Читать интересную книгу Когда плачет скрипка. Часть 1 - Виктор Дан

Приятный контраст. Чисто. Уютно. Добротная мебель. Полки с книгами. Много сувениров. Рояль в углу. Застекленная лоджия выходит в тенистый даже сейчас двор.

Над роялем большая цветная фотография скрипача, точнее его лица, откинутого назад и искаженного гримасой страдания или экстаза. Только слева внизу длинные нервные пальцы, сжимающие смычок. И смычок, как черный узкий клинок, приставленный к горлу. Глаза прикрыты длинными ресницами, под ними по блеску угадываются слезы, вот-вот они брызнут…

Михаил не сразу узнал это лицо, хотя видел его менее часа назад. Профессор Крамар, декан!

– Превосходная фотография! Сделана на концерте?

– Нет. На похоронах Ларисы. Он не знает о существовании этого снимка. Его сделал фотограф нашей городской газеты. Крамар потребовал уничтожить негатив и все отпечатки. Возможно, этот – единственный. Вы меня не выдавайте!

– Не сомневайтесь. Не выдам. Мы в каком-то смысле союзники. У меня с ним сегодня произошел странный разговор.

– Хотите послушать музыку, которая звучала в тот момент, когда был сделан снимок?

– Конечно. Я закончу мысль. Почему он так болезненно отреагировал при упоминании о Ларисе?

– О вашем разговоре с ним я слышу впервые и не знаю его содержания, – Саша добавила после некоторого раздумья, при этом она разыскивала нужную магнитофонную кассету на полке, где их была не одна сотня – приличная фонотека. – Он ведь потерял свою лучшую ученицу, которая возможно прославила бы его на весь мир. Правда, его личная заслуга не более чем заслуга огранщика. Бриллиант был добыт, лучше сказать, сформирован, другим.

– Кто этот другой?

– Ее отец. Хотя ее родители не были зарегистрированы, и мать отрицала его отцовство. Он бродячий музыкант: скрипач, аккордеонист, трубач, барабанщик… Нет, наверное, такого музыкального инструмента, на котором он бы не смог играть достаточно хорошо на слух простого обывателя. Так получилось, что его хорошо приняли в нашем городе. Он играл на центральном рынке. Был одет очень аккуратно, не пил, и его стали приглашать на свадьбы и другие торжества. Он снял комнату у матери Ларисы и жил там все время до своей смерти. Ларису обучал музыке чуть ли не с пеленок. Я его видела и слушала много раз, специально ходила на рынок. Всегда мечтала играть на скрипке, а стала пианисткой… Он был еврей, но скрывал это. Судя по его рассказам, родился и жил в Германии, а после прихода Гитлера к власти его родители были арестованы, а он сбежал в Чехословакию, много бродил с цыганами, знал и цыганский язык… Война гнала его на восток.

– Тогда вполне понятно. Там фашисты – откровенные антисемиты, здесь интернационалисты – скрытые антисемиты.

– А в эпоху гласности появились и открытые.

– Да, сейчас многие, с попустительства властей, хотят из национальности сделать доходную профессию… Извините, я Вас перебил.

– Дед Стефан, как его все звали, Ларису обучал, кроме игры на скрипке, еще идиш и немецкому. У него была старинная, очень дорогая скрипка немецких мастеров. Инструмент был завещан Ларисе.

– А вы не помните, что случилось со скрипкой в тот злополучный день?

– Не помню. Я весь день просидела за этим инструментом, – она кивнула на рояль, – мое зачетное выступление было на следующий день.

– А где скрипка сейчас?

С некоторым колебанием Саша ответила:

– Ее купил профессор Крамар. Говорят, очень дорого заплатил. Мать Ларисы сильно нуждалась в деньгах.

– Вы бывали у Ларисы дома?

– Была всего один раз. Лариса не любила свой дом, и у нее были сложные отношения с матерью. Она часто бывала у меня, по ее словам, «отдыхала душой»… Когда мы познакомились с Ларисой, ее отец уже год как умер… Я включаю музыку. Запись сделана местной телестудией во время похорон. Извините, но я должна слушать молча…

Движением руки она запустила аудиоплейер импортного музыкального центра. Комнату заполнила печальная мелодия, то тихая, как ручеек, или прозрачная, как горное озеро, то мутная и грозная, как океанская волна на узком песчаном пляже у отвесного берега… Скрипка действительно плакала… На мелодию скрипки и оркестра накладывались уличные шумы, стенания людей, вероятно, матери и родственников.

«Какая страсть, какая боль в этой музыке», – подумал Михаил и затем, когда магнитофон замолчал, произнес вслух.

Саша кивнула, соглашаясь:

– Да жаль, что это не студийная запись. Обычно профессор Крамар исполняет академично. Он считает, что должен передавать в музыке чувства композитора, а не свои личные.

– И вы считаете, что здесь он изменил своему принципу и личные чувства вырвались из-под контроля?

Саша промолчала, затем спросила:

– А вы слышали, как играла Лариса?

– Нет!

– Тогда послушаем ее концерт в Японии. Японцы подарили запись нашего концерта.

Она сменила кассету.

Наконец, зазвучала мелодия. Что-то знакомое и все же неузнаваемое.

– Паганини, – догадалась объяснить Саша.

Михаил был профан в музыке, а в классической тем более. Его оценка исполнения всегда основывалась на утилитарном подходе: нравится – не нравится, волнует – не волнует.

Эта музыка его волновала. Мощное, динамичное исполнение. Если бы не знал, что музыкантше еще не исполнилось восемнадцать лет, то легко мог бы представить исполнителем сильного и зрелого мастера, мужчину.

– У вас должны быть фотографии. Если позволите… – спросил Михаил, когда музыка смолкла.

– Да, да! Конечно. – Она положила перед Михаилом довольно внушительный альбом. – Здесь все за время учебы. Лариса держала их у меня. Хотите кофе? Я должна скоро убегать и нужно подкрепиться. Ничего, если я вас оставлю на несколько минут?

Михаил молча закивал головой, не отрываясь от фотографий. Здесь было много снимков Ларисы, в том числе цветных. Был и тот из Японии, который поместила газета. Прекрасный цветной снимок. Были и другие в жанре портрета, на пляже, в аудитории, на сцене, в магазине, на улице…

Очевидно, ее любили снимать, и каждый считал своим долгом дарить фотографии самому объекту съемок. Действительно прекрасная фотомодель. Девушка редкой красоты: высокий лоб, над которым копна слегка вьющихся волос цвета спелой ржи, удлиненное лицо, прямой нос, красивые, резко очерченные губы, нежная молочно-белая кожа, чистая, только маленькая коричневая родинка у левого глаза и, главное – глаза, большие, темно-серые, широко расставленные, удлиненной формы, обрамленные длинными ресницами.

Странно, но групповые фотографии почти отсутствовали. Что это? Случайность или отражение индивидуализма и замкнутости?

– Пожалуйста, Ваш кофе!

– Спасибо. Мы не обсудили главный вопрос. При ее внешности вокруг нее должно вращаться много мужчин.

– Так и было, но она их держала на определенной дистанции. Собственно, мой интерес в дружбе с ней в том и состоял. С моей внешностью трудно привлечь мужчину на «критически близкое расстояние», когда можно пустить в ход другие средства: эрудицию, остроумие, кулинарный талант или просто доброту и способность утешить отвергнутого красивой подругой, – Саша улыбалась несколько натянутой улыбкой.

– Вы хотите сказать, что у нее не было близкого мужчины? Была ли она в кого-нибудь влюблена?

– Можете мне не верить, я говорила о скрытности при видимой общительности, но я не могу сказать с уверенностью ни об одном из ее многочисленных поклонников разного возраста.

– А если назвать несколько наиболее вероятных кандидатов?

– Не могу. Догадываюсь, что за этим последует.

– Хорошо! Тогда я поставлю вопрос в грубой форме, но он не задевает никого конкретно, – Лариса хотя бы один раз переспала с мужчиной?

Зазвонил телефон. Саша вышла в прихожую и с кем-то коротко переговорила.

Михаил продолжил, когда она возвратилась. Ожидание ответа слишком затянулось:

– Отвечайте! Она уже не обидится, и хуже ей не станет, а для всех нас важно найти убийцу. Ведь это так? Трудно поверить, что самая близкая подруга об этом не знает или не догадывается.

– Это так, но ничего определенного сказать не могу и догадки строить не буду даже по данному частному вопросу. Извините, но я должна идти на урок музыки. Я подрабатываю… Мне нужно выплачивать кооператив.

– Я уже ухожу. Извините, что отнял у вас время – такая работа… Но обещать, что больше не буду беспокоить, не могу.

Михаил вырвал из записной книжки листок, записал телефоны и передал Саше.

– Здесь номера: служебный и общежития. Если что-нибудь вспомните, пожалуйста, звоните, не дожидаясь вызова в Управление. Уверен, вам есть что вспомнить, – он попытался встретиться с ней взглядом, но она уклонилась. – Если меня не будет, то попросите любого, кто снимет трубку, срочно мне передать, что вы звонили.

Они вышли в прихожую. Михаил снял с вешалки плащ и помог Саше его одеть. Под плащом на крючке висела спортивная сумка с теннисной ракеткой.