там есть леса, — сказал Гарольд. — Там есть овощи, рыба, дичь. Уйма, ты отвечаешь за то, чтобы Лена была накормлена.
— Угу, — сказал людоед.
— На, — Гарольд вытащил из стола и протянул мне круглый кожаный кошелёк. — Не знаю, какие там деньги сейчас в ходу, но золото — в любом случае хорошо.
Кошелёк был тяжеленный.
— Кто-то идёт по лестнице, — сказал Уйма, потирая ухо. — Далеко.
Гарольд перевёл дыхание:
— Сейчас я открою Печать, а потом запечатаю своим пальцем. Лена, для того чтобы вернуться обратно…
— Король, — сказал Уйма. — Это шаги короля.
Мы переглянулись.
— Что я делаю, — прошептал Гарольд. — Батюшки-светы, что я творю…
Он вытащил свечку из подсвечника и плеснул на стол расплавленного воска. Получилась маленькая лужица.
— Для того чтобы снова оказаться здесь, — сдавленным голосом продолжал Гарольд, — надо вернуться к тому месту, где вход… на той стороне увидите… И распечатать. Раскрыть Печать вот этим вот ключом.
Морщась, он прижал к горячему воску большой палец.
— Это ключ. Ради всего святого, не потеряйте! Иначе никогда не сможете вернуться, и мы никогда не сможем вам помочь!
— Он идёт сюда, — сказал Уйма.
Гарольд отодрал от столешницы лепёшечку тёплого воска со своим отпечатком. Протянул мне:
— Не потеряй. Пожалуйста.
У меня руки уже были заняты, пришлось сунуть кошелёк под мышку, а восковой отпечаток — в карман.
— Что ты скажешь королю? — спросила я с беспокойством.
— Я успею удрать. В шкафу потайной ход. Ну сейчас — или никогда.
И он вдруг сгрёб Уйму за кудрявую шерсть на груди, будто за ворот рубашки:
— Ты за неё отвечаешь. Если с ней что-то случится…
— Ничего не случится, — флегматично отозвался людоед.
Гарольд выпустил его. Схватил мою руку с посохом, судорожно сжал:
— Не поздно передумать. Ты девчонка…
— Я воин! — выкрикнула я, хоть мужества моего осталось совсем чуть-чуть. — Я маг дороги!
— Он сейчас будет здесь, — сказал Уйма.
Гарольд вдруг обнял меня. Выпустил. Схватил свой посох, направил на доску с нарисованным отпечатком. Из навершия ударил синий луч, меловые линии задрожали и стали таять. В доске открылась дыра размером с колесо самосвала.
— Я вперёд, — сказал Уйма.
Он ловко вскарабкался на край доски (я думала, она рухнет) и полностью скрылся в чёрной дыре — осталась только волосатая рука, вцепившаяся в подставку для мела.
— Хорошо, — голос Уймы гулко доносился из небытия. — Можно.
— Лена, давай, — Гарольд подал мне руку.
Я тряслась, как отбойный молоток. Мне не хотелось опираться на руку Гарольда — он бы эту дрожь почувствовал. Отвергнув помощь, я сама кое-как взобралась на край доски и оказалась лицом к лицу с совершенной чёрной пустотой, где даже ночное зрение ничем не могло помочь. Гарольд подал мне мой посох.
— Прыгай, — сказал свистящий голос Уймы. — Я поймаю.
В дверь комнаты постучали. Вежливо, но твёрдо. Я сидела на краю доски, наполовину на этом свете — а наполовину уже на том.
— Так, Ленка, вылезай, — решительно сказал вдруг Гарольд. — Никуда ты не пойдёшь. Прости меня, дурака. Давай руку!
Дверь за его спиной открылась, и появился Оберон. Гарольд не видел короля, зато я встретилась с ним взглядом…
И, потеряв равновесие, полетела в чёрную яму — вслепую, вниз, в объятия к людоеду.
Глава 8
Некромантов есть позорно
Уйма поймал меня, как и было обещано. Руки у людоеда оказались твёрдыми, будто трамвайные рельсы. Я поспешила высвободиться, встала на трясущиеся ноги и сделала вид, что нисколько не волнуюсь.
Там, откуда я только что свалилась, быстро затягивалась дыра в стене. Словно испарялась радужная клякса.
— Тут они и падали, — просвистел Уйма, втягивая в себя плотный сырой воздух. — Помер — плюх — и здесь.
Я опёрлась на посох — для уверенности — и огляделась.
Загробное царство и выглядело соответственно — чёрная пещера с нависающими сводами. Теперь, когда «вход» закрылся, мы с Уймой оказались в тупике: вверх и вверх тянулась неровная, чёрная, будто облитая мазутом стена.
— А вот так они поднимались, — Уйма коснулся железной скобы, вбитой в стену. Чуть выше была ещё одна скоба. И ещё одна.
— Некроманты, — Уйма шевельнул ноздрями, глядевшими из бороды, как бледные ласточкины гнезда. — Вишь, лесенку себе прибили, трупоеды, жритраву, — в его голосе было неодобрение.
— Что?
Уйма обратил ко мне жёлтые глазищи:
— Ключ потеряла?
Я испуганно схватила себя за карман. Отпечаток пальца Гарольда был на месте.
— А деньги?
Кошелёк с золотом остался лежать на подставке для мела, и я только теперь об этом вспомнила.
Людоед глядел на меня сверху вниз. Мне не нравилось, как он глядел. Неприятно было, что он сразу же поймал меня на оплошности. Подумаешь, золото забыли!
— Ну пошли, — предложил людоед снисходительно.
Ещё и командует! Я взвесила посох в руке:
— Ты что, здесь раньше бывал?
— Нет.
— Так куда мы пойдём?
— Туда, — Уйма показал пальцем. — Что, ещё есть куда?
Я повертела головой. Проклятый людоед был прав: из тупика вёл только один путь.
Не дожидаясь моего согласия, Уйма повернулся и пошёл вперёд, по обыкновению легко и бесшумно. Мне пришлось почти бежать, чтобы успеть за его неторопливым шагом; мельком глядя по сторонам, я впервые обрадовалась, что Гарольд навязал мне в спутники людоеда. Окажись я в этом месте одна… Нет, я не струсила бы ни за что… Но.
Повеяло ветерком. Уйма остановился. Я догнала его, встала рядом, стараясь дышать поспокойнее и потише.
— Тут они шли, — сказал Уйма.
Перед нами был глубокий ров шириной с небольшую улицу. Через ров была перекинута медная труба — во всяком случае, мне подумалось, что это должна быть медь. Никогда в жизни не видела такого музыкального инструмента — он был похож на распрямлённый и вытянутый в струнку саксофон колоссальных размеров.